Цви Найсберг - О российской истории болезни чистых рук

Михаил Пришвин «Дневники».

«Главное, я глубоко убежден, что все эти земледельцы наши, пашущие в год по десятине земли, понятия не имеют о настоящем земледельческом труде. И жажда их земли есть жажда воли и выхода из тараканьего положения. Наши красные министры понятия не имеют, как мало пахнет тут социализмом и какое во всем этом деле совершается насилие Интернационалом. Соберется теперь этот интернациональный идол и наши скажут иностранным социалистам: «Вы только думаете, а вот у нас уже сделано, вся наша огромная страна принесена в жертву вашей идее, последуйте нашему примеру». – «Дураки, – скажут иностранцы, – вот уж правда: заставь дурака Богу молиться, он лоб расшибет».

42

И ведь ясно почему!

Доблестные «победители» безбрежного общественного зла довольно-то вскоре приобретут от хитрых недобитков старого прошлого некогда безмерно ужасавшие их самих черты и свойства нисколько не взаимовыгодных отношений с безропотной и безмолвной (без явной подпитки извне) людской массой.

Но и это еще не все!

Те, кто пришли к власти невинной кровью себя, замарав, а не по исконному праву всего своего благородного звания, вполне этак как есть, полностью ведь законно оказались на самой вершине могущества, никак не смогут спать спокойно, пока все вокруг них совершенно разом не задрожит от абсолютно безудержного ежечасного страха.

43

Ну а кроме того слепая покорность есть наиболее благонадежный залог той еще весьма и весьма славной уверенности в своем завтрашнем дне со стороны всякого того, кто ничего толком совсем не ведает в том самом и впрямь безупречно так разумном и праведном управлении экономическими рычагами, приводящими в движение большие государственные механизмы.

Да мало того, он к тому же окажется, вооружен нисколько нежизнеспособной теорией, которую ему во всем том сколь этак полупринудительном порядке и вправду доведется стоически еще воплощать в жизнь, даже если кому-либо все это не слишком улыбалось раз пожар революции, пока не принял те самые всеобъемлющие, на редкость вселенские масштабы.

44

То, что все вышеизложенное и есть истинная правда далеко так не всем будет дано хоть сколько-то осознать, и понять, даже и в той на редкость наглядной ретроспективе всех тех сколь давно ныне изживших себя времен.

Раз уж им вполне этак естественно было бы, куда и впрямь весьма значительно лучше и удобней все, то былое разом объявить тяжкой ошибкой, неудачным экспериментом, ложной и никак не оправдавшей себя концепцией, а тем до чего старательно сгладить буквально все те сколь и впрямь остро выпирающие колючие углы.

А заодно и можно будет также во всеуслышание довольно-таки строго объявить, что размеры зверств были более чем чрезвычайно кое-кем вполне же сознательно и совсем этак преступно попросту преувеличены ради одного лишь красного словца.

Ну а тем и всю ту былую грязь разом еще смести под великодержавный коврик до чего некогда славной советской империи, да и вновь возмечтать о свержении сходу уж возродившихся в точности тех, что и в былые времена беспринципных кровопийц и тиранов.

А между тем Марк Алданов в его книге «Бегство» более чем наглядно предрекает бесславное будущее совершенно этак обезглавленного государства, потому что Россия и вправду была злодейски лишена всякого своего здравого ума, и надо ведь на месте головы во все времена хитромудрого большевистского правления неизменно восседала царствующая династия задорно «ухмыляющихся задов».

45

Помнится, еще средневековый английский король Генрих I как-то промолвил, «Необразованный король подобен коронованной заднице»!

И в этом он был абсолютно прав, а надо бы между тем при этом вспомнить, что большевики были сплошь и рядом народ нисколько и близко необразованный или максимум недообразованный.

Нет, для времен Генриха I очень даже образованный, да только те былые времена, несомненно, успели стать не просто историей, но и историей древней никак не имеющей ровным счетом никакого существенного касательства ко всему тому дню сегодняшнему, да точно в той мере и к тому вполне отчетливо только-то позавчерашнему политическому климату.

Ведь за многие прошедшие с той поры столетия сколь еще немало чего успело более чем всерьез достаточно же зрело преобразиться во всех тех исключительно разнообразных аспектах общественного бытия.

А как раз потому в эти наши новые времена правителям должно было суметь не только грамотно писать и бегло читать, но и досконально правильно понимать прочитанное безо всякого надменного пустоголового краснобайства, как и совершенно заплесневевшей безграмотности, во всем, что никак не касалось науки метания икры никчемных и воинственно гиблых словопрений.

Марк Алданов «Бегство».

«„– …Возьмите учебник истории“, – говорил холодно Браун, – лучше всего не многотомный труд, а именно учебник, где рассуждения глупее и короче, а факты собраны теснее и обнаженнее. Вы увидите, что история человечества на три четверти есть история зверства, тупости и хамства. В этом смысле большевики пока показали не слишком много нового… Может быть, впрочем, еще покажут: они люди способные. Но вот что: в прежние времена хамство почти всегда чем либо выкупалось. На крепостном праве создались Пушкины и Толстые. Теперь мы вступили в полосу хамства чистого, откровенного и ничем не прикрашенного. Навоз перестал быть удобрением, он стал самоцелью. Большевики, быть может, потонут в крови, но, по их духовному стилю, им следовало бы захлебнуться грязью. Не дьявол, а мелкий бес, бесенок шулер, царит над их историческим делом, и хуже всего то, что даже враги их этого не видят».

46

И только лишь в том последнем писатель Алданов был несколько все же неправ – не видят или попросту совсем этак не желают, хоть чего-либо им вовсе ведь никак неудобного еще вот действительно примечать это как есть на редкость всецело разные вещи.

Например, совсем уж не захотеть где-либо и вправду чего-либо узреть можно ведь в том числе и из-за того самого как есть донельзя сурового чувства явной вины перед всем своим народом ни так еще давно заклейменного сущим проклятием вездесущего крепостничества…

Вот как описывает данные события Владимир Федюк в его книге «Керенский».

«Керенский принадлежал к тому поколению, которое историк В. О. Ключевский назвал поколением, вскормленным крепостными мамками. Это породило у значительной части его представителей непреходящее чувство вины перед народом».

А между тем в самом доподлинном смысле, то ведь скорее было чувством вины перед всей Западной Европой за всю свою более чем крайне еще и поныне отсталую российскую средневековость.