Андрей Волос - Жизнь Изамбарда Брюнеля, как бы он рассказал ее сам

Не буду отрицать, в этом деле я пользовался определенной репутацией. Но поскольку расхваливать себя, толкуя о репутации, мне как-то не очень ловко, приведу записку г-на Джорджа Бёрка, в которой он сообщает следующее (местами настолько для меня лестное, что я остаюсь искренне убежден в его серьезных преувеличениях):

«В качестве свидетеля г-н Брюнель всегда пользовался доверием. Он с удивительным мастерством выстраивал защиту. Он обладал редким качеством — давать очень простые ответы на задаваемые ему вопросы и при этом не выглядеть адвокатом. Вместе с тем он с чрезвычайным вниманием относился к вопросам на первоначальном допросе свидетеля выставившей его стороной, а поэтому никогда не мог доверить подготовку своего выступления какому-либо поверенному: он все проверял лично.

В перекрестных допросах он с самым изощренным судьей держался достойно, а находчивость его ответов часто значила для продвижения дела столько же, сколько его выступление в качестве первоначального свидетеля.

Он был почти что столько же дипломатом, сколько инженером, и отлично знал, как, будучи всего лишь свидетелем, повернуть дело, чтобы не оставить оппонентам ни одной лазейки. В то же время он действовал с исключительной честностью, но умел сказать не больше, чем это было необходимо для продвижения дела, избегая говорить (или даже намекать) то, что не соответствовало бы истине.

Несмотря на успех своих выступлений как свидетеля, когда, бывало, послушать его собирались целые толпы, он всегда отвергал предложения стать профессиональным экспертом, несмотря на то что это занятие являлось весьма прибыльным. Он поставил своим правилом никогда не появляться ни в суде, ни в заседаниях комитетов, если речь не шла о предприятиях, в которых он был занят как инженер, или о компаниях, на которые он работал. Но когда он все же появлялся в парламентских комитетах, чтобы защитить свои или касающиеся его проекты, мало нашлось бы профессионалов, чьи показания имели бы больший вес».

А вот в каких выражениях г-н Кларк, бывший одним из моих помощников в эпоху строительства Большой Западной железной дороги, рассказывал обо мне в письме своему школьному другу.

«С г-ном Брюнелем мы встретились при довольно характерных для наших тогдашних занятий обстоятельствах: в незаконченном туннеле на железной дороге Коулпит — Хит, когда башня, на которой мы висели в люльке, вдруг затрещала по всем швам. Лично мне показалось, что она вот-вот рассыплется и мы полетим с сорокафутовой высоты на обломки наваленного внизу камня. Люлька не сорвалась. Окинув меня скользящим взглядом, г-н Брюнель предложил закончить осмотр, и, честно говоря, меня поразило его хладнокровие.

Вскоре после этого случая я по его просьбе стал его помощником. И при парламентских баталиях 1835 года, и во время последовавшего за ними начала работ на Большой Западной мы встречались ежедневно, проводя вместе большую часть дня, а то и ночи: то сидели в его конторе, то выдвигались на рабочие участки. Я много разъезжал с ним по работе и составлял г-ну Брюнелю компанию в тех очень скромных развлечениях, что он себе позволял.

Эти два года были, как мне представляется, поворотным пунктом в его жизни. Его энергия — и тела, и разума — достигла наивысшей точки. Она крепла в преодолении препятствий; его выступления в комитетских залах, его талант и знания выдвинули его в глазах законодательных мужей и представителей инженерного класса в первые ряды профессии.

Г-н Брюнель был тогда молодым человеком. Но благодаря отцовской школе, которую прошел, работая рука об руку с Марком Изамбардом Брюнелем над сооружением туннеля под Темзой, он был не понаслышке знаком со всеми деталями и возможностями строительного дела. Он знал все виды каменной кладки и плотницких работ, был подробно осведомлен о прочности и стоимости материалов. Ни возведение мостов и подводных сооружений, ни работа паровых двигателей не вызывала у него затруднений. На железнодорожном строительстве нередко случалось, что подрядчик заламывал цены на те или иные материалы. Тогда задачей инженера было вникнуть в детали и представить ему доказательства его ошибки — невольной или злонамеренной. В таких случаях Брюнель пункт за пунктом рассматривал с ним все этапы работы, последовательно, шаг за шагом заставляя подрядчика признать, что представленные им калькуляции неверны. Надо было видеть удивление практика, когда инженер в конце концов находил неточности в расчетах, которые относились, казалось бы, совсем не к его бизнесу.

Помню, например, как он доказал одному известному производителю кирпича, желавшему получить контракт в Чиппенгеме, что кирпич можно производить значительно дешевле, чем следует из его сметы. Г-н Брюнель точно знал, сколько глины требуется для получения такого-то количества кирпичей, сколько угля пойдет на его обжиг, сколько поддонов в результате будет получено, во сколько обойдется перевозка, много ли придется нанимать рабочих, чтобы выполнить работу в означенный срок, и во что станет их размещение и питание. Подрядчик был поражен. Он долго потом выспрашивал, не занимался ли г-н Брюнель когда-либо кирпичным делом. В конце концов принял предложение — и, надо сказать, недурно заработал на этом контракте.

В случае с Мейденхедским мостом подрядчик разволновался, узнав, что кирпичная арка будет самой плоской из существовавших до сих пор. Однако Брюнель убедил его, что вес, который, как опасался подрядчик, мог раскрошить кирпич, будет меньше веса той стены, которую недавно выстроил тот же подрядчик, и доказал геометрически, что мост выстоит. Брюнель щедро делился своими знаниями с плотниками, строителями, подрядчиками земляных работ, в любом случае опережая их в точности и скорости подсчетов стоимости работ и времени их исполнения.

Во время бесед с землевладельцами, чье противостояние проекту нужно было так или иначе преодолеть, я поражался его великому дару вести переговоры. Самые абсурдные возражения — а таких было много — выслушивались им с доброй толикой юмора, и он не жалел сил, чтобы разъяснить действительное положение дел. Подчас — и не так уж редко — бывшие противники строительства железной дороги к концу разговора превращались в ее пылких сторонников и защитников. В его манере было много умелой дипломатии, но нельзя было обнаружить ни на грамм обмана или лукавства.

Я не встречал равного ему в работоспособности. После тяжелого рабочего дня он до позднего вечера разбирал чужие дела и консультировал по инженерным вопросам, никому не отказывая. Когда и это кончалось, он, уже не боясь, что ему помешают, остаток ночи просиживал за своими бумагами — чертил, писал письма или доклады, производил вычисления. Как правило, он засыпал на два или три часа сидя в кресле, а на заре вновь был готов к работе. В поездки обычно отправлялся часа в четыре утра, чтобы к рассвету уже добраться до места.