Шмиэл Сандлер - Призраки в Тель-Авиве. Одиночный мир

В салоне тускло горел ночник, включенный няней, любившей читать на ночь, и сгорбленная фигура незнакомца отбрасывала зловещую тень на стену. Гавриэль, бывший солдат спецназа не раз смотрел смерти в лицо; после дерзких вылазок в Ливане ему приходилось порою собирать останки подорвавшихся на мине террористов, но никогда еще он не испытывал такого неодолимого страха и предательской дрожи в коленках. Сердце его учащенно забилось, виски заломило от острой боли, ему хотелось кричать, призывая на помощь, а лучше скорее уйти отсюда, чтобы забыть, выветрить из памяти эту жуткую картину. Но мысль о детях, которых это чудовище могло растерзать так же, как несчастную няню, придала ему силы.

«Это дедушка, – шепотом сказал он, вернувшись к жене, – беги звонить в полицию». Елизавета тихо ойкнула, испугано зажав рот рукой. Предчувствие непоправимого несчастья, вихрем ворвавшегося в начавшую было налаживаться жизнь, овладело ею. Страх тисками сжал грудь, зубы лихорадочно застучали, по спине прошелся нервный озноб. Она кинулась к соседям, забыв, что у подъезда стоят телохранители. Опасность, грозившая мужу, вытеснила из головы все, кроме служебного телефона недоверчивого инспектора. «Господи, только бы он был на месте!»

Уже внизу она подумала, что и дети ведь там одни, может быть, уже погибли в страшных объятиях мертвеца. Эта мучительная мысль подстегнула ее, и она изо всех сил стала колотить в первую попавшуюся дверь.

– Чего ты там высматриваешь, Вася, – сказал Цион, бросив беглый взгляд на разноцветную стайку дам; кровопролитные турниры были, пожалуй, единственным развлечением в их однообразной светской жизни. В ожидании рыцарских поединков они чинно расположились в плетеных креслах по левую сторону от королевского подиума, украшенного гирляндами из живых цветов; иные грациозно шелестели веерами, другие пытались разгадать в закованных рыцарях своих кавалеров.

– Видишь ту милую девушку слева? – сказал Василий, – она в самой середке…

– Ничего не вижу все они там в середке…

– Она не все, – оскорбился Василий, – у нее тюрбан на голове и ожерелье на плечиках…

Пока Цион рассеянно искал глазами избранницу маркиза, неутомимый паж торжественно объявил первую пару.

– Высокочтимый сэр Альфонсо де Моменто – дама сердца девица Клариса де Шатлю – вызывает на бой доблестного сэра Иоахима Анжуйского – дама сердца Дениза Леконт!

Две названные пажем девицы внезапно сорвались с мест и, ухватившись пальчиками за пышные юбки, жеманно присели, приветствуя королевскую чету и разгоряченную в предвкушении скорой крови публику.

– Глянь, как буйствуют, – восторгался Цион, – прямо как на футболе.

Заярконский был заядлый болельщик и не упускал ни одного матча любимой команды. В последнем сезоне команда, за которую он болел, вылетела из высшей лиги и это надолго ввергло его в мрачное уныние. Именно тогда подруга, с которой он познакомился в Институте Времени, ушла от него, сказав, что футбол с лихвой может заменить ему секс.

Василий не слушал друга, он не отрывал глаз от своей дамы, прикидывая – не прогадал ли, остановив на ней выбор.

Два объявленных рыцаря, затянутые в железо, поигрывая смертоносным оружием, медленно съезжались с противоположных сторон ристалища. Сойдясь в центре, они развернули горячих коней к зрительским ложам, церемонно поклонились сначала королевской чете, затем помахали копьями, сияющим от счастья дамам, после чего церемонно разъехались по разные стороны арены. Здесь они снова развернулись лицами друг к другу и, пустив коней в галоп, с копьями наперевес, помчались навстречу к желанной победе, которую жаждали посвятить возлюбленным дамам.

Съехавшись в центре ристалища, решительно настроенные рыцари вышибли друг друга из седел, причем де Моменто остался лежать на земле неподвижной грудой жести, ослепительно блестевшей под яркими лучами солнца. Победитель Иоахим, тяжело поднявшись на ноги, поклонился королю, победно помахал рукавицей даме сердца и с трудом взобрался на коня.

«Нет бы помочь спаринг партнеру» – с укоризной сказал Цион, переходя на боксерский сленг более понятный другу. Но друг признавал лишь две вещи достойные настоящего мужчины – крепкие кулаки и красивую женщину – как награду воину за доблесть.

«На войне как на войне» – хладнокровно заметил Василий. В это время со стороны королевской ложи, при всеобщем молчании до них донеслись искусно выводимые всхлипы.

– Что это? – недоуменно спросил Вася.

– Этикет обязывает даму сраженного рыцаря всенародно предаться скорби, – отвечал Цион.

– И надолго она завелась?

– Пока не унесут этот куль с костями, – уныло сказал Цион. В отличие от жесткого маркиза, он был эстет по натуре, и подобные зверства оставляли в нем тягостные впечатления.

Тело низложенного неудачника грудой металла разложили на деревянных носилках и поспешно уволокли с арены.

Иуда Вольф слушал Кадишмана с видом человека, который давно и безнадежно страдает от надоевшей зубной боли.

– Лейтенант, – сказал он, – устало, прикуривая сигарету, – вы все более разочаровываете меня. Хорошо еще, что вы не женщина, иначе бы вас покидали все мужчины.

Это был запрещенный прием, к которому комиссар нередко прибегал в обращении с безответными подчиненными. Из-за подобных грубых выпадов с ним не могли ужиться его многочисленные заместители. Вне стен Главного управления он разыгрывал из себя чуткого заботливого администратора, на деле же, был сторонником авторитарной власти и проводил в учреждении политику железного кулака. Заместителей своих он методично изживал, если замечал в них дух противоречия, мешающий его становлению как сильной личности. Впрочем, с последним замом ему не повезло. Этот смурной коротышка майор с телом хлюпика и массивной челюстью гангстера был переведен в Управление из Иерусалима. В короткое время он сумел (к удовольствиютель-авивцев), поставить своенравного шефа на место – умение, которое так не хватало Кадишману.

Инспектор Кадишман, от которого ушла первая жена, на что намекал теперь бесцеремонный шеф, болезненно и молча, переносил сплетни на эту тему, хотя мог бы осадить зарвавшееся начальство. В Управлении он имел репутацию человека безынициативного, ему поручалась бумажная работа, которой в оперативном отделе всегда хватало. Дело, с которым он пришел к комиссару, казалось ему важным и он, не имея конкретных выводов, о которых любил распространяться шеф, выдвинул, для солидности неубедительную версию о похищении генеральского трупа заинтересованными лицами.

– Кому к черту нужен ваш прогнивший енерал, – ухмыльнулся комиссар, – вам, что больше нечего сказать, Кадишман?