Ричард Брук - Пармские фиалки. Посвящается Жану Марэ

– Просто… Роже напомнил, как ты переломался на съемках «Джентльмена», и что если… и еще он сказал про похоронное бюро!.. И что твой сын нас засудит, и… и все, я ни о чем другом думать не мог, я представлял тебя в больнице, и… и… Жан!.. – Эрнест прерывисто вздохнул, подавляя готовые вот-вот хлынуть слезы.

– Шшшшш… ни слова больше… все это только выдумки Роже и твои страхи… Посмотри на меня, мой мальчик… Посмотри же! – голос Жана вновь наполнился повелительной интонацией гипнотизера, и он буквально вынудил Эрнеста поднять голову и сосредоточить блуждающий взгляд на себе. – Смотри, со мной все в порядке!

Эрнест кивнул и снова стиснул его в объятиях – с такой неистовой силой, что Жан удивленно охнул от столь сладкого признания в любви – и требовательно прошептал:

– Обещай, что с тобой ничего не случится!..Что ты будешь беречься… и позволишь мне беречь тебя, мой король! Обещай!

– Конечно! Мне же теперь все страховые компании отказывают! Потому я назначаю тебя быть моим ангелом-хранителем, мой принц! – немного театрально, в стиле беспечного д’Артаньяна, воскликнул Марэ. Тревога юноши, поначалу внушившая опасение своей беспредметностью, вдруг предстала ему высшим доказательством любви, и, вновь завладев его лицом, Жан уже совершенно серьезно признался:

– Я люблю тебя так сильно, что никогда, никогда не стану рисковать своей жизнью или здоровьем! Я не хочу потерять тебя, мой мальчик, и не хочу, чтобы ты оказался связан с немощным калекой…

– Связан с калекой?.. Жанно, ты совсем дурак?! – Эрнест ударил его кулаком по груди, но этот «удар» был не больнее легкого тычка, и лишь сильнее возбудил мужчину. – Ты… правда думаешь, что я тебя люблю только в образе рыцаря на коне или кавалера в дорогом костюме, люблю только твои бесконечные роли! Да пойми ж ты, наконец, что я к тебе чувствую, с детства, почти с самого детства, но особенно – сейчас, когда я узнал тебя на самом деле! Тебя живого, а не призрака с другой стороны экрана, не бесплотный образ, а… настоящего тебя!.. Со мной такого никогда не случалось, и я точно знаю, что не случится… потому что нет на свете второго Жана Марэ, нет на свете второго тебя!.. Мммм… теперь ты окончательно решишь, что я опасный псих, крезанувшийся на почве любви, и бросишь меня, да?

Он попытался усмехнуться, чтобы как-то прикрыть свою боль подобием шутки, но из этого ничего не вышло.

– Нет… я сделаю намного лучше: смирю тебя и успокою в своих объятиях, мой бедный принц, одержимый любовью… – Марэ так и поступил, обхватил юношу поверх его собственных рук и накрыл его губы своими, заставляя замолчать и больше не произносить никаких глупостей.

Признание Эрнеста, вырвавшееся из самого сердца, подарило ему глоток того самого эликсира бессмертия, что согласно сценарию маг и волшебник Бальзамо искал в алхимических опытах. Но Жан оказался намного удачливее своего героя – он уже обрел свой источник чистейшего незамутненного счастья и блаженства, самой жизни и вечной юности… Он получил Эрнеста.

…Никем не замеченный, Шаффхаузен стоял всего в двадцати шагах от влюбленной пары и с нарастающим во всем теле напряжением прислушивался и впитывал в себя эту бурную сцену взаимных признаний и любовных обетов… Психиатр в нем озадаченно молчал, названный отец рыдал от бессилия немедленно остановить это безумие, а разбуженный ночной неосторожностью любовников ревнивый мужчина кусал губы, борясь с искушающей фантазией поменяться с Марэ местами…

Поцелуи любовников становились все более страстными, объятия – все более тесными, ласки – все более откровенными; казалось, еще мгновение, и они упадут на рыхлую весеннюю землю, заросшую молодой травой и усыпанную мягкой хвоей, чтобы окончательно слиться телами и довести друг друга до высшей точки наслаждения.

– Жанно… Жанно!.. Постой… – Эрнест с трудом очнулся от сладкого морока, что манил забыть обо всем на свете, и сделал честную попытку отстранить руку Марэ, проникшую под его одежду и жадно ласкавшую член.

– Что!.. Почему?.. – пробормотал Жан, захваченный страстью такой силы, что не посещала его уже лет десять, а то и пятнадцать.

– Потому что нас – вернее, тебя – вот-вот начнут искать… мы просто не успеем…

Словно бы в подтверждение его слов, под чьей-то ногой хрустнула сухая ветка, и почти сразу высокие кусты акации и бузины неподалеку от них зашевелились; из-за густых ветвей раздался хорошо знакомый Эрнесту низкий голос, вопросивший с едва заметным швейцарским акцентом:

– Мсье Верней! Вы здесь? Отзовитесь! С вами все в порядке?

– Застегнись!.. – шепнул художник на ухо любовнику, и, притиснув Жана к дереву и загородив собой от нескромного соглядатая, пунцовый от гнева, прорычал:

– Черт вас подери совсем, месье Шаффхаузен!.. Какого поросячьего хрена вы здесь рыскаете?! Во всем лесу не нашли другого куста, чтобы отлить?!

– Оооо… простите, что я вас потревожил… – поспешил извиниться Эмиль, не предпринимая никаких попыток раздвинуть колючие ветки и даже радуясь, что эти двое не видят его за густой завесой листвы. – Я слышу по вашему голосу, что с вами, к счастью, все благополучно.

– Благополучно! Со мной-то все, а с вами, видно, нет! – продолжал бушевать виконт де Сен-Бриз, всего второй раз позволивший себе прямую агрессию в адрес врача и наставника. – Если любите подсматривать – ходите, блядь, на площадь Пигаль, там в каждой подворотне бардаки с пип-шоу!..

«О, как он груб! И как рьяно оберегает честь и репутацию своего перезрелого воздыхателя! И ведь наверняка понял, что я видел их обоих… Но мне нельзя себя ничем выдать и даже намекнуть, что он уличил во мне вульгарного вуайериста…»

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Морис Леон Дуи, более известный как Макс Дуи – французский художник, много работавший в кино как художник-постановщик, в частности, на картине «Жозеф Бальзамо», о которой идет речь.

Йемайя, Йеманжа – в мифологии йоруба богиня-мать, покровительница женщин, воплощение реки Огун. Впоследствии культ Йемайи прижился и широко распространился среди чернокожего населения Латинской Америки, слившись с католической традицией почитания Богоматери. Изображается как прекрасная женщина в диадеме и с цветами в руках. Считается, что моряк, увидевший Йемайю, в этот день погибает в море.