Сяргей Шапран - Сяргей ШАПРАН УЛАДЗІМНезавершаная аўтабіяграфія. Старонкі новай кнігі

«Ласточка родная моя, добрый день!

Ты не представляешь, как я скучаю без тебя. [...]

Звёздочка ненаглядная, я очень, очень, очень тебя люблю, я люблю тебя больше, чем кто-либо когда-либо мог кого-то любить, в 1000 раз преувеличивая.

Прости, может быть, я повторяю старые слова, но я знаю только те, которые придумали люди. Я сказал бы тебе сейчас сотни неземных слов, но на бумаге их не прочитать, не понять, их нужно видеть глазами любви.

Может быть, при встрече с тобой я опять промолчу в ответ на твоё: “Ну, скажи что-нибудь!” - а теперь, если бы ты была рядом, я наговорил бы тебе столько слов, сколько ты от меня никогда не слышала.

А так, по привычке, приходится молчать.

Да, о пустяках. Работаю так себе, смотрю телевизоры, в общем, не “по любви” работаю. Живу на квартире, тоже так себе.

Рыбунька, я жду твою фотографию, я хочу видеть твоё лицо.

20/I-66 г. г. Брест »

«[1966 (?)]

Золка! Мне сейчас хочется плакать, совсем, совсем так, как плакала ты, а я уже давно, давно не вспоминаю такого момента, чтобы мне хотелось плакать. Я научусь, я обязательно научусь быть добрым, быть добрым умной, сердечной добротой, и ты, слышишь, ты меня научишь этому. Я тебя об этом очень, очень буду просить.

Я очень люблю тебя, Людок, люблю невероятной любовью, всей, на которую способно моё сердце. Но я знаю, что это не предел того, что оно может чувствовать, оно будет любить тебя ещё сильнее, ещё больше прежнего. Только его надо, его обязательно надо научить быть добрым, хотя бы наполовину таким, как твоё.

Я очень хочу, чтобы ты была счастлива, чтобы ты была самым счастливым человеком на свете. Я очень хочу быть всегда с тобой, я очень хочу любить тебя. Очень прошу: пойми меня всего. Кое-что из своего я скрываю даже от тебя, но только то, что нужно знать мне одному [...]. Но когда мы будем вместе, навсегда вместе, я расскажу, объясню тебе всё [...]. И тогда ты поймёшь то, что сейчас для тебя кажется непонятным и ненужным [...]».

Апынуўшыся пасля заканчэння тэхнікума спачатку на Далёкім Усходзе, пасля ў Сібіры і на Поўначы, Някляеў усур’ёз думаў пра тое, каб жонка прыехала да яго, і таму пісаў у лістах да яе: «.может быть, найдётся место и в Норильске, а если не в самом Норильске, то тут рядом есть релейка, 40 км, ходит электричка. Можно и там, главное, чтобы в Норильске жильё. А вот как раз в нём самая главная загвоздка». «Ну что, изумительная моя? Может, поедем в Дудинку, а? Всё равно и здесь тундра, и там тундра. Так там мы хоть жить вместе будем. А тут с жильём никак. [...] Ты здесь - моя первейшая необходимость, а пока - мысли о тебе. И если вдруг не будет никакой возможности тебе приехать, я всё брошу и вернусь обратно. В Норильске работу тебе я уже почти подыскал, почти потому, что нет тебя самой. [...] Не знаю, заработаем ли мы здесь хоть на колёса к машине, пусть нет, чёрт с ней. Обойдёмся. Приедешь, будем с тобой ужасно много читать, заниматься. Обязательно оба серьёзно займёмся иностранным. [...] Где будем жить - в Норильске ли, в Дудинке, в Игарке - неважно. Везде одинаково. В самом Норильске 2 кинотеатра, а с театра местного проку не много. Да не в этом суть. В театр можно и из Дудинки приезжать. Если бы ты была тоже каким-нибудь “монтёром”, я бы с тобой вообще в тайгу уехал, на точку. Ходили бы на охоту, стреляли медведей и пили спирт».

Ужо з цягам гадоў Някляеў распавядаў: «Мы поженились, когда мне было 19. Она была старше на пять лет, у неё уже был ребёнок - Илона. Очень тяжело этот ребёнок стал моим ребёнком. У меня была страшно дурная ревность: это должно быть только моим, а кто-то этим владел. [.]

Шло время. Я ночами кидался из дома, бегал по каким-то улицам, речкам, болотам, стиснув зубы, проклиная всех, и в первую очередь этого человека, которого, к слову, так никогда и не увидел. [.]

Мне в голову била одна ревность! А потом я стал рассуждать. Дело в том, что на Севере, где я работал после окончания техникума, я получил дозу облучения, мог никогда не стать отцом... И я понял вдруг, что Людмилу с пятилетней Илонкой мне Бог послал! [.]

И потом она отпустила меня надолго, как отпустит не каждая. Я тогда был радиомехаником, неплохо зарабатывал, когда решил: надо ехать в Москву, учиться в Литинституте. Людмила была лаборанткой, получала 60 рублей. Тем не менее, сказала: если чувствуешь, что надо, - езжай. Я возвращался домой - и всё было безупречно, она всячески старалась показать, что всё нормально. Но случился момент, после которого я перешёл на заочное и вернулся в Минск. Я просто однажды открыл шкаф. Я помнил, что раньше там были кофточки, пальто, плащик. А тут я увидел одну курточку, одну кофточку и одни красные штаны. Всё остальное Людмила продала».

Для таго, каб перайначыць лёс, каханая жанчына - дастатковая прычына. І ўсё ж у Мінск з Масквы Някляеў вярнуўся не толькі праз каханне.

ГАЎРУСЁЎ

Яўген Еўтушэнка прыгадваў: «Когда я познакомился в конце шестидесятых с ещё совсем молодым Некляевым, он буквально засыпал меня цитатами из поэзии шестидесятников, ища в них ответы на мучившие его внутренние вопросы. Он понял одно: Родине надо помочь - поэзией, в чьё гражданское предназначение он поверил навсегда, став новым патриотом по Чаадаеву - с открытыми глазами» («шестидесятник белорусский, только чуть-чуть припоздалый», - так далучыў Някляева да шасцідзесятнікаў Еўтушэнка).

Рыгор Барадулін пісаў: «У паэзію Уладзімер Някляеў прыйшоў у самы час. Прынёс сьвежае дыханьне й вочы не задымленыя мэтадам сацыялістычнага рэалізму. Рамантык і рэаліст паядналіся ў адной асобе, у адной натуры». І іншым разам: «.Някляеў - гэта недзе, думаю, і малады Караткевіч, і малады Ясенін. У Някляеве спалучана ўсё найлепшае. Вядома, параўнанне заўсёды небяспечнае, але Валодзю можна параўнаць таксама і з нашымі класікамі, калі тыя яшчэ былі маладыя, арыгінальныя і непаўторныя. Яго можна параўнаць з тымі, хто ішоў у літаратуру нетрадыцыйным шляхам, ішоў буяна і свавольна. Някляеў - гэта шматгранная асоба.»

Ён сапраўды ўваходзіў у літаратуру нетрадыцыйна. Пакуль ягоныя аднагодкі складалі вершы, пісалі першыя кнігі на філфаку Белдзяржуніверсітэта, ён «сканчаў універсітэты» ва Уладзівастоку, Нарыльску, Тайшэце. Ствараў біяграфію. Лёс.

У гэты час ён піша пераважна па-руску - так, у адным з ягоных сшыткаў на 96- ці старонках выключна вершы на рускай мове, напісаныя ў перыяд са жніўня 1966 г. па сакавік 1961-га. І першыя публікацыі на пачатку 1910-х - таксама па-руску. Але ў хуткім часе разам з расійскімі пачалі з’яўляцца публікацыі і беларускіх вершаў. Рыгор Барадулін згадваў, што памятае Някляева яшчэ маладым: «.Ён прыносіў мне свае першыя вершы, і хоць у нас троху розніца ва ўзросце, аднак, думаю, мы адразу спадабаліся адзін аднаму. [.] Ён жа пачынаў пісаць па-руску, але ў яго, як і ў Багдановіча, праявілася генетычная цяга да беларускага слова. Вось якраз па генетычнай праяве беларускасці Някляеў блізкі да Багдановіча».