Александр Димитриев - Не спеши уходить… Избранное

Мы с тобой предоставлены чуду —
жить и выжить на этой Земле
в обжигающий век, где повсюду
свет углей в неостывшей золе
от пожарищ былого наследства.
Кто-то их кочергой ворошит,
мать забывший, не помнящий детства,
теребя золотые гроши.
Да приидет однажды паломник,
посох взяв, и предпримет шаги —
те, что смогут любому напомнить,
кто и как за него же погиб…

Снова, родная, ты рядом —
в мире, где царствует ночь.
Небом исполнен порядок
дождики в окнах толочь.

Город выходит из тени —
мой опечаленный мим,
путаясь в переплетеньи
с ровным дыханьем твоим.

Видно, успел сохраниться
долгий его пересказ
снов чёрно-белых – граница,
разъединявшая нас.

Прогресс идёт, – а мы несёмся следом,
вне здравой логики, точнее – вопреки,
и радуемся не его победам,
а собственным. Берём под козырьки
тем, кто до нас успел забраться выше,
кто за собой нам тропки проложил.
Кот `из дому, – а мы и в пляс как мыши —
пусть серые, зато так любим жить!
Ни дня – без строчки, – ни строки – без цента?
Реалии не прикрывают срам.
Не мудрено: вчерашнего доцента
я прировнял бы к двум профессорам.
А доктор разве стоит кандидата
наук, не доучившего его?
И ради вожделенного мандата
он стал, кем стал, а боле – ничего!
Но мантия – увы, не портупея,
и сколько надо знать, чтоб ей служить!
Мы прогрессивно медленно тупеем…
Прогресс идёт, а мы – куда, скажи?

Я вновь наполнен тишиной.
Она ещё не отстоялась —
так, неосознанная жалость,
не тронутая глубиной
проникновения в сердца,
а лишь поверхностным касаньем.
И всё же стала наказаньем
весна без пения скворца,
которого как будто нет
в забытом звуками апреле;
лишённый соловьиной трели,
июньский промолчал сонет.
Да, мы наказаны за то,
что пропустили эти звуки,
свалив все тяготы разлуки
в слов нескончаемый затор.
А в наступившей тишине
нам снова слышится молчанье
несказанного при венчаньи
глагола будущей жене…

Как светла твоя ночь!.. В ней видней все мои прегрешения:
не отмолит никто то, что я не прощу себе сам.
Не отпустит меня бесконечное опустошение,
что оставила ты, навсегда отходя к небесам.

Ранний мартовский снег с той поры мне не кажется светел.
Но пока что часы мне рингтоном не спели отбой,
на рассвете пускай, как обычно, рождаются дети:
ты прости, только им никогда не успеть за тобой.

Живи и знай, что можешь проиграть!
Живущие, проигрывать умейте!
Петлю сорвать и спрыгнуть со скамейки —
что возродить загубленную рать.

Кто отвести смог дуло от виска,
не сдавшись, в час, принесший поражение,
увидит вновь победы отражение,
затмившее погибели оскал.

Не потерявший воли и лица,
научится проигрывать достойно,
и даст оценку всем бесчестным войнам
в отмщение стратегам-мудрецам.

Прежде дождь баюкал, нынче будит.
Сон уходит, не уняв усталость.
Только нас, конечно, не убудет
от того, что подступает старость.

Главное – не пережить, а выжить
в эти дни бесплодные в июле.
Солнце на закате кошкой рыжей
прячется опять, чтоб мы уснули.

Но звенит вечерняя прохлада
от неукротимых кровососов…
И чего нам за́ городом надо,
от житейских убежав вопросов?

Всё равно их нам предъявят годы
с точностью скупого постоянства.
А от лихолетья непогоды
не спасут ни время, ни пространство.

Может быть, спасёт нас только случай —
тот, что вскормлен ветреной удачей.
Так иль нет, но ты себя не мучай
отдыхом на загородной даче.

С одной из далёких планет
вернусь на реальную Землю:
я эту реальность приемлю,
но в ней до сих пор меня нет.

И, как меня ни назови,
дай время – оно не осудит:
планета, где прячутся люди,
нуждается в страстной любви.

Я так был от них недалёк,
но вижу, что ближе не стану:
не сняв перед ними сутану,
землян не услышал упрёк.

И даже не переспросил:
а если всё это – напрасно?
И я возвращаюсь на красный,
в надежде, что хватит мне сил…

Вновь судьба не даёт нам расстаться,
предсказаньям твоим вопреки.
У совместных житейских инстанций
временны́м мановеньем руки —
не дающей – скорее, берущей —
стёрт минувшей секретности гриф,
и фантазии райские кущи
красят, память твою озарив.
Ну, а собственно, что было между
нами, вычеркнутыми из неё? —
Отголоски наивной надежды,
что под бременем быта сгниёт
так же скоро, как вдруг появилась
на непройденном поле тогда.
Так зачем же, скажи мне на милость,
возвращать из забвенья года,
претендующие на банальность? —
Не затем ли, чтоб, возрастом мы
умудрённые, нашу реальность
вырвав вновь из оставленной тьмы,
улыбнулись по-доброму…

Ты загадал желанье наперёд?
А вдруг ему не суждено сбываться
в час долгожданный, и его черёд
придёт без лишних шума и оваций?
Ненаступившее желанье не соврёт.

И будет тень потери на лице,
и душу вынет новый груз потери,
лишь разум, пробудившийся в конце,
напомнит нам, что вся проблема в вере,
и даст тебе на это свой рецепт.

А он на самом деле очень прост:
несотворённое само не сотворится,
кто не отмечен, не достигнет звёзд.
Судьба сама, бесстыжая блудница,
у каждой жизни выставляет пост.

Мучительно трудно признать себя в том,
что ты не сильней, не умней и не краше.
Отжившей фантазией всюду ведом,
ты этой реальностью сам ошарашен.

Пока в исключительность веришь свою,
не сможешь понять, что она от лукавых.
Не веришь? – Ну, что же, тогда завоюй
на то, что потеряно, новое право.

Пусть я останусь непонятен
для золотого большинства.
Мои следы цепочкой вмятин
у не питающих родства
ко мне в их совершенных душах
оставит этих строчек свод.
Не дай Бог, чтобы их разрушил
суть не постигший перевод!
И если вдруг они потащат,
своим подтекстом зацепив,
не бросят в непролазной чаще
и не оставят на цепи.
Не совершенный и не лучший —
один на тысячу других —
я подарю им солнца лучик,
а тот откроет дорогих
и близких духом в душной ночи,
дела, что брошены в тени.
Не я, конечно, непорочен —
поэзия! – Уж извини.