Мирослав Крлежа - Избранное

Однако, бог ли сотворил человеческую глупость или нет, факт очевиден: глупость обладает поистине несгибаемым упорством. Случается, что проходят столетия, прежде чем одержит победу очередная глупость, но так же, как рассвет гасит звезды, глупость всегда добивается своего. Сфера ее деятельности, в самом широком смысле этого слова, необычайно велика — наподобие некоего элемента вселенной; глупость, как вода и свет, как сила притяжения, составляет элемент мира. Глупость влюблена в себя и ее самовлюбленность безгранична. Глупость завернулась в тогу достоинства и заручилась солидным положением в обществе, она облечена золотыми цепями лорд-майора, званиями и чинами, она позвякивает шпорами и кадильницами и носит цилиндр на своей многоуважаемой голове, и эту самую глупость, угнездившуюся под сенью полей цилиндров, я изучил досконально, потому что мне выпало счастье и честь прожить в непосредственной близости с нею всю мою скромную жизнь незаметного серенького гражданина.

Наш отечественный, доморощенный носитель цилиндра, полностью ослепленный сознанием своего величия и, как правило, стоящий во главе какого-нибудь учреждения, имеет обыкновение рассуждать о себе примерно так: волею семи тысяч докторов различных наук я призван возглавлять отряды славных моих соотечественников как образованнейший и достойнейший их представитель! Все, что я говорил до сегодняшнего дня, было сказано как нельзя более кстати, а в моих научных трудах, опубликованных академией, до сей поры не обнаружено ни единой грамматической ошибки; между тем широко известна изрядная запутанность нашего правописания, претерпевающего изменения буквально каждый сезон, что, бесспорно, свидетельствует о необычайной одаренности той части интеллигенции, увенчанной цилиндрами, которая трудится на поприще орфографии. Я председатель двадцати трех обществ, и добрая фея еще с колыбели предрекла мне стать покровителем и адвокатом, почетным председателем и просто председателем, деятелем, идеологом и прекрасным оратором на похоронах и на открытии памятников, а со временем и самому предстать перед глазами потомков в облике бронзового памятника, который будет украшать один из парков страны. Лицо мое осеняют поля цилиндра, я с гордостью могу сказать, что представляю собой добросовестного налогоплательщика, а перечисление моих гражданских функций занимает четыре строки в книге, где записаны подданные моего отечества, внесшие вперед плату за телефон; я никогда не выдавал векселей и не купил в кредит ни одной банки сардин; всю свою добропорядочную и примерную жизнь я прожил, сообразуясь со своими финансовыми возможностями, не влезая в долги, и не совершил аморальных, гражданских или каких-либо других проступков; на меня никогда не падала тень подозрения в политической неблагонадежности, я был открыт для всех, как торговая книга, являя пример учтивого, воспитанного человека, патриота, прилежного труженика и отменного семьянина, ни разу не позволившего себе переспать ни с кем, кроме своей законной супруги, которую без всякого промедления, в первую же ночь нашего счастливого брака, сделал матерью будущего господина доктора, председателя и носителя цилиндра, выполнив таким образом завет всевышнего — размножать господ докторов и увеличивать по мере сил и возможностей отряд ораторов, достойно выступающих на похоронах великих мира сего и готовых стать еще более могущественными владыками земли, а свои прославленные имена увековечить в названиях улиц и площадей нашей столицы и всех городов грядущей цивилизации.

Позвольте, но, может быть, наш господин доктор, достойный носитель многочисленных чинов и званий, подвижник, готовый сложить голову на бастионах христианства?

Я отвечу вам: этот страстный борец за идеалы добра и справедливости, жрец нашей тысячелетней цивилизации, не более как серая маска на балу докторов, маска еще не сорванная, ибо если ее сорвать, то что обнаружится под ней? Три диплома, тяжба о наследстве, семь научных исследований, в которых маска пыталась доказать, что некоторые проблемы обладают свойством дробиться, делиться и распадаться на новые проблемы, представляющие собой двадцать две жизненные удачи, одну кафедру, даже три кафедры и бесконечную вереницу унылых будничных дней, чередующихся с воскресной скукой, такой же непременной, как и дождь, как и прогулки по ботаническому саду с традиционными золотыми рыбками в бассейне под фонтаном, которыми, сидя на скамье под липой с сигарой в зубах, любуется преуспевающий господин, за свою жизнь, безусловно, совершивший несколько путешествий в большие северные города (будьте уверены — третьим классом, с остановкой в паршивых отелях) и, не запятнав свой путь страстями, увлечениями или, на худой конец, оригинальными вкусами, до гробовой доски оставшийся ординарной маской с сорок вторым номером ботинок, двумя золотыми мостами во рту и ковырянием носа в темных клетушках, где над потертым стульчаком клокочет в баке вода, маской, являющей собой законченный образец серой посредственности среди массы таких же посредственностей, существом, к которому нельзя подступиться с человеческой меркой, ибо оно принадлежит к той допотопной поре, когда подобные ему защищали клыками свое носорожье существование, вопреки всем доводам разума.

Да и что такое в наше время разум, как не обреченная на неудачу попытка неврастеника разобраться в запутанных жизненных обстоятельствах? Взвинченные, нервно возбужденные субъекты, окруженные глупцами, владельцами домов, фабрикантами, которые производят крем-соду, провинциалами и мещанами, что носят суконные дыни на головах, отправляясь на похороны своего ближнего, бессильны перед своими процветающими собратьями — патриотами, членами всевозможных бюро, городскими попечителями, депутатами, общественными деятелями, которые в статьях за собственной подписью ратуют в органах своей партии против грузового транспорта, потому что он, во-первых, «обрекает на гибель наш конский парк», а во-вторых, «приводит в негодность систему канализационных труб и водопровода, сооруженную по старому доброму обычаю из кирпичей». Под «грузовым транспортом» сыны отечества, наделенные юмором, подразумевают войсковые автомобили, а так как добродетельные обыватели не имеют гражданского мужества восстать против военных парадов, то изволят излагать свои глубокие мысли в органе печати своей партии иносказательно. Они, видите ли, выражаются аллегорически. Так как земля зажжена со всех концов, а дом господина городского депутата, возведенный на улице имени чахоточного бездарного псевдопоэта Гипериона Аладара Циприяна Балентековича, попирает двадцать миллионов дырявых, истлевших и изрешеченных черепов европейцев, уничтоженных вместе с грандиозным количеством европейских городов, не устоявших против разрушительной грозы, что потрясла Европу и смяла ее, как пожелтевший клочок газетной бумаги, в то время как Азия, обливаясь кровью, корчится в чуме и пожарах, сотрясаясь, будто заминированная каменоломня, — господин городской депутат и домовладелец с улицы Гипериона Циприяна Балентековича страстно протестует против грузовиков, которые «наносят урон канализационной системе», угрожая правильному стоку нечистот из уборной его драгоценного двухэтажного особняка. Горя благородным возмущением против современного автотранспорта и чутко прислушиваясь к содроганиям стен собственного дома, к дребезжанию крыши над головой и позвякиванию стаканов в буфете, господин депутат возмущается нынешними порядками, взирая на них из ретроспективы тех отдаленных времен, когда закованные в латы, облаченные в горностай рыцари, изображенные на старомодной олеографии в золотой раме и до сих пор являющие собой идеал господина депутата, бились за «милое отечество», вызвав противника на турнир, и падали, истекая кровью, в зарева пожарищ под сенью трепещущего стяга, приняв классическую позу гордых крестоносцев, которые со знаменем в руках гибли за «святой крест» и «свободу золотую». Нетрудно понять, что под «святым крестом» подразумевается святая Мария в стиле барокко, которую выставляют на рождество и в пасху, а под «золотой свободой» — провинциальная фабричонка, принадлежащая господину домовладельцу, где производят крем-соду или, в лучшем случае, станок для нарезки патентованных винтов, которым орудуют два голодранца в подвале, а высокочтимый сенатор продает винты пачками с печатью, украшенной геральдическим орлом, несущим в клюве золотой крест, символ тысячелетней «золотой свободы», золотой свободы нарезки патентованных винтов, торговли содовой водой и защиты канализационных труб. Поистине, человек способен возвыситься над действительностью не более чем на несколько сантиметров.