Максим Бодягин - Привратник

А ты хитрая, оценивающе сказала Хандоре, наклонив голову набок. Нет, простодушно ответила Николине, была бы хитрая, уже сбежала бы из дому. Или придумала бы, как обмануть отца. Хандоре встала и подошла к окну: помнишь, когда ты была мелкая совсем, я играла на люне? Да, конечно, помню. Мне так нравилось засыпать под звук её струн. И сама люна нравилась, я до сих пор помню эти инкрустации. А почему ты спрашиваешь, Хане? Потому что отец разбил её вдребезги, когда я ответила, что подумаю, выходить ли мне замуж за Хрисана. Он сказал, что нечего тут думать, надо идти шить свадебное платье. А я хотела поступить в консерваториум, или стать актором, и сдуру ляпнула отцу об этом. Давно, ещё года… Нет, даже не помню когда, за год до свадьбы, наверное. Вот он мне и припомнил. Расколотил мою люночку об пол. Я так плакала. А сейчас снова чувствую то же самое, что и тогда. Знаешь, что? Я хочу уехать с Привратника. Навсегда сбежать отсюда. Навсегда, понимаешь? Сколько нас тут живёт? Шесть тысяч человек? Семь? Не знаю. Я тоже не знаю, сколько точно, но даже если ты сейчас не знаешь тут каждого по имени, то, по крайней мере, сможешь припомнить его внешность, ведь так? Ты только представь, жить тут, это всё равно, что жить в пусть и очень большом доме, но никогда не выходить за его пределы. Да и отец со временем становится всё большим придурком. Ему бы жениться, да только кто пойдёт за такого. Ему нужна такая жена, как Юнхелине, которая за любое резкое слово будет лупить его обухом по лбу. Может, поженить их, засмеялась Николине. Да, поженить и смотаться отсюда, захохотала в ответ Хандоре. Сёстры обнялись, глядя на океан, играющий серебристыми чешуйками мелких волн.

***

Птеропёс присел перед гостями, распластав крылья по земле, и зашипев, его длинная шея стлалась навстречу Кромму словно толстая змея. Ромбовидные чешуи на плечах издали еле слышное поскрипывание, тонкие, похожие на страусиные, перья вздыбились и он сразу показался вдвое больше, чем был. Широченный затра Хантолеон, пугающе сверкая разными глазами, встал на спине птеропса во весь рост и поднял руки над головой, соединив ладони. Здесь затра, зычно крикнул он. Все собравшиеся на большой площади, на беглый взгляд Кромму показалось, что тут собралось около тысячи человек, присели и прикрыли голову руками, в один голос повторив: здесь затра! Кромм тоже присел и неуклюже повторил за всеми ритуальный выкрик, подглядывая сквозь пальцы, как Хантолеон коснулся чего-то, обмотанного вокруг левого запястья, очень похожего на серую змею, толщиной в два-три пальца. Стоило затре прикоснуться к этой штуке, как она вползла в его ладонь и размоталась в длину, превратившись в нечто подобное лезвию в метр длиной. Оно твердело на глазах, потеряв шероховатость и серый цвет, налилось отблеском и стало походить на полихитиновую лапу мантиса.

Затра Хантолеон подпрыгнул высоко вверх, сделав лезвием несколько сложных движений, видимо, тоже ритуальных, и мягко приземлился перед гостями. Кромм повернул голову. Матушка Элеа и Лопе стояли совершенно неподвижно, на их лицах играла торжественная радость. Стало быть, нам не угрожают, подумал Кромм и расслабился. За спиной Хантолеона выстроились воины с обнажёнными мечами и саблями. Выглядели они недружелюбно и хмуро, Кромм снова покосился на своих спутниц, но те, как и прежде, излучали доброжелательность. Кромм некстати вспомнил, что у него забрали глевию и оба ножа, и почувствовал себя, словно голый.

Затра Хантолеон подошёл ближе, так, что татуировки на его тёмной коже стали, наконец, хорошо различимы, и сказал: я – Хантолеон из высшей уны затра и служу семье водолазов, назовите себя, кто вы?

Лопе выступила вперёд и звонко ответила, гордо вздёрнув остренький подбородок: это светлая буамини Элеа, член высокого буамакангая, я – её недостойная помощница Лопе, а этот мужчина – её слуга и охранник. Мы, суть дети человека-отца и человеческой матери, пришли к вам, чтобы гостить у своих теплокровных братьев, детей человека-отца и человеческой матери, в надежде, что на вашей земле соблюдают закон гостеприимства.

Хантолеон кивнул и, не опуская лезвия, воздетого над головой, сказал: обнажите шеи в знак добрых намерений и протяните вперёд руки. Кромм повернул голову к спутницам. Те, не меняясь в лице, засучили рукава, опустились на колени перед затрой, протянули ему обнажённые руки венами вверх, и склонили головы набок, подставляя сонную артерию. Кромм скрипнул зубами и неуклюже повторил за женщинами. Он понимал, что Хантолеон мог убить его в таком положении в один момент. Лезвие над головой затры нехорошо блестело, его обнажённый торс играл мощными мышцами. Тут Кромм увидел, как то, что сначала показалось ему татуировкой на груди и животе Хантолеона, задвигалось, словно под кожей затры кто-то жил. Кромм и без того чувствовал себя не очень уверенно, а сейчас против воли сжался от страха. Затра заметил его реакцию и, медленно повернувшись, приказал: назови себя и объяви свою природу.

Кромм посмотрел на буамини, та матерински кивнула ему в ответ, мол, спокойно, всё хорошо. Тогда Кромм медленно сказал: я теплокровный человек, ни разу не оскорбивший своей естественной природы. Он скосил глаза на Лопе и увидел, что та кивает в такт его словам чуть ли не с восхищением. Он продолжил: я родом из Ледяного города, где меня собирались выморозить за инакомыслие. По толпе прокатился гул возмущения. Кромм принял этот звук за негодование по поводу городских порядков и сказал чуть громче: я не поддался вымораживанию, убил мантиса и бежал. За мной послали аэриний, но я убил и их. Матушка Элеа из милости взяла меня как беглого, в свои слуги и провожатые. Я соблюдаю законы всех мест, куда судьба засылает меня. Моё имя Кромм, прозвание Красная Борода. Последний пассаж он придумал буквально в последний момент, поняв, что совершенно не хочет говорить настоящее имя. В конце концов, его изрядно отросшая борода действительно налилась красным оттенком. В толпе прокатилась новая волна гула. Хантолеон заинтересовался: как это ты не поддался вымораживанию? Кромм пожал плечами: не знаю. Я помню, как говорить на койне, я помню, как ходить, как есть и пить, как застёгивать пуговицы, но я совершенно не помню ни отца, ни мать, ни детства, ни прошлого, ничего. Будто бы я родился вчера. Красотка Лопе называет меня человеком с Луны. В толпе засмеялись.

Затра Хантолеон, по прежнему не опуская меча, или что там он держал в руках, прикрикнул на людей: тихо, я должен завершить проверку. Ты первый, сказал он Кромму. Хантолеон молниеносно свистнул лезвием, Кромм еле успел зажмуриться, но когд открыл глаза, увидел, что на его запястьи появилась лишь крохотная ранка. Точность затры поражала воображение. Хантолеон погрузил кончик лезвия в ранку, маленькая алая капля заплясала на острие, затра приложил лезвие к языку, неотрывно глядя в глаза Кромма. Под его тёмной кожей снова зашевелились узоры. Кромм ждал. Наконец, Хантолеон крикнул: буама Некодим, этот человек не просто чист. Он образец чистоты. Я никогда не пробовал такой крови. Кромм по прозвищу Красная Борода, ты вообще никогда ничем не болел? Кромм помотал головой.