Дебора Фельдман - Неортодоксальная. Скандальное отречение от моих хасидских корней

Мой деверь Йосси — главный смутьян в своей семье, плохиш, который курит Marlboro и пререкается с отцом, коротко бреет бороду и прячет пейсы за уши. Он неуправляем, и все от этого в ужасе.

В этот шабат мы гостим у свекров, и я смотрю, как Йосси накачивается коньяком еще до того, как мы успеваем приступить к утренней трапезе. Когда мой свекор собирается произнести благословение на вино, Йосси валится на пол без сознания. «Он дышит?» — холодно спрашивает свекор, и Хаскель, брат Эли, со скучным видом склоняется над ним, чтобы проверить.

Резко побледнев, он поднимает взгляд: «Надо везти его в больницу».

Его увозит скорая «Ацалы», и нам всем приходится сидеть в неведении до окончания шабата, потому что пользоваться телефонами нельзя. Как только шабат заканчивается, тут же звонит Хаскель и сообщает, что в госпитале Корнуолла Йосси промыли желудок и что он в порядке. Мы с Эли приезжаем за ним в госпиталь, и Йосси выходит из двойных дверей, согнувшись в три погибели, словно прямая осанка причиняет ему боль. Он выглядит бледным и смурным. Говорить он отказывается.

Все мы знаем, почему он напился. В последнее время он много пьет, опечаленный из-за этой его девушки, потому что ему пора жениться, а он хочет быть только с ней. Она красавица: черные волосы, светло-зеленые глаза в обрамлении длинных ресниц, и отец хочет сосватать ее за приличного сефардского парня со смуглой кожей и серьезными намерениями.

Женитьба Йосси на Кайле стала бы большим скандалом, потому что в сатмарской общине сефардов относят к низшему классу, а ашкеназы не женятся на тех, кто ниже их происхождением.

Йосси неделю лежит в постели и отказывается подниматься, поэтому мать звонит Эли и просит его поговорить с братом и попытаться убедить его, что эту девушку надо забыть. В этот день Эли поздно возвращается домой и растерянно качает головой:

— Он не собирается отказываться от этой девушки. Говорит, что не встанет с постели, если не сможет жениться на ней.

— Господи, ну так скажи матери, чтобы разрешила ему жениться! Чего она упрямится? В чем тут вообще проблема?

— Пойдут слухи. Если Йосси женится на сефардке, под раздачу попадет вся семья. Все будут думать, что с ним что-то не так.

— Значит, твоя мать просто позволит Йосси покончить с собой, чтобы избежать каких-то там слухов?

Эли неохотно соглашается поговорить с матерью. В конце концов она уступает и говорит, что если другая сторона согласится на брак, то она не будет этому препятствовать. Как-то вечером Эли собирает братьев у нас в столовой, и они договариваются найти того, кто поговорит с отцом Кайлы. Я решаю было, что борьба закончена, но после шабата узнаю, что Йосси снова в постели и ни с кем не разговаривает.

Мы с Эли навещаем его вместе, и я поражаюсь тому, насколько они похожи — за исключением того, что Йосси заправляет пейсы за уши и коротко стрижет свою светлую бороду. В итоге нам удается вытянуть из него правду. Оказывается, отец Кайлы отвел ее к каббалисту, который сказал ей, что если она выйдет замуж за Йосси, то в будущем ее ждут всяческие неприятности — например бородавки и болезни, — а потом приятель Йосси выяснил, что отец Кайлы заплатил каббалисту, чтобы тот наврал, но Кайла отказывается даже говорить с Йосси, потому что ей страшно.

Я сажусь на стул возле Йосси, поправляю рубашку на своем беременном животе и заглядываю ему прямо в глаза.

— Посмотри на меня, — твердо говорю я. — Ты Кайлу давно знаешь? Три года? Думаешь, одна страшилка просто сотрет это время? Так не бывает. Если она так сходит по тебе с ума, то забудет про эту ерунду с каббалистом. Просто подожди пару дней, и она позвонит тебе, вот увидишь.

Йосси приподнимается на одном локте — его светлые волосы с рыжеватым отливом взлохмачены под черной бархатной ермолкой — и умоляюще смотрит на меня:

— Ты правда так думаешь?

— Конечно! Если это любовь, то никакой каббалист вам не помешает, уж поверь мне.

И действительно, она звонит через три дня и обещает, что переубедит папу. Братья Эли находят людей, которые давят на отца Кайлы, и тот уступает, соглашаясь на брак.

Помолвку организуют быстро и по-тихому, а свадьбу назначают через шесть недель, чтобы избежать скандалов. Ходят слухи, что Кайла беременна. Это, конечно, пустые сплетни.

В выходные, когда они играют свадьбу, мы гостим в доме Шпринцы в Кирьяс-Йоэле. Я ненавижу здесь бывать, потому что она ужасно мила со мной, пока Эли рядом, но стоит ему уйти в шуль, она будто превращается совсем в другого человека. Мне отвратительна такая ее двуличность и то, что она этого совсем не стесняется.

Я втаскиваю себя и свой беременный живот в уродливом платье для будущих матерей вверх по пандусам синагоги, где моя свекровь устраивает шева брахот . В последнее время я неважно себя чувствую — большую часть времени ощущаю себя больной и изнуренной, — и нацепить на лицо улыбку после тяжелого подъема довольно трудно. Когда ночью пятницы я возвращаюсь в нашу комнату, то долго не могу уснуть, потому что живот побаливает и меня тошнит. В конце концов в три часа утра я выкатываюсь из постели и едва успеваю в ванную, где меня рвет. Позыв приходит с такой силой, что остатки еды из желудка идут носом, и я чувствую, как маленькие сосуды вокруг глаз наливаются кровью и лопаются.

Эли слышит меня и приходит, чтобы подержать мне голову — к этому он уже привык. Боль в животе не проходит. Я на седьмом месяце. Я убеждаю Эли, что надо вызвать врача, несмотря на шабат. Для вопросов жизни и смерти телефоном пользоваться можно. Мы звоним с моего мобильного и оставляем контактные данные на автоответчике, после чего дожидаемся обратного звонка.

Дежурный врач слушает описание моих симптомов и велит ехать в больницу, говорит, что при беременности боли в животе и рвота — это обычно признак родов, а мне рожать еще рановато. Эли спрашивает, можно ли подождать до конца шабата — то есть еще двенадцать часов. Врач говорит, что решать нам и это зависит от самочувствия. Я понимаю, что ей невдомек, зачем мы звоним, если хотим подождать с визитом. От Кирьяс-Йоэля до больницы ехать как минимум час.

Когда я кладу трубку, Эли умоляет меня дождаться конца шабата.

— Если мы сейчас уедем, то все узнают, и мать сойдет с ума от волнения, и это испортит всем симху [224] Радость (др. — евр.). от свадьбы.

Я готова его придушить. Он себя вообще слышит? Как мне переломить его отношение к реальности? Очевидно, он не считает, что просит слишком многого. Неужели он настолько наивен и дремуч, что не осознает, насколько серьезна ситуация? Или просто в очередной раз ставит интересы своей семьи выше моих?

Мне не хочется будить Шпринцу и ее мужа, и я соглашаюсь подождать столько, сколько смогу. Я не хочу ругаться с Эли и давать его сестре новые поводы меня покритиковать. Когда шабат заканчивается, мы как ни в чем не бывало собираем вещи и едем в больницу. Сначала медсестра отводит меня в комнату, полную беременных женщин, которым кажется, что они рожают, — но, видимо, это еще не так; она подключает меня к аппарату и говорит, что скоро вернется. Через мгновение я слышу, как на сестринском посту звенит сигнал тревоги, и она снова возникает рядом со мной и смотрит в монитор. Она показывает мне полоску бумаги со скачущими диким зигзагом линиями. «Вы это чувствуете?» — спрашивает она меня с квадратными глазами.