Андрей Драгунов - Песок. Книга стихов

Глаз в оболочке шлифованного стекла —
не в состоянии определить пропажу
своего хозяина… Беспамятство и смола —
хвойного дерева – доступны ему в пейзаже,
как украшение – не более… Санный след —
от самолёта – сквозь ветки сухих деревьев —
меж облаками – ближе всего – к земле,
чем к небесам… и различим яснее,
чем, сквозь стекло, не выявленная слеза —
капелька сути – в ресницах – не в переплёте…
будто бы кто-то об этом ещё не сказал —
не про слезу младенца – на обороте…
а про простую – житейскую – от беды,
или тоски… глаз меркнет в шлифованном круге…
Хочешь – иди – умойся – глотком воды!..
или умри на берегу – в испуге.

Август. Река утопает в зелени и в пыли.
Купальщицы расстроены невниманьем
со стороны спасателей… поводыри
приводят своих хозяев на обмыванье —
перед новой осенью. Месяц голодных мух.
При рассмотрении – видимы только крылья,
что круглосуточно твой раздражают слух —
напоминая, как будто – что все забыли —
чем всё кончается… Время пустых хлопот…
школьных учебников, засоленных помидоров,
чтобы зимой не видеть других забот,
что, как сугробы, выглядывают из-за забора.
Месяц встревоженных женщин и пьяных мужчин —
отпуск кончается – время считать убытки,
клеить билеты к отчёту – все, как один,
что не у всех получается с первой попытки…
Перемещённая к центру система координат
лишь гарантирует факт окончания лета,
но… и не более… В августе, говорят,
тень отделяется от самого предмета.

Безымянная набережная в центре большого города,
брошенная строителями на произвол и забвение…
вполне пригодная для прогулок – в любую сторону,
для наблюдения левого берега и солнечного затмения.
Безымянная набережная – из ещё недалёкого прошлого…
даже, камни со стен ещё не осыпались в мёртвую воду…
сохранилась лестница – только сваи слегка подкошены,
а так – вполне пригодная лестница – для перехода —
на другую сторону, чтобы увидеть – как всё это выглядит —
не с высоты полёта, а со стороны – забвения…
с точки зрения – уже навсегда забытого времени —
первостроителями… Услышать бы их откровения —
по этому поводу!.. Что обо всём этом думают…
Как им всем набережная, оставшаяся без имени!..
даже – не набережная – ступеньки бетонные с трубами…
скоро полвека, как рыбаки захватили её…
и уже полвека исчезнувшим с набережной строителям —
у воды не спросишь – куда утекла история —
не та, которая с военными-победителями,
а которыми – после – землица была освоена…
да, так и состарилась… Травой зарастает видимость
и с соседнего берега не разглядеть подробности
происходящего… бересклет, молодая акация, жимолость —
всё достояние, доступное – без лишних сложностей…
без бухгалтерии. Девушка в белом купальнике
пробует по ступенькам – в воду – с бесхозной набережной…
время к полудню… рыбак у ржавого умывальника
чистит рыбу, поглядывая на девушку – бережно,
как на дочку, что давно переехала к северу…
глянешь вокруг – только семейные обстоятельства —
муж на рыбалку, а жена – никогда не верила —
возвращается чистый… и носки выдают предательство…
Безымянная набережная… из случайного автомобиля —
заблудившегося любовника – неразборчиво, тихо музыка —
какого-то автора, о котором давно забыли —
то ли про птицу… то ли про, в неё обернувшегося, суслика…
Прохладный вечер на безымянной набережной…
чайка доклёвывает остатки сгнившего окуня…
Старый рыбак смотрит на солнце и говорит – Ну надо же!.. —
солнце ночью в воде, как будто бабочка в коконе.

Смерть твоя – не поодаль, а рядом в соседнем баре,
где такие же полуживые с бесцветными лицами
размышляют о смысле жизни и стеклотаре,
которая, если не бьётся, то точно снится…
и каким-то образом определяет будущее,
как кофейная гуща и косточка мёртвой курицы,
чьи бумажные крылья съедены были за ужином,.
когда всё семейство от удовольствия – жмурится…
Твоя смерть – это вовсе не то, что легко и понято…
это смятые простыни – после того, как выносят
из соседнего бара – на улицу – человека в обуви…
и случается вечность – в августе… или осенью,
после того, как вода с облетевшими листьями —
мутная жижица – в пятнах просроченной памяти…
или в морщинах – разрозненных – будто бы мыслями —
не восполнимыми – точно карманы – руками…
В баре, где смерть, как глаза, из-под каждой тарелочки…
и – не поодаль, а рядом – термометр путает
температуру, как пьяный, с утра уже, стрелочник —
для проходящего – рельсы и шпалы – минутами.
Смерть – это только возможность не броситься с поезда —
прямо под ноги любимой, встречающей литерный —
по расписанию – в августе… или же – осенью,
то есть, когда возвращаются в город родители…
и обещания – снова – звучат безнаказанно —
мама не помнит, а папу с рожденья – не видели…
и объясненья – помесячно – почтой – несвязанно,
чтобы не видеть – воочию – бля!.. – заявителя…
только его отражение в сломанном зеркале —
глянешь, бывало, и видишь, как жизнь обозначила…
смерть – это только всё то, что потом исковеркали —
в баре напротив, где официантка со сдачею —
всё перепутала, скомкала… Скатерть с объедками
или остатками – участь сидящего молча над рюмкою…
или над чашкою – с синими жилками редкими —
старо-фарфоровый мастер с холщёвою сумкою,
где помещаются – все – и слова, и осколочки
от безымянно расколотой чашки фарфоровой…
Смерть – это женщина в баре в переднике – скромная,
что убирает осколки при свете неоновой
лампы в витрине, откуда – ни взгляда, ни шёпота —
только рукою почувствовать – как это выглядит —
смерть в ощущении… Видишь – Не больно, ведь… Больно, ведь!..
там в бухгалтерии что-то напутали с именем…
в баре напротив… Посуда, осколки – не более.

В середине августа, когда на исходе терпенье и силы…
и никакого желания плыть на север —
в сторону холода… хотя – уплыл бы, уплыл… Уплыл бы!..
чтобы, хоть ты, в моё существованье поверила…
и не стала плакать – в августе – по потерянному —
мало ли кто к рыбакам попадается в сети!.. —
рыба, и та – до сковородки – временна…
и потому не спрашивает Петра, Андрея ли – заблаговременно.