Мирослав Крлежа - Избранное

— Как будто он не у меня в руках! Вот! Держу его вот так, и, если сдавлю, околеет, мошенник проклятый! Будто Беттельсон не знает, кто он такой! Никакой он не господин, каким все его считают в этой маленькой провинциальной дыре. Это разбойник! Грабитель! Негодяй! Скотина! Его бы в шею вытолкали, если бы знали так, как я его знаю! Повесили бы его! Не катался бы он в автомобилях и не скупал бы дома! Я сорву с него маску! Я давно его знаю! Уже больше сорока лет! Были вместе в Китае и Индии. Большая мировая фирма «Скелет и К°» скупала там оптом трупы умерших от чумы и холеры и убитых во время восстаний. Рискованное дело, но платили золотом. Мы топили из мертвецов паркетную мазь и поставляли человеческие кости для сахарного производства. Ого, там миллиарды текли! Он тогда где-то в центре Китая провоцировал революции. Был знатоком этого дела. По восемь миллионов трупов в год поставлял лондонскому центру! А когда узнал, что шанхайская полиция его разыскивает за убийство, исчез. И вот вынырнул здесь, у вас, в этом глупом городе; а теперь ходит в мехах и цилиндре, и молодые женщины по нем с ума сходят! А я вот бедный и жалкий! Хотя бы дал мне какую сотнягу, ведь мы же старые коллеги! Платит мне, как собаке! Я просто голодаю!

Несчастный Беттельсон застонал, из глаз его пьяными слезами потекло вино, и началось обычное ненужное славянское излияние чувств, когда все меланхолично плачут. Плачет Кралевич с Беттельсоном, который когда-то в Китае варил мертвецов, травил людей в тропических странах и поставлял человеческие кости для сахарного производства, потом бежал оттуда и забрел к нам на юг, чтобы здесь ощупывать не остывших еще покойников, пьянствовать с нашим журналистом-декадентом и рассказывать ему удивительные истории. Так они плакали долго, ударились уже в пьяную философию о конечном метафизическом всепрощении и примирении, как вдруг Беттельсон неожиданно пришел в ярость.

— Как? Почему? С какой стати я ему все прощу? Я сделал в жизни бесконечно много подлости — это верно! Тварь продажная и бесчестная — вот кто я! И все девки, и все солдаты, и все шпики, и все подметальщики городские — все должны плюнуть мне в глаза! Но у меня все-таки есть сердце! Я — человек! Я могу плакать! А он — никогда! Он не умеет плакать! Он ежедневно хладнокровно убивает тысячи и тысячи людей, исключительно чтобы заработать сорок пять процентов чистоганом! Он поставляет свой товар оптом! Он кровожаден, как бешеная дикая кошка, он способен перегрызть человеку глотку, как цыпленку, — и при этом смеется и ездит в автомобиле, покупает картины и наслаждается искусством! Любит музыку! Негодяй! Проклятый негодяй! Ему нельзя прощать: это не человек, это кровопийца!

Разбушевался маленький беззубый Беттельсон и яростно начал бить стаканы, схватил фарфорового Яна Собесского, стоявшего на каком-то ящике, разбил его, а потом свалился, заливаясь слезами, и потерял сознание.

После этой попойки Беттельсон заболел. Спустя два дня врач нашел, что Мозесу нужен покой и отдых, перемена климата и больничный уход, коротко — все, что нужно беднякам, чтобы избавиться от бедности. Кралевич направился на квартиру к Шефу попросить за больного Беттельсона. Здесь впервые он разговаривал с этим человеком. Шеф его встретил очень холодно и, когда Кралевич представился, кивнул головой, демонстративно не промолвив ни слова.

— Я, извините, пришел по делу господина Соломона Мозеса Беттельсона, вашего служащего, который тяжело болен и просит вас…

— Ему не о чем меня просить, молодой человек! Он прекрасно умрет, как это делает каждый, когда наступает его час! Излишне об этом говорить!

Кралевич был поражен. Он хотел еще что-то сказать, но Шеф опередил его:

— Ничего! Ничего, молодой человек! Добрый день! Добрый день! — Он позвонил; а когда пришел лакей, кивнул головой, и растерявшийся Кралевич в смущении выскочил вон; больше ничего не мог он сказать. «Этот тип, по всей вероятности, иностранец, так как, прощаясь, говорит «добрый день», — подумал Кралевич, и в то же самое время в голове его неожиданно завертелось и спутало все мысли какое-то стихотворение Гейне о диагнозе, болезни, цинизме и смерти; он не помнил, как очутился на улице.

Так окончился его разговор с таинственным Шефом; точнее, разговора вообще не было. А, когда он пришел к Беттельсону рассказать, как Шеф выбросил его вон, еврей уже был мертв. Мозес лежал с отвисшей челюстью и искаженным лицом, скорчившийся от боли на рваном соломенном тюфяке.

Это было приблизительно пять недель тому назад, в то время, когда повесилась барышня в подвале. С тех пор произошло еще два важных события. «Хорватское слово» и типография в результате неожиданного соглашения перешли в сферу постоянных интересов клики, которую финансирует Шеф; они были проданы с торгов за миллион четыреста тысяч крон за долги обанкротившейся провинциальной сберегательной кассы. Кралевича не так взволновал сам факт передачи «Хорватского слова», как констатация, что с этого дня все демонические и темные инстинкты, которые и раньше без удержу проявляли себя в доме, где он живет, начали неистовствовать и буйствовать с неслыханной силой. Кралевич уже составил себе ясное представление о таинственной деятельности господина Шефа, последующие наблюдения лишь подтвердили их.

— Он хочет собрать все вместе, чтобы уничтожить одним ударом! Разрушить и раздавить весь наш дом! Поэтому он натравил этих морально слепых и глухонемых животных в клетках друг на друга, чтобы они яростнее грызлись, разрывали, избивали и пожирали один другого. Все мы у него в руках; мы — его товар, которым он торгует, как политик; он организует международные раздоры и собирает похоронную мзду и всех нас посредством «Ха-пе-бе» поставит международной фирме «Скелет и К°». Все зло синтезируется в его мозгу. Там возникла эта преступная инициатива грабительской прибыли от кровавых войн и убийств, от платы за погребение.

Кралевич начал изо всех сил бороться с таинственной метафизической деятельностью загадочных иностранных «сфер интересов», которые ради сорокапятипроцентной прибыли не останавливаются перед убийством. Дом давил на Кралевича, но он не хотел свалиться под его тяжким грузом. Все страдания в доме казались ему ловушкой, расставленной, чтобы поймать Кралевича, так как он понял всю мерзость махинаций хозяина «Ха-пе-бе». Шеф должен сначала убить в нем нормальный разум, только тогда он может заколотить его в свой гроб. Не раньше!

Поэтому Кралевич для укрепления своего независимого сознания начал писать «Великое обвинение», которое он должен во что бы то ни стало прочитать господину Шефу, чтобы показать ему, что он, Кралевич, разглядел и разоблачил его!