Анатолий Ковалев - Кровавый источник

Она несколько раз останавливала машину — слезы застилали глаза, и она не видела дороги.

И опять не к кому пойти со своим горем, со своими жалобами на судьбу, со своими бабьими слезами.

«Уеду к маме!» — в который раз твердо решила Светлана, прекрасно зная по опыту, что завтра это решение уже не будет таким твердым, а послезавтра и вовсе забудется.

Мама уже много лет жила совсем в другом мире. После смерти бабушки и замужества Светы мама неожиданно для всех вышла замуж. Ей было уже за сорок. Она встретила своего ровесника. Ровесник оказался чилийским журналистом, аккредитованным в Москве, не коммунистом. Он попал в их город, закрытый в те годы для иностранцев, случайно, можно сказать, чудом, будто знал, что здесь его поджидает любовь. И провел-то всего один день, но и этого оказалось достаточно. Потом мама ездила к нему в Москву. Потом они вместе уехали в страну Пиночета. Но мама писала счастливые письма. У ее мужа был дом на берегу Тихого океана. Она звала их с Андреем к себе. Скучала. В последние годы они совсем потеряли друг друга. Мама звонила раз в год, в день рождения Светланы, говорили сжато, уклончиво. Успели стать чужими, жителями разных миров. Мама больше не звала к себе.

«Мама жила при фашистах в Чили, а я при мафии в России», — усмехнулась сквозь слезы Светлана.

Она вдруг поняла, что стоит на обочине дороги, возле той самой церквушки, где они с Геной в первый раз говорили наедине.

Домой до дрожи не хотелось. Правда, ее ждала милая, непривередливая Чушка, оставшаяся в наследство от Димы, но и она вряд ли утешила бы новую хозяйку.

«А не навестить ли мне Балуевых? Марина, конечно, в обморок свалится, увидев меня! И наплевать! У меня, черт возьми, есть причина нарушить их покой!» И она с какой-то дерзкой решимостью завела мотор.

Геннадий несколько смутился, когда она возникла в проеме двери, и даже залился румянцем, будто его застали за непристойным занятием.

— Ты? — только и смог вымолвить он.

— Я, — улыбнулась она повлажневшими глазами, и снова — как обвал в горах!

— Проходи! — потянул он Свету за рукав пальто. Оказавшись в маленькой прихожей, она вдруг не удержалась и обняла его, забыв обо всем на свете, а может, специально, чтобы бросить вызов всему свету.

Он не отстранился от нее, а только крепче прижался к мокрой щеке.

Из кухни показалась молоденькая девушка с поварешкой в руке и крайним изумлением в глазах. И тут же исчезла опять. Но это явление не ускользнуло от наметанного глаза Кулибиной.

— Как дети растут! — заметила она. — Две недели назад твоей дочке было лет шесть — и на тебе! А где Марина? — не дала она ему опомниться.

— Уехала с детьми на юг…

— Не рановато ли?

— В самый раз.

— Я, кажется, тебе помешала — Это было произнесено с обидой в голосе. — Я пойду.

— Не дури! — Снова схватил он ее за рукав, теперь куда уверенней, чем в первый раз. — У меня тоже были причины обидеться!

— Да. Пожалуй, — согласилась она, — а обижаться, в сущности, не на что ни тебе, ни мне! — Она сбросила пальто и уверенной походкой проследовала в большую комнату. — Надеюсь, твоя домработница кормит тебя не только капустой? — продолжала издеваться Света, раскурив тоненькую сигаретку.

— Не жалуюсь, — коротко ответил Гена.

— Я приехала за рукописью. Она у тебя?

— Да. Кристина успела ее даже отредактировать. — Он достал из нижнего ящика книжного шкафа пакет с рукописью.

— Что значит — успела? Она уехала?

— Ты ничего не знаешь?

— Откуда? Я ведь больше с ней не общалась с тех пор, как узнала, кто она.

— Кристина в больнице. В тяжелом состоянии. В нее стрелял Фан.

— Боже! — всплеснула она руками. — Как земля носит этого монстра?! — и сдавленным голосом добавила: — А сегодня утром повесился Стар.

Это известие ошеломило Балуева.

— Сам повесился?

— Не знаю. Я не видела трупа, но в последние дни он находился в таком безумном состоянии, что не исключено самоубийство.

— Кто же займет его место?

— Уже. Некто Максимовских Петр Николаевич.

— Кто это?

— Не догадываешься? — усмехнулась она и пояснила: — Криворотый. Он уговорил меня перевезти Стара в загородный дом.

Геннадию почему-то сразу припомнилась Москва, ресторан в гостинице «Украина», столик на двоих и тупое, некрасивое, бесконечно жующее лицо.

На кухне загремела посуда, потом что-то вихрем пронеслось по коридору и хлопнуло дверью спальни.

— Твоя кухарка волнуется, — заметила Светлана, но уже без злости. Даже в такой обстановке ей было с ним уютно.

— Не обращай внимания, — посоветовал он и без перехода спросил: — Что ты думаешь делать дальше?

— Криворотый сказал, что сработаемся, но мне уже все осточертело! Я больше не могу! Не могу видеть эти рожи! — Она едва сдерживалась, чтобы не разреветься. — Может быть, вы с Мишкольцем возьмете меня к себе? Я согласна пойти в продавщицы.

Разговор принял неожиданный для Балуева оборот.

— Тебе могут отомстить за предательство.

— Неужели они будут выяснять отношения с бабой?

— А Кристина?

Это ее убедило, и она замолчала.

— Я понимаю, как тебе тяжело. Ты, конечно, нам здорово помогла. Во многом благодаря тебе не развязалась новая война, не пролилась чья-то кровь. И мы обязаны тебя защитить. Но пойми, что все только начинается. Мы совсем не знаем этого человека, вдруг ставшего боссом. Он явно подсидел Стара. Мишкольц вряд ли станет с ним делиться. Он и Стару пообещал пересмотреть их условия. Если окажется, что криворотый был как-то связан с Фаном, а я теперь подозреваю, что они связаны, тогда следующий ход будет за нами.

— Я не разбираюсь в шахматах, — беспомощно развела она руками.

Он видел, как она устала, и все же не мог не говорить о делах.

— Попробуй начать с ним работать, — предложил Гена, — а мы тебя прикроем в случае чего.

Света долго молчала, будто дремала в предчувствии не лучших снов.

— Хорошо, — наконец выдавила она. — Я попробую. — И тут же предупредила: — Но в мае возьму отпуск. Поеду куда-нибудь, развеюсь…

Геннадию вдруг стало обидно, что она поедет без него, будто он имел на нее какие-то права. Они распрощались сухо, по-деловому. Совсем не так, как встретились.

Уходя, она не удержалась от насмешки:

— Привет Марине! И мои поздравления с приобретением!

Только Чушка понимала ее по-настоящему и слизывала своим мягким, шелковым язычком слезы, бегущие по щекам.

— Все они подлецы! — жаловалась она собаке. — Все без исключения…

Фан не предполагал, что так надолго задержится в городе. Однако хозяин подвел. Билет на самолет был помечен завтрашним числом.

— Ай-ай-ай! — сочувственно качал головой Поликарп. — Совсем склеротиком стал, мухомор-поганка! Числа перепутал! Вот беда! Но ты, голуба, не расстраивайся, — похлопал он Романцева по плечу, — переночуешь у меня, а завтра в добрый путь! Тут ты в полной безопасности. Заодно покумекаем, как дальше жить…