Ричард Брук - Пармские фиалки. Посвящается Жану Марэ

– Wen nennst du den stinkenden alten Mann? (Кого ты называешь вонючим стариком?).

– Это шше и ребенку понятно! – осклабился Фриц. – Этот ффаш Жан Марэ… сколько ему лет?.. Он старик! Только такой псих, как херр Юнебелль, мог утвердить на глаффную роль Калиостро, молотого тшеловека, шестидешатилетнего старика! Он шше полная развалина!.. Из-за него картина профффалится!

– Йа, йа! – подтвердил Ури, почуявший, что запахло жареным, но из немецкого упрямства не желавший уступать, тем более какому-то французскому щенку. – Er ist ein totaler Ruin… und vollige Dummheit! Puppe! (Он полная развалина… и полная бездарность! Кукла!)

– Эээээ… друзья мои… так говорить не очень-то вежливо, – промямлил Роже, боясь взглянуть на закипающего Эрнеста, и заискивающе улыбнулся, готовый до конца следовать роли миротворца:

– Месье Марэ – ведущий актер Франции… всеми признанный… и несмотря на возраст, он в отличной форме, я это лично свидетельствую! Давайте все-таки будем поаккуратнее в своих оценках, а?.. Тем более, что нашего мнения никто и не спрашивает, актеры на роли давным-давно утверждены…

– Ффот я и гоффорю – это полное безумие! – тупо кивнул Фриц. – Наши бились до последнего протиффф кандидатуры Марэ! Преттлагали Рутгера Хауэра, он как раз закончил съемки у Верхувена и пыл пошшти согласен!.. Но фффаш херр Юнебелль – упертый кретин, он шантажом настоял на этом ффашем старикашке!.. 7 7 Это не фантазия автора, а факт: немецкая сторона была категорически против утверждения Жана Марэ на роль Жозефа Бальзамо, именно по причине возраста (Марэ было 59 лет), но Юнебелль настоял на его кандидатуре, пригрозив, что иначе не будет снимать вообще.

– Unbegabt alte Hanswurst… Erbarmliche Parodie auf unsere deutschen Filmstars (Бездарный старый шут. Жалкая пародия на наших немецких кинозвезд).

– Oh, du Wurstchen mit Bier… (Ах ты, сосиска с пивом) – с отвращением сказал Эрнест, и, ничего больше не добавив, схватил Ури за шиворот и с размаху макнул лицом в тарелку с паштетом, приправленным инжирным конфи.

Невольные зрители этой сцены дружно ахнули… Драка за столиком в ВИП-зоне -такое в респектабельном «Лидо» случалось нечасто.

– Эрнест, что ты творишь?.. Отпусти его, отпусти немедленно! – в жутком испуге воскликнул Пикар и, точно дирижируя, по-дурацки взмахнул руками… Само собой, это не остановило Вернея и не помогло Ури.

Немец попытался вырваться, но не тут-то было: хрупкая с виду кисть художника была налита недюжинной силой, и держала Ури с цепкостью капкана:

– Nimm deine Worter zuruck, du Arschloch, oder ich bringe Sie dir mit dem Teller in den Hals! (Возьми свои слова обратно, говнюк, или я вобью их тебе глотку вместе с тарелкой).

– Ммммммм… – промычал Кунстманн, утопая в паштете, а Фриц, выйдя из ступора, вдруг истерически, по-женски взвизгнул и замахал на Вернея пухлыми ладошками:

– Хулиган! Хулиган! Lass meinen Freund gehen, Bully! (Отпусти моего друга, хулиган!)

– Черта с два! Пусть сперва извинится… тебя, белобрысая свинья, это тоже касается!

Фриц вскочил и завизжал еще громче:

– Um Hulf! Wache! (Помогите! Караул!)

К ним уже спешила охрана – невозмутимые вышибалы в элегантных костюмах и галстуках-бабочках – но тут Ури все-таки самостоятельно выкрутился из захвата. Лоб, щеки и подбородок у него были сплошь измазаны густой коричневой субстанцией, а капли инжирного соуса на манишке напоминали кровь… Ревя, как бык, которого кастрируют без наркоза, он ринулся на обидчика, метясь схватить за горло и повалить:

– Ich bringe dich um, du franzosischer idiot! (Я убью тебя, французский придурок!)

Эрнест ждал нападения и встретил атаку немца прямым ударом в челюсть:

– Это тебе за месье Марэ, скотина! – больше он ничего сделать не успел, поскольку его самого немилосердно схватили и, заломив локоть и зафиксировав запястье, потащили к выходу…

Роже, понятия не имея, что делать – поднимать с полу Ури, извиняться перед Фрицем или бежать вслед за художником, проявившим себя в полном соответствии со своей репутацией отчаянного скандалиста и забияки, бестолково метался вокруг столика… Его сомнения разрешил еще один служитель «Лидо», подоспевший к месту происшествия: тихо попросил оплатить счет за разбитую посуду и немедленно покинуть зал, а заодно добавил, что «вашего друга навечно внесут в черный список посетителей».

– Да я уже и сам понял, что приглашать его сюда на ужин было плохой идеей… – пробормотал Пикар. Он механически выполнял распоряжения служащего, и столь же механически обещал возмущенным немцам «возместить все убытки», но думал лишь о том, как пойдет вызволять Эрнеста из полицейского участка, и захочет ли художник снова встречаться с ним…

Ну кто же, черт возьми, знал, что немцы окажутся такими бесцеремонными болтунами, а Эрнест – таким горячим поклонником Марэ, что ринется в драку за его честь, с горячностью средневекового рыцаря!

Эрнеста арестовывали далеко не в первый раз. Протирать штаны и глотать пыль в полицейском участке, а то и проводить неуютные ночи в камере арестного дома ему доводилось и за нарушения общественного порядка, и за проступки посерьезнее. Несколько лет назад, в Ницце, когда он по стечению обстоятельств оказался полу-пациентом, полу-гостем в клинике Шаффхаузена, его вместе с Жаном Дювалем загреб чрезмерно ретивый патруль, по обвинению «в оскорблении морали и нравственности». Разрешение неприятного недоразумения обошлось Шаффхаузену, внесшему залог, в кругленькую сумму, а Дювалю едва не стоило медицинской карьеры… Эрнест отделался стыдом перед пожилым доктором и страхом за любовника, которого по глупости и беспечности чуть не подвел под монастырь.

С тех самых пор он зарекся иметь дело с девственниками, желающими познать мужскую любовь, но не очень-то готовыми принимать риски и последствия такого выбора; и хотя сексом в неположенных местах по-прежнему занимался, проколов с полицией по этому поводу больше не случалось ни разу. Зато его многократно задерживали за пьяные дебоши и драки, однажды – за вандализм (он нарисовал на витрине ювелирного магазина серп и молот, черную кошку 8 8 Черная кошка, выгнувшая спину – один из популярных анархистских символов, «Свобода или смерть!» – анархистский лозунг, воспринятый французами от Нестора Махно. и сделал надпись – «Свобода или смерть!»), а за активное участие в «несанкционированных сборищах» вместе с революционно настроенной молодежью Сорбонны едва не упекли за решетку на два года (именно столько просил обвинитель).

К счастью для Вернея, ему попался либерально настроенный судья, и дело закончилось «всего лишь» крупным штрафом. Граф де Сен-Бриз готов был выделить необходимую сумму из семейного состояния, но Эрнест наотрез отказался принять деньги отца, и, распродав и заложив большую часть личного имущества, сам погасил «долг правосудию». Увы, это пробило в его финансах такую брешь, что залатать ее до конца не получалось вот уже года четыре, несмотря на то, что картины Эрнеста успешно продавались, и популярность скандального художника росла.