Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

Пока Зейде благословляет меня на плодовитость и увеличение семьи, я прикусываю губу, чтобы не выказать иного выражения лица, кроме смирения, которое я так старательно изображаю. В этот святейший момент веселость неуместна. Я мельком замечаю Эли, который выглядит несуразно маленьким под своим новеньким норковым штраймлом , свернувшимся у него на макушке, словно застенчивый зверек. Его плечи в новом черном атласном плаще застыли в напряжении. Не хочу встречаться с ним глазами, потому что боюсь не сдержать улыбку.

Наконец меня накрывают, и под белой материей я втайне улыбаюсь сама себе, радуясь внезапному уединению посреди толпы людей, все внимание которых принадлежит мне. По пути к балдахину я притворяюсь, будто всхлипываю, и кто-то просовывает мне под покрывало носовой платок. Я осторожно его принимаю — утягиваю его из всеобщего поля зрения элегантным скользящим движением.

Меня водят вокруг Эли — ровно семь кругов [205] Часть обряда бракосочетания. Традиция связана со стихом из Танаха (Иер. 31: 22): «Женщина мужчину пусть окружит». Число семь в иудаизме символизирует совершенство. , после чего ставят возле него, все еще лишенную возможности видеть, и под балдахином мне видны ноги мужчин. Все они в одинаковых туфлях — в черных «оксфордах» на шнурках, которыми тихо притопывают по полу. Я слегка верчусь внутри своего платья, но под жестким кринолином мои движения не заметны тем, кто снаружи.

После того как месадер кидушин [206] Раввин, ведущий свадебную церемонию (др. — евр.). произносит благословение на брак, Эли надевает обручальное кольцо мне на палец, который я высовываю из-под тяжелой вуали. Я слышу звон разбитого стекла [207] Еще одна часть свадебной церемонии: жених наступает на завернутый в ткань стакан. Разбитый стакан символизирует скорбь о разрушенном Храме. , и Эли поднимает вуаль и берет меня за руку, и мы вместе идем сквозь толпу в нашу комнату для йихуда [208] Уединение (др. — евр.). . Комната для йихуда — это специальное помещение, по свадебной традиции выделенное для жениха и невесты, комната, где мы будем есть наш свадебный ужин наедине, где мы впервые останемся вдвоем и без надзора. Разумеется, это просто условность — двери мы запирать не будем. Должна прийти шейтльмахер, которая приладит парик поверх моих волос, а сверху закрепит фату. Нам едва хватит времени, чтобы съесть суп.

В комнате для йихуда Эли согласно традиции преподносит мне пару бриллиантовых серег, которые выбрала его мать. Я снимаю свои простые жемчужные «гвоздики» и вместо них надеваю вычурные драгоценные «квадратики». Мочки слегка провисают. Он наклоняется ко мне, и я подозреваю, что он попытается меня поцеловать, однако останавливаю его. «Погоди, — говорю я. — Кто-то же может войти. Давай попозже». Здесь слишком светло для такой близости.

И действительно, шейтльмахер влетает в комнату с моим новеньким париком в большом кожаном футляре. Она старательно упрятывает мои красивые блестящие волосы в белую кружевную шапочку, следя за тем, чтобы оттуда не выбилось ни пряди. Теперь, поскольку я официально замужем, никому из мужчин, кроме супруга, нельзя видеть даже сантиметра моих собственных волос. Она плотно закрепляет парик у меня на голове, подправляя его вокруг ушей, чтобы он крепко сидел на моем обтянутом кружевом черепе. Даже представить не могу, какой вид будет у моих приплюснутых волос, когда я все это сниму. Братья уводят Эли фотографироваться, и я доедаю суп в одиночестве, без энтузиазма пощипывая кусок халы с соседней тарелки. Я знаю, что мне нужно поесть, иначе я рискую упасть в обморок, но в глотку ничего не лезет. Я бесконечно пережевываю один и тот же кусочек хлеба, но в горле слишком сухо и тесно, и глотать его не хочется.

Несмотря на то что для танцев я выбрала удобные белые туфли, я оказываюсь не готова к тому, что это будет так трудно. Ткань платья настолько жесткая, что оно натирает в местах всех сгибов — в подмышках, локтях и даже запястьях. Покружиться со мной на танцполе хочется каждому, и я прилагаю неимоверные усилия, чтобы удерживать на лице улыбку. Меня поднимают на столах и пропускают сквозь человеческие тоннели, машут надо мной палочками с лентами и букетами, и я отчаянно стараюсь не жмуриться и сохранять веселый вид.

Духовые энергично играют до часу ночи, после чего большая часть гостей, сентиментально попрощавшись, отчаливает, и на мицве-танц [209] Ритуальный свадебный танец, который мужчины совершают перед невестой. В конце молодожены танцуют друг с другом. остаются только родственники. Я наконец-то могу передохнуть — я пью воду стакан за стаканом и стою под кондиционером в комнате для невесты, умоляя свое тело хоть немного остыть. Я слышу, что пианист заводит арпеджио, и возвращаюсь к родным в главный зал, где вдоль стен расставлены стулья для зрителей и зрительниц. А вот жених будет сидеть возле меня в самом центре зала, откуда открывается самый лучший вид. Мои новоявленные племянницы приносят тарелку с виноградом, который я разделяю с ним.

Все девочки, чьи родители разрешили им остаться допоздна, пристраиваются рядом со мной и исподтишка меня разглядывают — так же, как и я в детстве, когда сидела возле невест, завидуя их почти что королевскому статусу. Зейде приносит мне черный гартл [210] Пояс (идиш). — длинный пояс, который соединяет меня с танцорами. Я держу один его конец, а разные члены семьи по очереди держатся за другой. А свадебный поэт [211] Или «бадхен» на идише. Человек, который комментирует и сопровождает свадьбу импровизированными стихами. тем временем по традиции расхваливает каждого из родственников в шуточных стихах.

«Все знают: у Эли душа широка, таких добряков немного пока. Прилежен в учебе, он радует всех, пусть ждет и с работой такой же успех. Пусть дом его будет наполнен детьми, и счастье ему пусть приносят они». Стишки простые, и рифмы в них не идеальные, но все вокруг уже достаточно пьяны и утомлены и потому воспринимают их на ура.

Последний танец должны танцевать мы с Эли, но это не совсем танец, а скорее топтание. Следуя обычаю, Эли встает на расстоянии двух рук от меня, и только кончики его пальцев касаются моих, что символизирует, что мы женаты, но все еще храним скромность. Мы оба смотрим вниз — я уверена, что если бы мы взглянули друг на друга, то расхохотались бы. Я даже не переступаю ногами, только слегка покачиваю юбкой, изображая движение. Наконец музыка умолкает, и я выдыхаю с облегчением. Не знаю, сколько еще смогла бы удерживать смешок.

Родственники расходятся по домам, и свадебный зал пустеет. Большинству из них на работу через несколько часов. Некоторые походят ко мне, в последний раз желая «Мазл-тов!» , но я отвечаю им лишь рассеянной улыбкой. Все, чего мне хочется, — это выбраться из платья. Складки в локтях у меня натерты и зудят. Родители Эли провожают нас до входа в нашу квартиру, и, пока они прощаются, я беспокойно мнусь, и, едва дверь за мной захлопывается, я скидываю свои тесные белые «лодочки» и начинаю на ходу расстегивать платье, направляясь в ванную. Уже там я медленно стягиваю рукава, потому что они прилипли к коже и от этого больно. Я осторожно трогаю красные волдыри на локтях и в подмышках. Кто бы мог подумать, что свадебные платья приносят столько боли?