Анна Кузнецова - Максим из Кольцовки

«Что же это такое? Ре не звучит как надо», — задумчиво расхаживая по комнате, рассуждал он сам с собой.

— Какое это «ре» у тебя еще не звучит? — интересовалась Александра Михайловна, хотя и догадывалась, что речь идет о Юре.

Михайлов просил и Мигая, и Козловского, и Савранского послушать своего «подшефного». Они слушали, давали советы, находили много схожего в звучании баса учителя и ученика.

В день приемных испытаний Михайлов заблаговременно направился в консерваторию. Юра уже ждал его в консерваторском садике. Они выбрали скамейку в затишке, и Максим Дормидонтович сразу же сказал:

— Запомни, Юра, сегодняшний день! Навсегда запомни! Отныне целью твоей жизни должно стать ученье, овладение мастерством, усвоение наследия оперной и камерной классики, русской народной песни! В ней истоки искусства пения. Это я все тебе говорю, Юра, потому, что сегодня ты стоишь на пороге новой жизни. Ты имеешь все. Учись и знай, что твой талант, твой голос, твои знания ты должен отдать народу, который тебя воспитал, который является твоим наставником и твоим судьей! А теперь пойдем, попросим класс, чтобы распеться перед экзаменом.

Никого не удивило появление Михайлова в такую рань в консерватории. Он и прежде заходил послушать молодежь на уроках, особенно басов. Максим Дормидонтович не сомневался в успехе своего питомца. Кажется, все было предусмотрено и в отборе репертуара, и в исполнении, и все же, когда Юру позвали к роялю, артиста охватило большое волнение.

— Смелей, смелей! — мысленно подбадривал он юношу.

Глаза их на мгновенье встретились. Во взгляде артиста светилась спокойная уверенность, и этого было достаточно, чтобы Юрий овладел собой.

Голос Сакова и его исполнение комиссии понравились, и он был по конкурсу принят в Московскую консерваторию.

Часто на репетиции, да и на спектакли, Максим Дормидонтович брал с собой внука Володю. Наблюдая, как мальчик интересуется пением, как горят его щеки и безмолвно шевелятся губы, повторяя про себя слова полюбившихся ему арий, он думал: «Весь в меня, такой же одержимый к музыке будет!»

Вскоре Володя признался ему, что когда дедушка пел Пимена, а он дожидался его за кулисами, он неожиданно для себя решил «попробоваться» в детский хор Большого театра.

— Тебе я об этом ничего не сказал, думал, ребята, может, нарочно говорят, что у меня голос, а попробуюсь, меня и не примут, — оправдывался мальчик.

Максим Дормидонтович не мог сдержать улыбки, а Володя, не заметив ее, продолжал:

— Ведь когда папа пробовался в Большой театр, он тебе тоже ничего не говорил.

И Максим Дормидонтович вспомнил, что, действительно, узнал об этом последним, уже после того, как вся комиссия единогласно высказалась в пользу молодого Игоря Михайлова, унаследовавшего бас от отца. А теперь вот этот! Ведь всего десять лет!

Максим Дормидонтович молча погладил Володю по голове, а тот сказал:

— Слушал меня сам главный хормейстер, и сказал: «Ничего! Голос Михайловский, возьмем тебя!» А когда я признался, что ты ничего не знаешь о моей пробе, он засмеялся…

— Что же ты пел?

— «Ямщика» и детский хор из «Пиковой дамы».

— Так один и пел целым хором?

Тут уже засмеялся и сам маленький артист Большого театра.

Так с этих пор в Большом театре стало трое Михайловых.

Теперь в доме Максима Дормидонтовича был свой «художественный совет»: обсуждали новые выступления папы — Игоря, игру Володи и даже самого дедушки. Когда в театре начались репетиции оперы «Черевички», в которой Максим Дормидонтович был занят в роли Чуба, за его работой внимательно наблюдали и члены «домашнего художественного совета»: Игорь потому, что рассчитывал и сам когда-нибудь выступить в этой роли; Володю интересовало, как это его дедушка, никогда не игравший смешных, веселых людей, вдруг взялся за такую роль. Скоро веселый, смешной Чуб покорил его.

— Тебя публика ни за что не узнает! — сказал он деду. — Такой ты новый и занятный!

И, действительно, появление Михайлова на сцене и на экране кино в роли Чуба явилось для многих сюрпризом. Казалось, трудно бы после большой трагической роли Ивана Сусанина исполнять комическую. Но Михайлов еще раз показал многогранность своего таланта.

Михайлов понимал, что в комической роли Чуба заключена опасность шаржирования, переигрыша: легко сбиться на внешний комизм, — вместе с тем, нельзя было и обескровить роль. Артистичность и природное чувство меры помогли найти нужную середину.

Впервые Михайлов работал с режиссером Рубеном Николаевичем Симоновым. И то, что это режиссер драмы, а не оперы, было интересно и ново. Постановщик счастливо избежал оперных штампов, бережно сохранил, воспроизвел музыкальный замысел и стиль оперы Чайковского.

Очень помог Михайлову своими советами Самосуд. При первом появлении Чуба в хате приветствие «Здорово!» он, например, подсказал рявкнуть на густых басах так, чтобы, — конечно, при помощи невидимых бутафоров — с полок полетели горшки. Михайлов учел этот совет и своим появлением всегда вызывал восторженный веселый смех публики.

Врожденный юмор позволял Максиму Дормидонтовичу играть роль Чуба без «нажима», искренне, по-гоголевски, удивляясь всему и радуясь.

В этой роли Максим Дормидонтович добился большой легкости движений, замечательной подвижности. Когда в хате Солоха рассаживает своих поклонников в мешки, то Михайлов шел к мешку согнувшись, вприпрыжку, как бы желая сделаться незаметным, бесшумным. Этому нельзя научить, это нужно было самому артисту понять, почувствовать.

В одной из картин спектакля Вакула приносит мешки и их развязывает — поочередно показываются дьяк, Чуб, голова. Однажды был такой курьез. Максим Дормидонтович влез не в свой мешок, и, когда по ходу действия должны были открыть его мешок, оттуда вдруг высунулась голова не Чуба, а другого персонажа. Услыхав по музыке свое вступление, Максим Дормидонтович вынужден был начать пение завязанным в мешке. Но эти мелочи публика не замечала. Спектакль и его исполнителей горячо встречали любители оперы.

— Чуваш, а почувствовал Украину не хуже украинца! — пошутил дирижер Голованов и, задумавшись, прибавил: — Много общего у Михайлова с Варламовым! Он всегда был самим собой и в то же время совершенно сливался с любой исполняемой им ролью.

«Михайлов — бесподобный Чуб, — писала «Правда». — Партия Чуба сравнительно невелика, но симпатиями публики артист овладевает безраздельно, едва лишь появляется на сцене… Поет Михайлов превосходно, как, впрочем, и всегда…»

Со времени вступления в труппу Большого театра Максим Дормидонтович пережил много радостных минут, волнений и тревог, но то, что произошло на одном из спектаклей «Бориса Годунова», превзошло все предыдущее. В этом спектакле участвовали все трое Михайловых: в роли Пимена — Максим Дормидонтович, в роли Возглашающего боярина — сын Игорь и в детском хоре — внук Володя.