Нина Липовецкая-Прейгерзон - Мой отец Цви Прейгерзон

В 2007 — 2008 годах в Тель-Авиве, в Музее диаспоры ( Бейт ха-Тфуцот ), расположенном на территории Тель-Авивского университета, была организована выставка: «Еврейское национальное движение в Советском Союзе». В самом ее начале был помещен большой стенд с фотографиями девяти членов «Эйникайт» с надписью: «Группа „Эйникайт“ из города Жмеринка (фотографии с 1954 г.)». Стенд был представлен Эфраимом Вольфом из Иерусалима, одним из членов группы (он отбывал заключение в Сибири).

В день открытия выставки мы с братом Вениамином видели у жмеринского стенда группу уже немолодых людей, героев борьбы за выезд в Израиль. Был на этой выставке и стенд, посвященный Цви Прейгерзону.

Когда отца переводили из карагандинского лагеря в воркутинский, он не сразу попал в конечный пункт назначения — по дороге его ждали длительные остановки в лагерях Инты и Абези. Во всех местах заключения его больше всего привлекали люди — как евреи, так и неевреи, но особенный интерес всегда и всюду вызывали те, кто знал иврит, с кем он мог поговорить на родном языке.

В Абези папа провел пять месяцев. Там ему пришлось включиться в инженерные работы не по специальности: геодезические расчеты, измерения, проектирование, черчение и многое другое. Природные способности отца, огромная работоспособность и ответственность позволяли ему по ходу дела осваивать новые отрасли инженерной работы, показывать отличные результаты.

Так, части, заказанные по папиным чертежам для обновления старого лагерного паровоза, подошли с точностью. Ремонт завершился успехом, как и любое дело, за которое брался этот разносторонне талантливый человек. Наградой папе было место в списке ударников и бушлат первого срока вместо латанного-перелатанного, который ему поначалу выдали в Инте.

Там же, в Абези, отец продолжил работу над своими изобретениями, впоследствии запатентованными. Именно отсюда он послал на утверждение начатый еще в Караганде проект нового угольного комбайна, а кроме того, завершил расчетную часть работы по проектированию машины для дробления и грохочения угля.

После работы отец встречался с заключенными, которых любил. Первым из них был поэт Самуил Залманович Галкин.

Самуил Галкин

Я немного знал его по Москве и даже однажды был у него дома с Баазовым (в тот вечер, мне помнится, встретил у него певицу Сару Пивик, память о ней да будет благословенна!).

…Галкину было около пятидесяти лет. Это был широкоплечий человек с большой львиной головой. Его тоже постригли в лагере, но и подстриженный лев оставался львом. Галкин — человек большого лирического диапазона, один из самых талантливых в нашей стране. Он писал много и печатался часто. Все написанное им талантливо и поэтично. Галкин был прекрасным собеседником, и каждая встреча и разговор с ним были для меня праздником. При наших встречах я слышал от него стихи, песни, воспоминания. Он знал и иврит, в молодости он даже писал на иврите. Он много рассказывал о своем детстве в белорусском местечке, о своем отце реб Залмане и о своей матери. Галкин любил напевать. Я научился у него многим песням. Галкин (жить ему до 120 лет с его инфарктами!) — очень сердечный человек. Память у него изумительная, он читал мне много своих стихов.

…Галкин стоит перед моими глазами, одетый в бушлат с поднятым воротником, на голове помятая меховая шапка с одним поднятым кверху ухом. Он тянет сани, груженные снегом, по двору лагеря. С ним еще люди, в большинстве старше пятидесяти лет, которых собрали под это северное небо.

Женщины тянулись к нему. Но он любил только свою жену (я убедился в этом, побывав у него в Малаховке). После ареста Галкина она сказала: «Если еврейская литература в тюрьме, то место Галкина там». Вся ее жизнь была в Галкине, она неустанно посылала ему посылки…

В этом же лагере отец сблизился со Львом Стронгиным, бывшим до ареста директором идишистского издательства «Дер эмес» («Правда») в Москве. Когда стали ликвидировать и разрушать все культурные еврейские учреждения, арестовали и его, старого члена партии. Стронгину дали десять лет лагерей.

Здесь же папа познакомился с Жицем, редактором еврейской газеты на идише «Эйникайт». По роду своего долагерного занятия Жиц хорошо знал многих еврейских писателей, поэтов и журналистов.

Выделялся среди лагерников и поэт Яков Моисеевич Штернберг. Отцу очень нравился этот мудрый, много повидавший человек:

Это был человек сердечный, культурный, высокообразованный. Он прибыл в Советский Союз из Румынии. Иногда он читал свои стихи (он писал на идише) — всегда было чувство, как будто выпиваешь свежий, бодрящий напиток.

Подружился папа и с заключенным Вайцманом, который хорошо говорил на иврите. До ареста он жил в Кишиневе, был директором еврейской школы. «Мы говорили только на иврите, за это я привязался к нему всем сердцем», — писал отец.

Барак для инвалидов, в котором жил Вайцман (он был старше отца на десять лет), стоял вблизи заградительной зоны. По ту сторону колючей проволоки проходила железная дорога, по которой следовали составы с углем из Воркуты. Один раз в сутки проходил и пассажирский поезд.

Окна пассажирского поезда были освещены, в них были мужчины, женщины, сидящие у окна или проходящие по вагону. С тоской мы смотрели и завидовали свободным людям в поезде… на глаза невольно навертывались слезы.

В Абези отец впервые увидел северное сияние:

Бывало, выходишь во двор и, подняв глаза вверх, видишь: всполохи, извивающиеся «змеи» поднимаются в чистое ночное небо, уходят к звездам и растекаются между ними. В воздухе словно проносится золотой ветер. …Все, как зачарованные, смотрят на это явление природы.

В конце декабря 1951 года Прейгерзон доехал-таки до Воркуты, где пробыл вплоть до освобождения из лагеря. Здесь его использовали по специальности. Первые несколько месяцев папа работал в ОТК на должности лаборанта, а затем в обогатительной лаборатории ЦНИБа — Центрального научно-исследовательского бюро комбината «Воркутауголь». Наум Иосифович Родный, ведущий специалист коксохимической лаборатории, и Елена Ивановна Меленевская, заведующая этой лабораторией, назначили отца на должность научного сотрудника с окладом 1600 рублей в месяц. В 1952 году папе удалось организовать здесь свою углеобогатительную лабораторию

С этого момента отец, оставаясь заключенным, получил, тем не менее, новый лагерный статус, который в итоге помог ему выжить и дотянуть до выхода на свободу и восстановления на работе в Московском горном институте.