Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

Честно говоря, мне и не хочется, чтобы он тут был. Больше всего мне не хочется видеть его в своей постели. Но я бы не возражала, если бы меня так откровенно не тыкали носом в мое место в этом доме. Хотела бы я быть недалекой и верить, что муж ценит меня не только за те примитивные удовольствия, которые приносит ему мое тело.

Когда мой срок близится к шести месяцам, в наш город приезжает реб [217] Обращение к мужчине на идише, «господин». Также может использоваться в значении «ребе», святой человек. Здесь скорее второе. Хаим из Йерушалаима [218] Иерусалим. . Он известный каббалист из Израиля и бывает в Штатах несколько раз в год, и в эти дни все лезут из кожи вон, чтобы добиться его аудиенции. В этом году Эли через друга добыл для меня запись к нему — поскольку я беременна. У меня нет особого желания встречаться с каббалистом, потому что я в целом скептически отношусь к мистицизму и уже некоторое время сомневаюсь, верю ли в Бога вообще. К тому же я всегда втайне побаивалась тех, кто говорит, что ведает все обо всех; не уверена, что мне хочется быть изведанной.

Под свитшотом мой живот кажется аккуратным небольшим шаром, и я охватываю его спрятанными в карманах руками, дожидаясь приема у ребе. Меня принимают в два часа ночи; жена ребе сидит в углу комнаты — чтобы мы не нарушили законы о половом разделении, оставшись в комнате вдвоем.

Реб Хаим просит меня написать дату моего рождения и несколько минут что-то высчитывает на листочке.

— Где ваши родители? — спрашивает он. — Почему они не с вами? Я вижу, что вы не сирота, однако их тут нет.

Я кратко поясняю ему ситуацию с родителями.

— Ваше рождение окутано тайной, — объявляет он. — Кровные узы не означают родство. С рождением вашего ребенка все раскроется. Истина выйдет наружу. Вы познаете себя с появлением сына.

Он спрашивает, как я планирую назвать ребенка, и выражает одобрение моему выбору.

— Помните, — говорит он, глядя на меня в упор своим пронизывающим взором, — это дитя изменит вашу жизнь настолько, что вы и представить себе не можете. Даже если вам кажется, что все бессмысленно, ваш путь уже предначертан. У вас старая душа; все в вашей жизни наполнено значением. Не игнорируйте знаки. Запомните число девять. Для вас это очень важная цифра.

Я серьезно киваю головой, но глубоко внутри считаю, что это чушь, что мужчина, прежде меня не встречавший, не может знать, какова я на самом деле.

Прежде чем я успеваю выйти, он поднимает взгляд и останавливает меня.

— Ваша шадханит , — говорит он, — ваша брачная посредница не довольна. Она считает, что ее труды недостаточно вознаградили. Она дурно отзывается о вашей семье и о семье вашего мужа, и ее злоба как туча нависает над вашим браком. Вам с Эли не обрести счастья, не познать благодати, пока ее не задобрят.

Я даже не знаю, кто наша шадханит . Надо будет спросить у Эли, знает ли он, о чем речь. Дома встревоженному Эли не терпится узнать, как прошла моя встреча с ребом Хаимом. Мой рассказ про обиженную брачную посредницу озадачивает его.

— Спрошу у матери, — задумчиво говорит он. — Я об этом даже не думал.

На следующий день Эли звонит матери и пересказывает ей то, что сказал реб Хаим. Она тут же ершится, говорит, что заплатила посреднице тысячу долларов, вполне достойную сумму. Но Эли из-за его возраста было непросто найти пару.

Позже свекровь перезванивает Эли и рассказывает, что расспросила знакомых и узнала, что слухи оказались правдой — наша брачная посредница действительно жалуется всем, что ей недоплатили. Обиженная сваха — это не к добру, все об этом знают. Эли говорит, что задобрить ее должны мы, но у нас нет на это денег.

Я задаюсь вопросом, не из-за нее ли мне так не везет с самого начала этого брака, не связана ли ее обида напрямую с нашими распрями. Неужели Бог допускает, чтобы такая примитивная схема правосудия существовала в его великой системе воздаяния и кары? Вряд ли недовольство одного человека обладает достаточной силой, чтобы причинить столько бедствий. Если нас с Эли и карают за что-то, то не за недовольную брачную посредницу. Я могу перечислить массу куда более вероятных причин.

К концу второго триместра я набираю пять килограммов за неделю. Мой живот так сильно выпирает и становится настолько тяжелым, что мне приходится поддерживать его руками при ходьбе. Вес живота оттягивает спину и плечи, вызывая мучительную боль. К началу третьего триместра я становлюсь все менее подвижной, теряю способность без особых усилий справляться с простыми делами. Прикованная к дивану, я умираю от скуки и раздражения. Отрада моего дня — это сплетни, которые Эли приносит с работы. Я превращаюсь в одну из тех, кого всегда ненавидела, — в домохозяйку- йенте [219] Сплетница (идиш). , которой до всех есть дело.

Когда однажды Эли приходит после молитвы с мрачным лицом, я загораюсь отчаянным любопытством. Надеясь, что интересные новости скрасят мой день, я завариваю ему чай и спрашиваю, что обсуждают мужчины в шуле.

— Помнишь Бронфельда, который живет тут рядом? Его сына выгнали из ешивы.

— За что? — удивленно спрашиваю я.

— За то, что его растлили, — глухо отвечает Эли.

— О чем ты вообще? Расскажи-ка подробнее, — настаиваю я.

— Знаешь того хромого чудака из шуля на том конце улицы?

— Старого, да? Ага, знаю. И что с ним? — нетерпеливо киваю я.

— Ну, сын Бронфельда странно вел себя в ешиве, поэтому директор вызвал его к себе, чтобы расспросить, в чем дело, и тот сказал, что этот старик, который давал ему уроки бар-мицвы [220] Занятия по подготовке к церемонии совершеннолетия, в ходе которой мальчик должен прочесть отрывок из Торы. , домогался его несколько месяцев.

— Да ладно! — в шоке восклицаю я и жажду узнать больше. — Но почему он мальчишку-то выгнал? Тот же не виноват.

— Ну, директор заявил отцу мальчика, что не может оставить его в ешиве, потому что тот испортит других ребят. И теперь говорят, что его не берут ни в одну ешиву. — Некоторое время Эли молча помешивает чай. — Вообще иногда мне кажется, что нигде не безопасно, понимаешь? Таким человеком может быть кто угодно. Твой сосед. Старый друг семьи. Как от такого защитить ребенка?

— Я все равно не верю, что тот старик — растлитель детей. Почему они так уверены?

— Знаешь, на самом деле мужчины в шуле говорят, что это похоже на правду. Ну то есть мы все давно думали, что он гей, из-за того, как он всегда подсаживался слишком близко… К тому же он упоминал, что покупал этому мальчику дорогие подарки и всякое разное. Ну это же странно, понимаешь? Однозначно странно.

— На него заявят? — спрашиваю я.

— Я думаю, что отец мальчика не захочет огласки. Если все узнают, парню будет только хуже. Но кто-нибудь что-нибудь да сделает, вот увидишь.