Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

Партия Ивана Сусанина давно уже звучала в его душе, но когда, наконец, ему предложили готовить ее, он начал все с самого начала: с изучения быта и нравов эпохи, стремясь глубже проникнуть в строй мыслей своего любимого героя, яснее понять истоки его подвига. Он решил поехать на родину Сусанина в деревню Домнино, чтобы там, из встреч с его земляками, из их рассказов почерпнуть новые черты дорогого образа.

Из Костромы в районный центр Сусанино Михайлов ехал на машине. День выдался пасмурный, но очень теплый. По обе стороны шоссе тянутся бесконечные леса, и чем ближе к Сусанино, тем они становятся все гуще и таинственней.

Когда на горе показалась деревня, был уже полдень. Вечером в Сусанинском доме культуры должен был состояться концерт, но народ собрался много раньше, к приезду Михайлова: всем хотелось приветствовать певца, давно уже завоевавшего любовь слушателей. Откуда-то стало известно и то, что Максим Дормидонтович готовит роль Сусанина и едет сюда неспроста!

«Сусанинский сельсовет», «Сусанинское сельпо»… Кажется, сейчас выйдет и сам Сусанин, седой, брови густые, глаза голубые…

Люди, окружившие Максима Дормидонтовича, без устали рассказывали про свои знаменитые места.

— Видите вон ту церквушку? Так это ее нарисовал Саврасов в картине «Грачи прилетели», — рассказывает шустрый старик.

— Вон в том домишке на квартире стоял, а сюда срисовывать приходил, — дополняет его другой, пожилой, в сером плаще мужчина.

— Одним словом, места знаменитые, — заключает третий.

Никто не обращает внимания на начавшийся дождь.

До концерта еще три часа. Максим Дормидонтович едет в село Домнино, где родился и жил русский крестьянин Иван Сусанин. Ехать недалеко, километра три. Воздух напоен влагой и запахом скошенной травы. Вокруг расстилаются широкие просторы полей. Совсем близко от дороги бежит быстротечная Шача, а вдали, у самого горизонта, лес, в котором Сусанин встретил свою последнюю зарю…

Максим Дормидонтович снимает шляпу. Глаза его не отрываются от темной полосы леса. Дождь кончился. Ослепительно блеснуло выглянувшее из-за туч солнце. День воскресный, и все население Домнина на улице. Машина остановилась возле школы. К Михайлову подошел старик с очень смуглым лицом, с седой раздвоенной бородкой. Это самый старый человек в селе, Михаил Тимофеевич Шустин, ему восемьдесят лет.

— Здравствуйте! — кланяется он, снимая картуз. У глаз его собираются ласковые морщинки.

— Очень рад познакомиться, — отвечает Михайлов, пожимая смуглую сухую руку старика.

— Мы рады вас видеть у себя. Смотрите, как у нас хорошо, какая благодать!

— Действительно хорошо! И волнующе! Может быть, сейчас я стою именно на том пригорке, где Сусанин стоял когда-то?

— Да! И мне эта мысль часто в голову приходит, — в раздумье говорит Шустин. — Иногда остановлюсь в лесу под многовековым деревом, не утерплю и спрошу у него, как у человека: «Может быть, приходилось тебе Ивана нашего видеть?» А оно шелестит ветками, будто отвечает: «Приходилось… приходилось…»

— Исторические места, они всегда на разные мысли наводят… Вот поручили мне в Большом театре роль Сусанина, — после недолгого молчания сообщает Михайлов.

— Да-а! Задача ответственная, — останавливает свой пристальный взгляд на Максиме Дормидонтовиче Шустин. — А что приехали сюда — хорошо! Да что же вы стоите? — спохватывается старик. — Садитесь, пожалуйста, сюда на лавочку!

— Нет уж, это вы, Михаил Тимофеевич, садитесь, а я постою, — говорит Михайлов.

Общими усилиями собравшиеся усаживают старика и гостя, окружают их плотным живым кольцом.

— Слышал я, Михаил Тимофеевич, что вы много знаете о великом нашем патриоте Иване Сусанине, не откажите и со мной поделиться, — просит Михайлов.

— Знает, знает он! — раздаются вокруг голоса.

— Дед мой ста двадцати лет умер, отец — ста пяти, — не торопясь начал старик. — А прадед, говорят, и Сусанина знавал. Ну, вот и до меня дошло, что они рассказывали, как теперь это называется, по эстафете, что ли, — улыбается Шустин.

И чувствуется в его голосе затаенная сосредоточенность: как бы чего не забыть, ведь для дела нужно!

— Да, уж если рассказывать, то надо начать с того, как на Русь обрушились польские паны, а боярство своим предательством помогало им, возлагая надежды на королевича Владислава. Да вы, верно, все это знаете?

— Говорите, говорите, Михаил Тимофеевич, из ваших уст это совсем иначе звучит, — подбадривает старика Михайлов.

— Пошли тогда беспорядки на Руси, крестьяне вооружились вилами, дрекольями… Под предводительством нижегородского купца Козьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского встали за свою Родину. Вот тут-то и отличился своим подвигом Иван Сусанин.

Старик продолжает свой рассказ. Конечно, все, что он рассказывает, давно уже известно Максиму Дормидонтовичу, но сейчас кажется несколько иным, как будто разговор идет не об историческом герое, а о знакомом и близком человеке.

— Во-о-н туда увел Сусанин врагов! — оборачиваясь в сторону темного, словно застывшего в своей тайне леса, говорит Михаил Тимофеевич. — Видишь, дорога в прогале виднеется, видишь? По ней и повел он панов, а потом через Кузьминскую гору прямо в непроходимые леса и болота. Там и смерть принял…

Голос Шустина дрогнул и оборвался. Взволнованно молчали и все собравшиеся. Уж очень проста и искренна была речь старика; а он, оглядев всех, остановил свой взгляд на Михайлове.

— В годы царизма сусанинцы вымирали. Правда, потомки Ивана Сусанина пользовались особыми льготами. Через семь лет после гибели Ивана царь Михаил Федорович передал Сабинину, зятю Сусанина, надел земли и грамоту, в которой говорилось, что за кровь и терпение его тестя «потомство Ивана Сусанина освобождается от повинностей и податей». Потомство множилось, а грамота привязывала их к дарованной земле. Не раз бояре пытались отобрать и эти жалкие клочки, — старик снова внимательно оглядел притихших слушателей. — В 1834 году сусанинцев было 226 человек, а земли только 98 десятин. Вот и считай… При этом половина ее принадлежала старосте, должность которого была потомственной. А теперь все по-иному, — неожиданно заключил свою речь Шустин и безмолвно указал рукой на добротную кирпичную школу.

Каждый из колхозников старался припомнить что-нибудь из пересказов своих дедов и прадедов о подвиге земляка.

— Ну, вот… А как тебе, Максим Дормидонтович, Сусанин представляется? — переходя на ласковое «ты», спрашивает Шустин.

— Думаю о нем, Михаил Тимофеевич, так… Сусанин — скромен, прост, нравственно чист, упорен в достижении цели. Эти же качества он воспитывает и в своей семье. Композитор Глинка подчеркивает, что возможность личного счастья тесно связана с благополучием народа. Самые глубокие чувства его героев подчинены сознанию долга и ответственности перед Отчизной.