Нина Липовецкая-Прейгерзон - Мой отец Цви Прейгерзон

В условиях холодной войны было по-прежнему невозможно выехать за рубеж или переслать туда что-либо. Власть в дальнейшем преподала наглядный урок, организовав травлю Бориса Пастернака, передавшего за границу роман «Доктор Живаго», и устроив судебный процесс над обвиненным в тунеядстве Иосифом Бродским. Однако отцу судьба дала шанс, который приблизил его к заветной цели.

Йосеф Авидар

В 1955 году послом Израиля в СССР был назначен Йосеф Авидар — генерал, видный общественный деятель, а по совместительству — двоюродный брат Цви Прейгерзона. Их матери были родными сестрами. Семья Рохель (а именно такой была прежняя, до-израильская фамилия Йосефа) приехала в Землю Обетованную в 20-е годы. Все члены семьи, родители и девять детей были активными сионистами и знали иврит. Дети получили хорошее образование, заняли видное положение в израильском обществе.

Лишь старшая дочь Малка училась во время отъезда семьи в России и осталась с мужем в Москве. Впоследствии она рассказывала: однажды ее вызвали в КГБ, спросив, не хочет ли она посетить израильское посольство и повидаться со своим братом, послом этой страны

— Нет, ни в коем случае! — испуганно отвечала Малка.

— Правильно, правильно — одобрительно кивнул головой гебешник.

— Ну, а если он навестит вас дома? — не отставали любезные чекисты.

— Тогда конечно…

Израильское посольство в то время было запретной зоной, к которой опасались даже приближаться. Малка рассказала, что в заранее условленные дни встреч с Йосефом на улице Готвальда, где она жила, и в ближайших переулках появлялись черные «Волги». Перепуганные соседи по квартире пожимали плечами: не иначе как кто-то из правительства почтил их район своим высочайшим визитом!Отец несколько раз посетил Малку в эти дни, чтобы повидаться с двоюродным братом.

Спустя много лет Йосеф Авидар написал в своих воспоминаниях:

Впервые я встретил Цви Прейгерзона после его освобождения из лагеря. Первые встречи происходили в доме моей сестры, где мы принимали все меры предосторожности. Это были незабываемые встречи. Меня и мою жену Ямиму поражали его любовь к ивриту, творческое горение писателя и решимость продолжать писать, несмотря на опасность, которой он подвергался.

В комнате сестры мы разговаривали только на дозволенные темы, так как подозревали, что в стены были вмонтированы подслушивающие устройства. Цви рассказывал о своей преподавательской и исследовательской работе в области обогащения угля. Он продолжая работать по специальности и в годы заключения. Когда же мы касались запретных тем, то писали записки. Затем мы сжигали их и уничтожали пепел. Таким образом мы договорились о том, как будут переданы мне его рукописи.

В 1957 году состоялся фестиваль молодежи и студентов, на который прибыла также делегация из Израиля, состоявшая из двух групп по 100 человек каждая — сионистской и коммунистической. Вопреки запрету на встречи с иностранцами, москвичи, особенно молодежь, общались с гостями, беседовали, задавали бесчисленные вопросы. Московская публика обрела наконец свободу, какой до сих пор не знала.

Центральные улицы были заполнены народом, люди стояли на каждом углу. Да и мы, осмелев, гуляли с Цви по улице Горького, считая, что можно разговаривать свободно, тем более, что говорили мы на иврите. Цви рассказал нам тогда, что ему приходится преодолевать языковые трудности, ведь иврит пополняется новыми словами, терминами, оборотами. Он постоянно бывал в Библиотеке Ленина, читал книги, словари, доступную израильскую коммунистическую газету «Коль ха-ам», выписывал новые слова и выражения. Он пытался читать между строк, чтобы понять, что на самом деле происходит в Израиле. Цви, как и всякий писатель, хотел, чтобы его произведения увидели свет, чтобы их прочитали.

Получив от него пачку рукописей, я считал само собой разумеющимся их опубликование в Израиле под псевдонимом. Но Цви сказал, что это может стать причиной второго ареста и что вряд ли он его выдержит. Его замечательные рассказы, отправленные нами в Израиль, были опубликованы без имени автора в машинописном варианте и в крайне ограниченном количестве экземпляров (всего 40 копий).

Их передавали из рук в руки только надежным проверенным людям, оберегая от посторонних.

Когда я приехала в Израиль, Йосеф Авидар передал мне этот сборник рассказов Прейгерзона, ставший библиографической редкостью, со словами: «Тебе он нужнее!»

Я перелистала эти полторы сотни пожелтевших от времени страничек. Не было ни выходных данных, ни даты публикации, ни имени автора — настоящего или вымышленного. Если бы остальной архив не оказался впоследствии в Израиле, пропала бы и эта часть творчества Прейгерзона.

Сборник, отпечатанный на машинке, содержит несколько довоенных новелл и 12 рассказов, написанных сразу по окончании войны с 1945 по 1948 год, т. е. вплоть до ареста. Все эти рассказы — о судьбе еврейского народа, о трагедии, обрушившейся на него, о попытках возрождения еврейских традиций после войны. Сборник завершается разделом «Из лагерных стихов». Там 11 стихотворений, написанных в период пребывания в лагерях. Они полны печали и юмора, большинство из них папа положил на музыку, и их пели в лагере он сам и его ивритоязычные друзья.

Большую часть своих долагерных рассказов отец к 1968 году переработал с учетом изменений, происшедших к тому времени в языке. Уже в этом виде они вошли в книгу рассказов «Хевлей шем» («Бремя имени»), выпущенную в Израиле в 1985 году в издательстве «Ам овед», и в переводе на русский в Санкт-Петербурге в 1999-м.

Но вернемся в конец 50-х. Отец вел активную жизнь, по утрам делал зарядку, много ходил и очень много работал. Вскоре после возвращения из Воркуты он стал жаловаться на боли в сердце — появились признаки стенокардии. В декабре 1959-го он перенес тяжелый инфаркт миокарда и был госпитализирован в новую тогда больницу Минздрава СССР. Туда направляли сотрудников министерств, и часть мест предназначалась для профессорско-преподавательского состава.

Это было многоэтажное, величественное здание с высокими потолками и до блеска надраенными паркетными полами. К тому моменту я уже успела поработать в ряде больниц, и мне было нетрудно увидеть различия. В клиниках и районных больницах все сотрудники — от врача до санитарки — были по горло завалены работой и имели соответствующий вид.

Здесь же все выглядело по-другому. Лечащий врач отца выходила на обход на высоких каблуках и с великолепной прической. В палату вплывало вместе с ней облако духов, а из-под кокетливого халатика виднелось модное платье. Просто картинка! Я заметила, что и другие врачи, тоже в большинстве своем молодые красивые женщины, как бы соревнуются между собою в элегантности. Невольно возникала мысль, что на работу в это представительное отделение принимали красивых женщин по рекомендации вышестоящих лиц.