Мирослав Крлежа - Избранное

— Мудрый и многоопытный общественный деятель, Домачинский никогда не был политиканом! С полным основанием он считал свою деятельность в области экономики выше политики, которая вершится с помощью хитрости; он действовал в области, стоящей над случайными обстоятельствами сегодняшнего дня. Через всю свою долгую жизнь Домачинский пронес святую веру в то, что подлинный народный учитель должен быть и слугой трудового народа; следуя этому принципу, Домачинский в какие-нибудь сорок лет основал двести одиннадцать обществ содействия, покровительствовал значительному количеству национальных и патриотических институтов, являясь в то же время почетным гражданином большей части наших свободных городов и членом множества торговых корпораций; этот истинно благочестивый попечитель божьих храмов, что рассыпаны по просторам нашей страны, ревностный католик, который и мухи пальцем не тронет, без остатка посвятил свою кипучую энергию соотечественникам и с присущей ему скромностью остается в тени, не требуя награды. Теперь я спрашиваю вас, славные судьи: может ли подвижничество быть безнаказанно оскорблено позорной кличкой отверженного бандита?!

— Я полагаю, славные судьи, что среди многих тысяч людей, которым выпало счастье трудиться плечом к плечу с этим наставником и старшим товарищем, столь же добросовестным, сколь и неутомимым, верным сыном нашего отечества, загорцем, загребчанином, хорватом, славянином, югославом, всеславянином, наконец, истинным европейцем, которого — да будет и это известно суду, — иноземные власти отстранили в свое время от государственной службы из-за его патриотических взглядов, высказанных открыто и смело, — среди тех, кто наслаждался, я повторяю, близким общением с этим достойным господином, известным далеко за пределами родины в качестве инициатора блестящих начинаний, вряд ли найдется хоть один человек, в чудовищном заблуждении способный поверить ужасной лжи, будто Домачинский способен преступно угрожать револьвером беззащитным гостям!

— В доме господина генерального директора, необыкновенно радушного и гостеприимного хозяина, побывали многие тысячи представителей нашего общества и все они неизменно встречали там раскрытые объятия и щедро уставленные столы; у этих столов кормятся, благословляя своего благодетеля, тысячи семейств; хлебосольство Домачинского является гордостью всего нашего народа, и я хотел бы, чтобы мне указали нечестивца, которому совесть позволит назвать его преступником, злодеем и убийцей!

— И за что? Увы, славные судьи, мы вынуждены поставить этот логический вопрос, чтобы иметь возможность тщательно ознакомиться со всеми обстоятельствами разбираемого дела, что принуждает нас возвратиться к весьма печальному эпизоду из давнего историко-политического прошлого нашей страны, к эпизоду, который лучше всего было бы предать забвению!

— Итак, славные судьи, почему роковой ночью двадцать лет тому назад мой подзащитный разрядил револьвер, стреляя в грабителей? Господа, так как этот трагический и печальный факт является единственной причиной, заставившей нас рассматривать злостные инсинуации обвиняемого по статье 298 кодекса законов, я считаю своим долгом довести до сведения суда особые обстоятельства, при которых разыгралась трагедия, и напомнить о той страшной панике и анархии, которые охватили страну в восемнадцатом году, когда разгул беззакония, грабежи и разбой со стороны вооруженных преступников достигли такого предела, что угрожали не только частной собственности, но и самой жизни, которую каждый защищал, как умел и мог.

— Известно, что параграф 24 Уголовного кодекса признает акт вынужденной обороны не противозаконным действием! Юридические уложения гуманно признают за каждым гражданином право защищаться от нападения! Таким образом, совершенно естественно для нас было бы разрешить вопрос: перешел ли мой подзащитный границы дозволенного законом, когда пасмурной осенней ночью, осыпанный градом пуль, отражая яростное нападение, он произвел выстрелы по замаскированным и вооруженным до зубов грабителям? Славные судьи, апеллируя к вашей памяти, я хотел бы получить ответ на вопрос: существовала ли в те дни мрачной анархии хоть минимальная гарантия общественного порядка и была ли обеспечена организованная защита имущества?

— Господа судьи, я беру на себя смелость утверждать, что в хаосе катастрофы, постигшей страну, когда объятая звериной яростью чернь, подхваченная мутной волной революционного бунта, оскверняла и разрушала все, что попадалось ей под руки, и проливала потоки невинной крови, многострадальная наша родина взывала к совести каждого гражданина: ты должен позаботиться о восстановлении мира и порядка на своей земле! И тот из наших соотечественников, кто своими руками подавлял гнусный бунт, заслуживает по всем существующим нормам морали высокого звания защитника народа и отечества! Славные судьи! Я позволю себе заявить, что, если бы в те смутные времена социального разброда и народного возмущения нам посчастливилось иметь десяток людей, подобных Домачинскому, слепая анархия тех памятных дней не привела бы нас к той разверзнувшейся пропасти, на краю которой мы оказались в тысяча девятьсот восемнадцатом году! Я спрашиваю: какая логика и какая мораль смеет допустить, чтобы на наших глазах публично плевали в лицо герою, который с оружием в руках боролся за народные и социальные идеалы во времена невиданного разброда, когда утонченные интеллигенты, в самообольщении величающие себя передовой частью общества, храпели в непробудном сне, чем, впрочем, они продолжают заниматься и теперь, с поистине невозмутимым хладнокровием наблюдая, как морально неустойчивые личности, вроде обвиняемого, недостойно поддавшись аффектации, устраивают нервные истерики (гром аплодисментов в зале) !

— Plaudite, cives! [77] Рукоплещите, граждане! (лат.) — подумал я, услышав всплески аплодисментов, не оставлявшие и тени сомнения в том, что публика симпатизирует истцу и его блистательному защитнику, что она демонстрирует свое единодушное осуждение мне, мне, несчастному, сидящему на первой скамье в классе и снова не знающему урока.

— Почему это Хуго-Хуго выучил урок, а ты нет? Хуго-Хуго всегда знает урок, Хуго-Хуго всегда готов, а ты, лентяй, потеешь от натуги на первой парте, шуршишь газетой, уткнувшись носом в статью Тихомира Павласа в твоей моральной неполноценности, и опять не готов к ответу, и снова тебя вызовут, а ты будешь мямлить и нести околесицу…

Да ведь Хуго-Хуго — отличник, Хуго-Хуго — зубрила, Хуго-Хуго — пай-мальчик; он сдаст испытания на пять и будет награжден в знак высочайшего благоволения Его Величества царя и короля Франца-Иосифа I драгоценнейшим перстнем; Хуго-Хуго пользуется sub auspiciis regis [78] Королевскими милостями (лат.) . ; Хуго-Хуго стяжает славу самого выдающегося оратора обширной адвокатской коллегии; Хуго-Хуго, конечно, получит от Домачинского по меньшей мере сорок тысяч за оглушительную граммофонную пластинку, которую он сегодня завел, к вящему удовольствию публики; Хуго-Хуго потрясет как следует и меня, чтобы выманить кругленькую сумму на адвокатские расходы; Хуго-Хуго прилежен и в высшей степени остроумен, он вообще весь — в высшей степени и уж Хуго-Хуго постарается расписать, как я втерся к аптекарской дурехе, плененный ее чайно-желудочным наследством, я же, бедняга, вот те крест, не способен зубрить наизусть, особенно если смысл ускользает от меня, а в этой галиматье я, ей-богу, не в состоянии разобраться…