Татьяна Бурдакова - Пока вода не станет прозрачной

Часы действительно показывали без четверти семь. Будь проклята наша пагубная страсть к чревоугодию…

– Да, ребят, вы нас простите, нам пора, – улыбнулась Надя, на которую ребята, судя по всему, не произвели никакого впечатления. – Мы пойдём, может, ещё когда-нибудь увидимся.

– А я Шевчука люблю очень, – задумчиво произнёс вдруг Антон, глядя куда-то мимо нас. – Особенно мне у него «Метель» нравится: «Играй, как можешь, сыграй…» – Негромко запел он.

– «…Закрой глаза и вернись…» – мгновенно подхватила я. – Я под неё засыпать люблю. Когда ветер за окном и провода качаются… И снег. – Я посмотрела на Надю. – Нам, наверное, действительно давно пора.

– В таком случае, стоит, я думаю, обменяться телефонами? – краснея, предложил Рома, который до этого почти всё время молчал, явно уступая другу в красноречии, но всё-таки не оставлял попыток познакомиться. – Тох, предлагаю разделиться: я беру телефон у этой девушки, – он кивнул в мою сторону, – а ты тогда…

– Нет, Ромыч, – Антон властным жестом оттёр товарища в сторону, вынимая откуда-то из складок плаща бывалый блокнот и ручку, – у этой девушки телефон беру я. – Так… Ну, что ж, Октябрина, позвольте ваш номер, – спросил он, подняв на меня сияющие глаза. – Или тебя всё-таки по-другому зовут?

– Ну, вообще-то и правда по-другому, – сжалилась я, с неудовольствием и какой-то непонятной, щемящей жалостью глядя на его плащ, залатанный в некоторых местах канцелярским скотчем, под которым угадывались следы будто бы от кошачьих когтей. – Так и быть: Вера…

Я торопливо назвала десять цифр своего мобильного, все четверо отвесили друг другу дежурное «приятно познакомиться», – и мы с Надей, которая всю последующую дорогу отчитывала меня за непозволительное, вредное в отношениях с мужчинами сюсюканье, поспешили ко входу в метро.

…Тёмный, вспыхивающий зал ликовал. На знакомой сцене царил серьёзный, светлый Борис Борисович. Наблюдая за происходящим с балкона, мы едва могли усидеть на своих местах – столько силы и энергии было вокруг, – и мне хотелось, чтобы эта музыка жила вечно.

Половина – соловьиная падь, половина – алеет восток…

Ты знаешь сама – с меня нечего взять, но всё, что есть – у твоих ног.

Я проснулся после долгого сна, небритый, без имени, совсем ничей…

Моя кровь говорит, что скоро весна, – может быть, в одну из этих ночей…

«Аквариум» – «Белая»

Последняя электричка давно ушла, но в тот вечер мне почему-то не хотелось ехать ночевать к Наде. Хотелось оказаться дома, зарыться с головой в одеяло и думать о чём-то, вспоминать или, наоборот, мечтать… В первом попавшемся банкомате я сняла с карточки остатки стипендии и вызвала такси до Королёва.

Задумчиво глядя на убегающее назад ночное шоссе, на нежно вздымающуюся седую позёмку, я чувствовала, как внутри меня разливается доселе неузнанное, непривычное тепло – радостное, пока ещё робкое. Что-то подсказывало мне: моя жизнь навсегда изменилась, и я предчувствовала смутное счастье – то самое, которое всегда упрямо приравнивала только к любви.

В субботу мы однокурсниками, в очередной раз сбежав с лекций по экономике, отмечали день рождения одного из ребят в уютной кофейне на Мясницкой. Я потихоньку клевала носом: последние несколько ночей мне отчего-то не спалось, а вставать приходилось как всегда рано: дорога до университета отнимала у меня около двух часов. Вообще-то, я люблю ранние подъёмы: полусонные сборы, обрывки бледных утренних лиц в спящих зеркалах, пустые дороги, редкие машины, несущиеся в занимающийся на горизонте туманный рассвет, и солнце, величаво поднимающееся откуда-то из-за невидимой грани между днём и ночью… Такое начало дня всегда задаёт правильный ритм на грядущие сутки: всё по-особенному ярко и в то же время размеренно; и вот теперь, стараясь не растерять это ощущение, я рассеянно улыбалась своим мыслям, водя указательным пальцем по краю высокого, узкого бокала с шампанским и одновременно мечтая о том, чтобы прямо сейчас оказаться дома и рухнуть спать.

На столе вдруг завибрировал мой телефон. Оказалось – пришло сообщение.

Я вдруг поняла, как сильно я ждала, что этот странный, несуразно одетый Антон мне напишет. И мне внезапно стало жутко от мысли: ведь именно из-за этого я почти потеряла сон.

«Привет. Вера, это ты?»

Да, конечно, я. А кто это?

«Да вот парень в плаще кожаном. Не помнишь?»

Ты знаешь, я помню всё.

Антон спросил, как у меня дела, предложил встретиться в понедельник после занятий и написал, что сейчас он тоже в кафе недалеко от «Чистых прудов»: они обмывают только что купленную его другом новую бас-гитару. Я улыбнулась – потому что сама была в двух шагах от Чистопрудного бульвара. Мелкие, милые совпадения…

Некоторое время спустя он говорил, что в тот день познакомился с другой девушкой – так же, как и с нами, на улице. Познакомился просто так, от нечего делать – ещё не знал, кто ему нужен… Но потом остался со мной, потому что, по его собственному выражению, я затмила другие кандидатуры.

Та девушка была очень красива – длинные, густые тёмные волосы, большие карие глаза. Однажды, несколькими годами позже, когда мы с Антоном были у него дома, с утра меня разбудили звонком – нужно было срочно записать какую-то информацию. Он остался спать, пробормотав сквозь сон, чтобы я не уходила; я шепнула, что скоро вернусь, вышла в коридор, зашла в его комнату, бездумно открыла верхний ящик письменного стола – подумала, что там наверняка есть ручка или какой-нибудь карандаш, – и наткнулась взглядом на лежащую сверху красивую открытку. Не знаю, зачем я взяла её в руки… Потому что, пробежав глазами текст, написанный витиеватым почерком поверх напечатанных на обычной бумаге чёрно-белых фотографий кареглазой барышни, отшвырнула открытку прочь, будто это была ядовитая, ледяная змея. Сердце, как говорят обычно в таких случаях, подскочило к горлу: в тот момент я поняла, что это означает. До рези в глазах больно было читать, что они, оказывается, когда-то засыпали вместе и он обнимал её перед сном, что танцевали в каком-то ресторане и она бывала у него дома… Мне оставалось только гадать, когда всё это могло быть: ведь с ней он был знаком столько же, сколько со мной. Я разорвала открытку в клочья и вернулась в комнату, где он спал – всё так же безмятежно, время от времени шаря рукой по простыни в надежде найти меня рядом. Сев на краешек кровати, я долго вглядывалась в его лицо – и не могла понять, что же на самом деле чувствую. Люблю я его или нет? Хочу ли дальше быть вместе? Потом встала и прошла на кухню. Взяла длинный, острый нож…

В тот момент я, пожалуй, могла бы его убить. Это был единственный раз, когда я была в состоянии это сделать – настолько выворачивало изнутри моё сердце, рвало болью, попранной верой, страданием, не пригодившимся терпением, невысказанной тоской… Но, прислушавшись, как спокойно, как тихо он дышит, бросив взгляд на всё ещё продолжавшую искать меня его руку, я встала, прикрыла дверь в спальню, бесшумно накинула в прихожей плащ, надела туфли и, вызвав на лестничной клетке лифт, спустилась на солнечную осеннюю улицу и, доставая на ходу плеер, поспешила к автобусной остановке.