Цви Найсберг - О российской истории болезни чистых рук

А между тем чему-либо подобному в самое ближайшее время вовсе этак никак не может быть предано совершенно уж ни малейшего конкретного облика.

А ведь то и близко никак не иначе, а все найденное новоявленной духовной сутью, это разве что лишь самые отдельные абстрактные составляющие некоего иного мира человеческих стандартов и, кстати, принципиально и близко совсем вовсе не хищнической, а прежде всего именно что общественно же разумной психологии.

Вот еще один яркий отрывок из «Дневников» Михаила Пришвина.

«Спасения души в земледельческом труде, как проповедует Толстой, я не вижу: нельзя спасать дух посредством обработки капусты, как нельзя сделаться православным, переменив скоромную пищу на соленые огурцы. Но в это переходное время хорошо сделать орудием борьбы труд земледельческий, такой видимый для этих первобытных людей».

39

На сей момент, все это были одни те абсолютно недостижимые на практике мелодраматические мечтания, вполне же могущие в себе содержать, куда большую, чем она ныне сегодня есть духовную, но разве хоть сколько-то весьма конкретную, практическую правильность?

А сие весьма явственно под собою подразумевает, что все это обязательно будет иметь всецело так крайне невзрачную, утопическую суть.

Ничего не поделаешь…

К величайшему на то сожалению довольно многие абстрактного рода идеи, яростно сосредоточившиеся всею своей ослепительно яркой мыслью именно на отчаянно доблестном преображении всего человеческого рода в нашем суровом сегодняшнем настоящем, как правило, носят более чем отвлеченно теоретически вполне с большим толком обоснованный, но при всем том пока безнадежно надуманный характер.

То есть в чисто практическом смысле, они при всей той своей чисто внешней величавости явно имеют, пусть и на редкость манящую развитые умы, однако нисколько не более, нежели чем всецело так полностью надуманную и туманную сущность.

40

Ну что же пора бы нам вновь вернуться к достопочтимому Льву Толстому.

Он был велик в своем умении «отобразить обыденную жизнь яркою акварелью своей фантастической памяти» да только его личные взгляды, как человека ею живущего, неизменно были воззрениями задавленного муштрой, уставшего от войны, артиллеристского офицера, отошедшего на мирный покой после тяжелой и однообразной службы буквально-то вконец во всем ему успевшей донельзя опостылеть.

И это именно этот человек и становится всевластным властителем дум, а его слова либерально настроенная интеллигенция до сих самых пор воспринимает, словно глас Бога, снизошедшего до нас сирых и безнадежно как есть обреченных негодяйкой судьбой, жить на самом краю той самой драгоценнейшим алмазом сияющей старушки Европы.

Вот, чего именно можно найти на данный счет в книге Марк Алданова «Самоубийство» и, пусть он пишет лишь об одном вполне конкретном человеке, однако, на самом-то деле их тогда было миллионы и миллионы.

«Говорил жене, что начал читать Толстого двенадцати лет отроду: «Покойная мама подарила, когда я болел корью. Двенадцати лет начал и, когда буду умирать, пожалуйста, принеси мне на «одр» то же самое». За этой книгой он часто засыпал; мысли его приятно смешивались. «Как хорошо, что существует в мире хоть что-то абсолютно прекрасное, абсолютно совершенное!"… Но в этот вечер он заснуть не мог».

А если уж действительно взять да более чем прискорбно о том призадуматься, а за что это, собственно, Льва Николаевича Толстого от церкви некогда отлучили?

Человеком он был вроде бы религиозным и праведником слыл, с какой это ты только стороны на него не глянь, а надо ведь отлучили его, да еще и анафему ему в газетах повсюду объявили.

А может, все-таки было за что?

Та церковь никак не была под тотальным гнетом, пропитанного бедовыми догмами самого что ни на есть светского государства во всем этом мире, а потому кого канонизировать (как оно было при тех совсем внезапно вдруг прозревших большевиках с Николаем кровавым) а кого от церкви отлучать она тогда решала вполне самостоятельно.

41

Лев Толстой, гениальнейший писатель, однако это именно он человек во многом разрушивший российскую государственность и все это в одну лишь угоду призрачным, никогда на деле нисколько и не существовавшим нравственным и философским принципам, мнимо и волшебно полностью так до конца справедливого общественного бытия.

А между тем если взглянуть критически на его слова о хозяйствовании, то уж непременно получается полнейшая чушь, а отчасти и призыв к той еще самой до чего бессмысленной утопической анархии.

Ну, никак и близко не может ни быть у буквально любого полноценно так праведно развитого начинания того еще самого день и ночь обо всем том сколь ответственно и старательно более чем взвешенно со всею уж страстью души пекущегося хозяина.

Поскольку иначе какое-либо важное начинание попросту разом зачахнет, прямо, так как есть на корню.

И именно тот, кто в каком-либо деле наиболее главный, попросту непременно должен от всего этого действительно иметь, как можно поболее всякого и всевозможного донельзя так разнообразнейшего удовольствия.

А если бы Льву Толстому и впрямь сколь упоенно до чего еще сладостно захотелось весьма позитивно приподнять уровень сознательности у никак и близко ни в едином глазу совсем вот незнакомого, со всякою той истинною грамотой народа, то ведь на что-либо подобное и целого века оказалось бы, в принципе, несколько еще маловато.

А тем паче, сколь немыслимо далеко было до этаких «великих свершений», той жалкой от всей ее детской наивности безнадежно абстрактной вере многих отнюдь никак не худших людей в то расплывчато беспутное и пресловутое «светлое будущее».

А между тем багрово красное зарево революции на самом деле означало совсем не зарю, а закат всего того безыдейно цивилизованного и истинно человеческого.

Поскольку для того, чтобы расцвет светлой мысли некогда еще наступил, нужно было некоторое просветление почти во всех головах, ну а если мозги злобных и бессердечных угнетателей разом бесхозно увидят весь белый свет, то вот тогда довольно вскоре на их веками ласково обсиженное место тут же усядутся их безжалостные грубые убийцы.

И ведь непременно еще они станут, куда многозначительно большими кровопийцами, сладостно жирующими на кровавом поту трудового народа.

И все это при том, что как раз-таки чьи-то идеалистически сумбурные, а также на редкость демагогические рьяные воззрения и оказались ко всему тому и близко никак совсем не лишним бравым подспорьем.

Причем то, что все это и есть как раз та самая совершенно этак обескураживающая истина очень уж четко можно почувствовать в вечно живых речах человека тоже ведь в молодости переболевшего детской болезнью левизны по определению Ильича.