Ричард Брук - Пармские фиалки. Посвящается Жану Марэ

– О, черт… – Верней на секунду замер, а в следующий миг залился краской до корней волос. – Но… как он узнал?.. Это ты его сюда притащил?..

– Конечно, я! Кто же еще! Разбудил на рассвете, и он оказался так любезен, что сразу же согласился стать твоим поручителем… и даже привез меня сюда на своей машине!

Эрнест снова ущипнул себя, чтобы убедиться, что все происходит наяву, а не во сне -и, не слушая, а точнее, просто не слыша трескотню Роже – с почти религиозным благоговением устремил взор на кумира своей юности, что явился спасти его. Спасти снова, пусть на сей раз не от смерти, а от тюрьмы, но главное, это повторилось… 12 12 см. «Где мимозы объясняются в любви», в этой новелле описаны обстоятельства первой личной встречи Эрнеста и Марэ в 1969 году.

Он смотрел и не верил своим глазам, и не мог перестать смотреть, Марэ же никак не мог освободиться от назойливых фликов, атаковавших его со всех сторон, с требованием автографов, рукопожатий и совместных фото.

Наконец, живая «пробка» вокруг кинозвезды рассосалась, и Пикар получил возможность торжественно подвести Эрнеста к Жану Марэ.

«Спасенного к спасителю, нераскаянного задиру к респектабельному поручителю… Как бы это обыграть поизящнее?.. А, вот, придумал! Вассала к сеньору, для принесения оммажа! 13 13 Оммаж -от фр. hommage – признательность, знак уважения. Изначально термин означал одну из церемоний символического характера в феодальную эпоху. Это была присяга, оформлявшая заключение вассального договора в Западной Европе Средних веков и заключавшаяся в том, что будущий вассал, безоружный, опустившись на одно колено (два колена преклоняли только рабы и крепостные) и с непокрытой головой, вкладывал соединённые ладони в руки сюзерена с просьбой принять его в вассалы. Сюзерен поднимал его, и они обменивались поцелуем. Да-да… они оба должны оценить».

Он едва набрал в грудь воздуха, чтобы исполнить ритуал представления «вассала» по всем правилам этикета, как вдруг Марэ залился краской и, глядя на художника в упор, горячо воскликнул:

– Вы?.. Это в самом деле вы!..

– Это… я… – прошептал Эрнест и опустил голову. – Бог мой! Вот так встреча!..

– Да… весьма неожиданная…

– Ну да, конечно же, это Эрнест Верней, как я и говорил, месье… – начал Роже, сбитый с толку странной реакцией мэтра, но ни Эрнест, ни Марэ не обратили на него внимания. Они смотрели только друг на друга, буквально пожирая взглядом, и вели себя… как влюбленные, встретившиеся после долгой разлуки! Бедный Розочка словно стал стеклянным, превратился в невидимку или полосу тумана.

– Как же я рад вас видеть, Эрнест, слава Создателю, вы живы и здоровы!

– Я тоже, месье… жив и здоров благодаря вам.

– Но почему же вы ни разу не позвонили мне за три года, не написали? Ведь у вас была моя карточка…

– Я… не решился, месье Марэ. Мне и в голову не приходило, что…

– Что? Что я буду интересоваться вами после той встречи в поезде?..

– …Что вы оказались заинтересованы до такой степени – клянусь, даже не предполагал.

– И напрасно. Я о вас часто думал за эти три года. Не мог забыть.

– Встреча в поезде? – Роже Пикар снова настойчиво попытался привлечь к себе внимание и, взяв Эрнеста за руку, крепко сжал ее. – Ты мне никогда не рассказывал, что лично знаком с месье Марэ…

– Я много чего тебе не рассказывал, – парировал Верней, не сводя глаз с Марэ, и в этот злосчастный миг Розочка понял, что его скоротечному роману с художником пришел конец. А в следующее, не менее горькое мгновение он отчаянно, до слез, до кома в горле пожалел о необдуманном решении помчаться в Марн-ля-Кокетт, чтобы разбудить мэтра – и пасть к его ногам, с мольбой о спасении «паладина». Ах, если бы он только знал заранее, что эти двое знакомы, и судя по всему – более чем коротко, то с легкой душой позволил бы Вернею сесть в тюрьму! Лучше ходить на редкие свидания и носить передачи, преданно ожидая конца срока, чем спасти любовника из когтей закона – и потерять навсегда…

Дерзкий солнечный луч, проникая в галереи Лувра сквозь голубовато-серые стекла, играл на щеке Эрнеста, золотил белоснежную кожу, покрытую легким пушком, заставлял зеленые глаза сиять, как изумруды, и смягчал резковатую линию губ… Не просто смягчал – делал ее настолько чувственной и притягательной, что Марэ хотелось своими губами поймать этот отблеск апрельского солнца. Он смущался этого неуместного желания, отводил взгляд, старался смотреть куда угодно, но только не на рот молодого человека, идущего рядом… но получалось плохо, из рук вон плохо.

Вот уже два часа Жан Марэ с Эрнестом Вернеем, артист с художником, бродили по Лувру, незаметно перемещаясь с этажа на этаж, из зала в зал, и разговаривали обо всем на свете, перескакивая с темы на тему с непринужденностью давних друзей. Изобразительное искусство, история Франции, предпочитаемый сорт винограда и марка вина, предстоящая работа на съемках, кино вообще, любимые фильмы, нашумевшая премьера «Крестного отца» 14 14 Премьера «Крестного отца» Фрэнсиса Форда Копполы состоялась 24 марта 1972 года. , путешествие в СССР (они побывали там оба, но в разные годы), рабочие забастовки и траурная демонстрация на похоронах Овернэ 15 15 Пьер Оверне – рабочий, представитель леворадикальной группировки «Пролетарская левая». Убит охранником во время волнений на заводе «Рено». Похороны Оверне 4 марта 1972 г. собрали большое количество народа. В траурной демонстрации приняли участие 200 тысяч человек, процессия растянулась на 7 километров. Рядом с гробом 23-летнего Оверне шел пожилой мэтр философии Жан-Поль Сартр, а в рядах демонстрантов присутствовал другой известный философ Мишель Фуко. (Эрнест в ней участвовал, Марэ -нет, но причислял себя к сочувствующим) … и пряной приправой ко всему этому был постоянный, обоюдный, но тщательно завуалированный флирт. Желание витало над ними горьковатым дымком «Галуаз», холодным ароматом фиалок, сквозило в обращенных друг к другу взглядах, звучало в тембре голоса и внезапно повисающих паузах…

Лет десять назад Марэ, или Зверь, как он сам любил называть себя с легкой руки покойного Жана 16 16 Подразумевается Жан Кокто – покровитель, друг и многолетний любовник Марэ, скончавшийся в 1963 году. Поэт, писатель, художник, философ, он фактически воспитал Марэ, сформировал его личность, привил вкус и создал из неотесанного парня великого актера. «Он родился красавцем от красивой матери, – писал впоследствии Кокто, – и ему требовалась соответствующая душа, чтобы носить этот прекрасный костюм. Все свои силы я вкладывал в то, чтобы развить в нем его лучшие природные задатки – благородство, мужество, щедрость души. В его сердце светит солнце, в его душе горит огонь». , не стал бы теряться, проявил бы инициативу и позвал бы Эрнеста сперва выпить по стаканчику, а после пригласил к себе. Собственно, так он и поступил, впервые встретив Жоржа, что раз пришел к нему в гости – и остался на годы… Увы, увы и увы. Время беспощадно, у часов есть лишь одно направление – вперед, и молодость, вместе с ее самоуверенностью и задором, таяла, утекала меж пальцев.