Агата Кристи - Труп в библиотеке. Отравленное перо. Пять поросят. Час зеро

— А вы и есть такие. У вас есть все, и вы воспринимаете это как должное. Вы счастливы и ограждены чувством превосходства в своем узком мирке, закрытом для всех остальных — для толпы. На таких, как я, вы смотрите как на приблудных зверей — не из вашего загона!

— Мне очень жаль, — сказала Мэри.

— Но ведь я прав, не так ли?

— Не совсем. Возможно, мы не очень умны и у нас недостает воображения, но в нас нет и злобы. Я сама типичный, самый что ни на есть, как вы сказали, сноб. Но поверьте, это только видимость, а внутри я самый обыкновенный человек. И сейчас, например, мне очень жаль вас, я вижу, что вы несчастны, и я, как могу, хочу помочь вам.

— Что ж, спасибо, очень мило с вашей стороны.

Они помолчали и Мэри мягко сказала:

— Вы ведь всегда любили Кей?

— Да.

— А она?

— Думаю, и она, пока не появился этот Стрэндж.

— А вы и сейчас ее любите? — осторожно спросила Мэри.

— По-моему, это видно невооруженным глазом.

Немного выждав, Мэри тихо сказала:

— А может, вам лучше уехать отсюда?

— Зачем?

— Здесь вы только усугубляете свое несчастье.

Он посмотрел на нее и рассмеялся.

— Вы очень добры. Но вы не имеете совершенно никакого понятия о жизни… вне вашего загона. Мало ли что может случиться, причем в самое ближайшее время.

— А что может случиться? — насторожилась Мэри.

Он засмеялся.

— Поживем — увидим.

Одевшись, Одри пересекла пляж и направилась к высокой скале, где на скамейке в полном одиночестве сидел со своей трубкой Томас Ройд — прямо напротив их имения Галлз-Пойнт, словно строгая белая громада, возвышавшаяся на противоположном берегу реки.

Заслышав ее шаги, Томас обернулся, ко не двинулся с места. Ничего не говоря, она села рядом. Они молчали. Но это было приятным молчанием прекрасно знающих друг друга людей.

— Он кажется таким близким, — сказала наконец Одри.

Томас перевел взгляд на Галлз-Пойнт.

— Да, можно доплыть прямо до дома.

— Только не сейчас, во время отлива. У Камиллы в свое время была горничная. Она любила плавать через реку — с одного берега до другого. Только надо знать, когда плавать — во время приливов и отливов очень сильное течение, и может затянуть в устье реки. Однажды с ней такое случилось… только чудом не утонула, еле-еле выбралась на берег около Истер-Пойнт. Уже почти без сил.

— А отсюда река кажется такой спокойной.

— Это здесь, а стремнина на той стороне, на глубине под скалами. В прошлом году один несчастный даже пытался там покончить с жизнью — бросился с Лысой Головы, но зацепился за дерево, и береговой патруль вытащил его.

— Бедняга, — сказал Томас. — Не думаю, что он был им благодарен. Чтобы на такое решиться, а тут — на тебе. Чувствуешь будто тебя обокрали…

— Может, теперь он рад, что сорвалось, — задумчиво сказала Одри.

Интересно, где теперь тот человек, мельком подумала она, чем занимается?

Томас попыхивал трубкой. Чуть повернув голову, так, чтобы видеть Одри, он заметил, с каким отрешенным лицом она глядит вдаль, поверх водной глади. Длинная пепельная прядь покоилась на ее безупречно очерченной щеке, на маленьком, похожем на морскую раковину ушке.

Он вдруг о чем-то вспомнил.

— Вот, кстати, сережка, которую ты вчера потеряла.

Он полез в карман. Одри протянула руку.

— Как хорошо. А где ты нашел ее? На террасе?

— Нет. Около лестницы. Ты, наверное, уронила ее, когда спускалась к обеду. За столом ее у тебя уже не было.

— Я рада, что она нашлась.

Она взяла серьгу. Томас подумал, что серьга слишком большая для такого маленького ушка. Впрочем, серьги, которые сейчас были на ней, тоже были большие.

— Ты их не снимаешь, даже когда купаешься, — сказал он. — Не боишься потерять?

— Нет, эти совсем дешевенькие. А без серег я не люблю — из-за этого… помнишь?..

Она коснулась левого уха. Томас вспомнил.

— Это когда тебя Баунсер укусил?

Одри кивнула.

Они снова замолчали, погрузившись в воспоминания детства. Одри Стэндиш (так ее тогда звали), долговязая с тоненькими ножками девочка, балуясь, обняла старого пса Баунсера и задела больную лапу. Укус был страшным. Пришлось даже накладывать швы. Теперь же остался почти незаметный бледный шрамик.

— Неужели из-за этого? — удивился Томас. — Ведь почти не видно.

Одри, помедлив, призналась:

— Понимаешь… понимаешь, терпеть не могу каких-то изъянов…

Томас кивнул. Это вполне похоже на Одри — у нее всегда было обостренное чувство идеального.

Она и сама представляла собой образец совершенства. Ни с того ни с сего он вдруг сказал:

— Ты куда красивее Кей.

Она резко повернулась к нему:

— Не надо, Томас. Кей действительно необыкновенно красива.

— Снаружи. Но не внутри.

— Уж не имеешь ли ты в виду, — с легкой иронией сказала Одри, — мою прекрасную душу?

Томас постукал трубкой, выбивая пепел.

— Нет. Я имею в виду твой скелет.

Одри рассмеялась.

Томас снова набил трубку. Они опять довольно долго молчали, Томас исподтишка поглядывал на нее, стараясь, чтобы она этого не заметила.

Наконец он своим невозмутимым голосом проговорил:

— Что с тобой, Одри?

— Со мной? Ты о чем?

— О тебе. Тебя что-то гнетет.

— Ничего подобного. Все нормально.

— И все же.

Она покачала головой.

— Не хочешь говорить?

— Мне не о чем говорить.

— Может, это некстати, но… я скажу… — Он немного помедлил. — Одри, неужели ты не можешь забыть обо всем этом?

Она нервно провела рукой по скале.

— Ты не понимаешь — и не сможешь понять.

— Одри, дорогая, я смогу. Я понимаю. Я знаю…

Она недоверчиво на него посмотрела.

— Я знаю, что тебе пришлось пережить, — продолжал Томас. — И… и что это для тебя значило.

Она побледнела как мел, даже губы побелели.

— Думаю, — сказала она, — этого никто не знает.

— Я знаю. Я… Не надо было мне начинать этот разговор. Но я хочу, чтобы ты поняла: все кончено, все прошло и забыто.

— Не все можно забыть, — прошептала она.

— Послушай, Одри, много ли проку носиться с воспоминаниями. Конечно, то, что тебе пришлось пережить, это ужасно. Но зачем снова и снова возвращаться к этому. Смотри вперед, а не назад. Ты еще молода. Вся жизнь впереди, большая ее часть. Думай о завтрашнем дне, а не о вчерашнем.

Она перевела на него неподвижный, застывший взгляд. В этих широко раскрытых глазах ничего нельзя было прочесть.

— А что, если я не могу?

— Но ты должна.

— Мне кажется, — мягко сказала она, — ты все-таки не понял. Я, наверное, не совсем правильно воспринимаю… некоторые вещи.

Он грубо оборвал ее:

— Чушь! Ты… — Он замолчал.