Анатолий Ковалев - Кровавый источник

— Если бы я всем давал деньги на памятники, где бы я сейчас был, голуба?

С кладбища он вернулся мрачнее тучи… Толстуха с оперным голосом постелила ему в гостиной. И он, хоть и положил под подушку пистолет, все равно не уснул до самого утра. Поднялся затемно. В восемь часов уже надо быть в аэропорту.

Вышел из комнаты. Охрана тоже не спала, была начеку.

Пока он брился в ванной, проснулись хозяева. Толстуха отправилась на кухню ставить чайник, а Поликарп давал указания своим людям.

— Не обидишься, если дам тебе старенький «джип»? — спросил Карпиди, когда Афанасий закончил водные процедуры.

— Если он не взлетит по дороге на воздух и не окажется в розыске со вчерашнего дня, то не обижусь.

Хозяйка подогрела вчерашний пирог. Она второй день молча улыбалась ему. Заговаривала только с мужем. Ему почему-то на прощание хотелось шлепнуть ее по заду тайком от Поликарпа, но что-то удержало от хулиганской выходки. «Наверно, старею», — подумал он.

— Положи мне под переднее сиденье автомат, — попросил Афанасий.

— Зачем это тебе? Попадешься с оружием — не отвертишься.

— Если попадусь без оружия — все равно вышка. А так я им живым не дамся.

— Как знаешь, — пожал плечами Карпиди.

На прощание они обнялись. И Романцеву даже показалось, что у хозяина заблестели глаза, хотя в его играх хрен что разберешь!

— Дам тебе весточку, когда тут начнется большой дележ, — пообещал хитромудрый. — В обиде не останешься.

— Приобщимся к «Миру искусства»! — усмехнулся Фан и прыгнул в автомобиль.

— До скорого! — крикнул хозяин ему в окошко, когда тот завел мотор. И повторил потом тише, вдогонку улетавшему «джипу».

Максимовских Петра Николаевича разбудил телефонный звонок.

— Петруша? Узнал меня, родной?

— Тебя трудно с кем-то спутать, Поликарп.

— Хочу тебя поздравить, Петруша, с высокой должностью.

— Ты бы мог это сделать не в седьмом часу утра по крайней мере!

— А я — жаворонок! Ты разве не знал, голуба?

— Чего тебе надо?

— Не мешало бы встретиться — покалякать. Мы ведь как-никак не чужие люди. Верно?

— Сначала выдай мне этого гада, моего родственника, а потом будем калякать! — заявил криворотый, и Поликарп даже на другом конце провода почувствовал неприступность глыбы. Уж в чем, в чем, а в глыбах он разбирался!

— Ишь чего захотел, мухомор-поганка! Ну ладно, так и быть. У тебя нынче именины, и старый друг не может обойтись без подарка. — Он замолк на пару секунд. Вздохнул, как бы давая оценить всю тяжесть приносимой им жертвы, и вдруг выпалил: — У Фана через полтора часа самолет! Действуй!

— Ладушки! — крикнул криворотый, бросил трубку и заметался по комнате.

Но в конце концов не нашел лучшего средства, как сообщить в милицию об опасном преступнике, шесть лет находящемся в розыске.

По обеим сторонам трассы тянулись хвойные леса и березовые рощи. И опять, как вчера, накрапывал дождь. А в лесах еще лежали сугробы.

Больше всего раздражало отсутствие в «джипе» магнитофона. Фан привык на большой скорости слушать задушевные блатные мелодии. Приходилось самому развлекать себя, бурча под нос несложный мотивчик. К тому же бессонная ночь давала о себе знать, а пение бодрило.

Мысли Фана были уже далеко от этой трассы, от города, от Поликарпа. Он думал о том, как встретит его жена Галина после семи месяцев разлуки. Как обнимет, заплачет, покажет детей. У него уже двое. Два пацана. Одному — четыре, другому полтора. Он их зовет авторитетами. «Авторитеты» и вовсе забыли отца. Не беда. Вспомнят, когда он им накупит обновок, игрушек, сладостей. Счет в банке в Салониках у него теперь приличный. Можно жить — не тужить. А то эта сраная скобяная лавка ни черта не давала прибыли! Сколько можно ишачить задаром?..

Вдруг нить размышлений оборвалась, и песня застряла в горле. Он машинально затормозил, еще толком не разобравшись в обстановке, но почувствовав опасность.

Впереди торчала банальная вышка поста ГАИ, но милицейских машин было, пожалуй, многовато. И еще возле будки толпились автоматчики в шлемах.

Он пересел на соседнее сиденье, достал из-под своего автомат, потом опять сел за руль. Запасной магазин сунул в карман, ощутив страшную тяжесть. Нет, дело не в магазине, просто сдавило сердце. Он понял, что ему сегодня не улететь ни этим рейсом, ни следующим.

Его заметили, рассчитывать на внезапность уже не приходилось. Он резко развернулся и отправился в обратный путь. Позади завыла сирена.

— Какая сука на меня настучала? — Он размышлял теперь вслух, даже кричал, выжимая из «джипа» последние соки. — Карпуша не мог снюхаться с мусорами! Это шурин! Шурин! Мудила! Галка меня предупреждала! Он тебя погубит! Погубит! Ревела — не пускала! А я не слушал ее, дурак! Что с бабы взять!

Впереди показалась еще одна вышка с машинами вокруг и автоматчиками.

Увидев приближающийся «джип», милицейские машины полностью перекрыли трассу.

— Все! Это конец! Конец! — орал Фан.

Он пошел на таран, сбив попутно одного в шлеме, тот разбил ему лобовое стекло и отлетел в сторону бездыханной куклой. Но это был еще не конец.

«Джип» протаранил милицейский «мерседес» и вновь вырвался на свободу.

— Ну, что, суки, взяли? — надрывал глотку Фан. Автоматчики растерялись.

— Что вы медлите, болваны? — раздалось откуда-то сверху. — Стреляйте!

И в тот же миг несколько очередей ударило по «джипу», но Фан был уже далеко.

Погоня возобновилась.

Его подмывало свернуть в лес и там заплутать, замести следы, заблудиться навсегда, но по краям трассы были неглубокие рвы, а значит, машина застрянет. Бросить «джип» и бежать в лес? Тогда он превратится в мишень.

Огромный, широкий голос, будто с небес, будто над всем миром, возвестил:

— Романцев, остановитесь! Это бессмысленно!

Он видел, что впереди опущенный шлагбаум, что бесконечный серый товарняк тянется медленно и скучно. Он понимал, что это последнее препятствие в его жизни, которого не протаранить. И все же он не остановился…

В конце мая на юге Венгрии в полном разгаре лето. Степные травы пахнут уже по-иному, и ветер какой-то обновленный, интимный, ласковый.

Маленький Колька сидел на берегу небольшого озерца и думал о жизни.

Отец вез его сюда долгим, извилистым путем на своей машине. Они повидали много стран и городов. Проехали Белоруссию, Польшу, Словакию. Отец говорил, что есть путь и покороче, но более опасный.

— Не выбирай коротких путей, сын, — наставлял он.

Отец был немногословен, и Колька не докучал ему вопросами. Только спросил один раз, когда подъезжали к Минску:

— А бабушка ко мне приедет?

Уж очень они подружились, и Владимир Евгеньевич впервые видел, как его мать, дворянка Тенишева, плачет, отрывая от сердца любимого внука.