Татьяна Бурдакова - Пока вода не станет прозрачной

Как обухом по голове. Я понравилась ему, без сомнения. Но неужели он не искал ничего серьёзного?!

Ту ночь я провела как в бреду. Засыпая в горячих слезах, шептала: «Я погибну, если больше никогда его не увижу…» Я положила телефон рядом с подушкой – вдруг Антон позвонит мне или напишет? Но телефон равнодушно, упрямо молчал.

Мы виделись с ним только два раза – а мне уже казалось, что я знаю его всю свою жизнь.

«Бу! Как дела?»

Я прыгала по лужам, смеялась, подставляла лицо холодным, тёмным струям дождя, а в сумке болтался только что купленный последний диск БГ…

Известно, что душа имеет силу ядерной бомбы,

Но вокруг неё пляшут лама, священник и раввин безнадёжных степей…

«Аквариум» – «Zoom Zoom Zoom»

Антон ждал меня в метро, на «Воробьёвых горах». Когда я подошла, он поднялся с лавки и, улыбнувшись, поцеловал в щёку. Потом, не говоря ни слова, просто и крепко взял меня за руку и повёл к выходу.

Набережная была почти пуста. Тёмная река застыла между холодных серых стен; слева тревожно дышал лес, спускался вниз, к воде, и обрывался у каменных бортиков асфальтированных дорожек. Дул сильный ветер – чувствовался уже настоящий ноябрь. На другом берегу сиял круглый купол спортивного комплекса; вдали, за Мосфильмовской, видна была высокая тонкая стела – гордый символ Поклонной горы. Мы шли вдоль тяжёлой кованой ограды, за которой одиноко чернела ледяная вода, молчали, и мне не хотелось нарушать это молчание. Сиротливо кричали чайки, время от времени с грохотом проносился по мосту синий, сверкающий огнями поезд, – а потом всё опять умолкало и становилось ещё более по-нездешнему тихо.

Когда мы остановились на вдающейся в воду большой каменной плите, Антон чуть заметно обнял меня сзади за плечи и легонько, будто во сне, коснулся губами моей шеи. От неожиданности я вздрогнула и обернула к нему лицо… Наверное, уж очень серьёзно я в тот момент выглядела, потому что он рассмеялся, отпустил меня, и мы пошли дальше.

Мы гуляли ещё долго, вспоминали какие-то забавные случаи из школьной и университетской жизни. Уже у вокзала, куда Антон опять приехал вместе со мной, мы зашли в небольшую забегаловку на площади – кажется, взять какой-то газировки. Не помню, над чем мы тогда смеялись… Я, как обычно, сказала что-то дурацкое, и Антон поцеловал меня в лоб. Это было настолько просто и по-мужски, что мне сразу стало хорошо и спокойно. Так по-настоящему меня ещё никто не целовал.

Пока мы брели к электричкам, Антон ни с того ни с сего обмолвился, что в него нельзя влюбляться – да и сам он дал себе обещание никогда больше не любить. Набивает себе цену, подумала я… Иначе зачем нам продолжать встречаться?

У павильона с турникетами Антон, прощаясь, поцеловал меня в щёку. Нарочно или нечаянно – его губы вдруг соскользнули на уголок моего рта, на миг замерли… В следующее мгновение мы уже целовались. Я обвила руками его шею. Мир вокруг меня исчез, осталась только странная, ещё так непривычная теплота его крупных губ, – и на меня с головой накрыло чувство безрассудного, долгожданного, абсолютного счастья.

…Я родился со стёртой памятью, моя родина где-то вдали…

Я помню, как учился ходить, чтобы не слишком касаться земли…

И я ушёл в пустыню, где каждый камень помнит твой след, –

Но я не мог бы упустить тебя, как не мог бы не увидеть рассвет!

«Аквариум» – «Не могу оторвать глаз от тебя»

С того дня моя жизнь потекла совершенно иначе. Меня поглотила безграничная эйфория, настолько для меня новая, что я даже не представляла, как ею распоряжаться: я не могла ни на чём сосредоточиться – и в то же время ощущала в себе силу, способную двигать горы и поворачивать реки вспять. Если я и раньше не питала особого рвения к учёбе, то теперь охладела к ней вовсе. Я бродила по улицам счастливая – и не узнавала сама себя в этом счастье. Небо было тогда высокое-высокое, светлое – но, даже когда оно хмурилось, я точно знаю, что той осенью оно про меня помнило и именно мне улыбалось.

По утрам, собираясь в университет, я на цыпочках подкрадывалась к маленькому овальному зеркалу, висящему в прихожей, заглядывала в него – и в который раз находила, что с каждым днём становлюсь красивее. Глаза горели, плечи распрямились, обычный для меня бледный цвет лица совсем пропал, и щёки залились лёгким румянцем, который бывает только у влюблённых.

До станции я летала как на крыльях. В электричке, включив плеер, не дремала, как раньше, а смотрела в окно и улыбалась… На улицах мужчины на меня оборачивались – я же, ликуя, опускала глаза…

Однажды, несколькими годами позже, когда между нами пролегла пропасть непонимания, мы сидели с Антоном в его машине и пытались выяснить наши странные отношения. Я плакала – да что там плакала: исступлённо рыдала. И больнее всего было слышать его резкие, кажущиеся чудовищной ложью слова:

– Я не знаю, вообще не знаю, зачем мы с тобой встретились… Лучше бы мы никогда не встречались. Я приношу тебе только боль… Но почему я должен постоянно перед тобой за неё оправдываться?

Я утирала слёзы, не в силах что-то отвечать. За окном, на Манежной площади, сновали люди – кто по парам, кто с детьми, кто – с фотоаппаратом… Серое, светлое небо, участливо склонившись над нами, не знало, чем тут можно помочь. В конце концов Антон завёл машину, и мы поехали. Остановились возле Театральной площади; я молча открыла дверь, вышла и, не оборачиваясь, пошла в сторону метро, на ходу застёгивая чёрный драповый бушлат. Он не пошёл за мной, не догнал, даже не позвонил в тот вечер… А мне оставалось лишь гадать: неужели всё происходящее с нами и вправду с самого начала было лишь видимостью счастья – и, значит, только иллюзией любви?

Я прогуливала лекции, забывала звонить друзьям, сбегала с семинаров, никому ничего не объясняя. По вечерам мы гуляли в районе университета, по Воробьёвым горам. Была уже глубокая осень; деревья совсем облетели, стояли нагие, зябкие, утопая в мокрых облетевших листьях, пластом укрывших холодную землю. Мы разговаривали обо всём подряд, смеялись – но иногда между нами пробегала тень какой-то непонятной, неизъяснимой грусти; в такие моменты Антон становился серьёзным, умолкал и думал о чём-то своём. Впрочем, мне нравилась эта его отрешённость: я просто шла рядом и думала, что мне хорошо с ним даже когда мы молчим.

Однажды, гуляя в районе проспекта Вернадского, мы забрели во двор неподалёку от метро. Старые сталинские дома прямоугольником обрамляли скверик, засаженный старыми деревьями; на качелях гудела какая-то пьяная компания, напротив на скамейке сидели, обнявшись, парень с девушкой. Было холодно, и Антон предложил попробовать пробраться в какой-нибудь подъезд. Я согласилась. Есть какая-то нездешняя магия в чужих подъездах, в их мутноватых, серьёзно глядящих прямо перед собой больших окнах, в звуке незнакомого лифта и в том, как звучат произнесённые в этой тревожной тишине твои собственные слова…