Илья Эренбург - Шесть повестей о легких концах [старая орфография]

Къ телефону:

— Коммутаторъ. Верхній проводъ. Товарища… Чеховъ обуздали. Надо дать инструкціи голландцамъ. Чиртъ невыносимъ. Я тоже думаю — смѣстить. До завтра.

— 17–98. Лидію Алексѣевну. Это — я. Не могъ. Прошу безъ драмъ. Сегодня засѣданіе. Въ среду въ девять. У васъ есть печка? Хорошо, пришлю.

Сегодня Виль съ Поль-Луи. Пойдутъ, Москву посмотрятъ. Виль доволенъ.

— Калифорнія. Нью-Іоркъ. Пустыня. Главки. Изумительно.

Идутъ не въ европейскія мѣста — Виль знаетъ и такія — а просто, въ ночь, въ сугробы.

Одна бѣда — бываютъ и у Виля неудобства — нѣтъ спичекъ. Поль-Луи сосетъ мундштучекъ папиросы. Вотъ мальчикъ продаетъ изъ-подъ полы. Къ нему. Онъ, увидавъ мѣховую куртку Виля, почуялъ духъ офиціозный, — прочь. Бѣгомъ за нимъ. Поль-Луи поскользнулся, упалъ въ сугробъ. Вздохнулъ и снова. Догнали. Мальчикъ отпирается. Успокоившись, звонко:

— Дрожжи! Свѣжія дрожжи!

Негодяй! И снова ищутъ. Издали мигнулъ красный глазокъ. Метнулись.

— Товарищъ, разрѣшите.

— Третій прикуриваетъ. Вся папироса зря пропала. И сколько васъ — курящихъ!..

Темно. Сугробы. Ямы. Поль-Луи ужъ не идетъ — скользитъ, ныряетъ, плаваетъ. Дохлая лошадь вмѣсто сквера. Черные дома. И никого. Вдругъ яростно, безумно разверзаются огни. Горятъ буквы — надъ снѣгомъ, надъ пустыней, высоко — чтобъ видѣли ихъ Пикадилли-стриттъ и Бульваръ дэзъ Итальенъ, океанъ, кафэ, планеты:

— «Мы новый, лучшій міръ построимъ!»

Поль-Луи заглядѣлся. Бахъ — утонулъ въ пушистомъ. Темь. И, подбѣжавъ къ мерцающему окошку, вынимаетъ изъ лѣваго кармана паспортъ:

— Да, да… Вотъ «R.F.»… «Гражданинъ Поль-Луи»… Онъ — онъ… Только-бъ не забыть объ этомъ..

Поль-Луи взмолился — въ кафэ! Смѣется Виль — вотъ чудакъ! А впрочемъ, есть одно единственное кафэ. Съ вывѣской, и даже атракціоны. Пошли. Фонарикъ. Здѣсь.

«Кафэ поэтовъ.»

Поль-Луи благоговѣйно обмираетъ. Кафэ и то съ искусствомъ! Входятъ. Морозный дымъ, въ дыму — лицъ не видно сразу — отчаянный безысходный вой. Шарахнулся было назадъ. Но, впрочемъ, сѣлъ и тотчасъ получилъ стаканъ чая съ сахариномъ — горько-сладкій, металлическій настой.

Всѣ столики заняты. Въ углу, у двери три европейца — чекисты. За угломъ подсапываетъ автомобиль. Здѣсь долженъ быть одинъ — Харчукь, агентъ Врангеля, пріѣхалъ яко-бы отъ рев… отъ «ревъ» чего-то, доноситъ чекѣ на красныхъ военспецовъ. Скупаетъ думскія и, между прочимъ, поэтъ — выступаетъ, предпочтительно на темы: «Личность — Кэксэсэ, Харчукъ — амфибія». Глазомъ намозоленнымъ чекистъ постарше всѣ столики прощупалъ — нѣтъ Харчука. Сейчасъ появится въ морозномъ парѣ двери. Можетъ Поль-Луи?.. Вѣдь ищутъ Харчука недѣлю, вырастили, одѣли, даже воспитали въ Институтѣ Восточныхъ Языковъ. Не знаютъ, что Харчукъ родился въ прошлую субботу на допросѣ отъ проворовавшейся сотрудницы Губфина Калишиной, которая въ отчаяніи рѣшила сердца жестокія смягчить такимъ младенцемъ. А Поль-Луи вертится на стулѣ, давится, глотая настой — въ затылокъ вцѣпились шесть рыскучихъ глазъ.

Еще — дѣвицы. Не диллетантки. Въ каждомъ жестѣ — солидность. Такія, меньше, чѣмъ за полфунта песку или за сотню папиросъ не пойдутъ. И разговоры сдержанные, какъ въ Нью-Іоркскомъ банкѣ:

— Вчера въ Лоскутной ночевала. Съ военморомъ. Дѣлали оладьи. Имъ выдали крупчатку.

— У Шурки книжка. Объ индійскихъ штукахъ. Съ картинками. Теперь я знаю, разными манерами могу.

Дальше шопотокъ.

И въ темномъ, подальше отъ европейцевъ, двое:

— Хотите кроны?

— А у меня корсетъ и двѣ бутылки краснаго.

Чѣмъ не биржа? Средь гама — врангелевскихъ штукъ, индійскихъ штучекъ, корсетовъ, военморовъ — страшный, невыразимый вой. Поэты работаютъ. Хоть разные, но спѣлись, не узнать — кончилъ? началъ? Сейчасъ одинъ хорошенькій, ангелочекъ — строя рожи изувѣрскія — вопитъ:

Барышня — мамина дочка — делегатка изъ Калуги въ Музо за нотами для хорового пѣнія — слушаетъ, не дышетъ:

— Вотъ новое. Дерзкое. Мучительное. А то все Пушкинъ или Викторъ Гофманъ!

Колѣни сжала. Закусила губы. Прониклась.

Виль объясняетъ. Впрочемъ, Поль-Луи уже съ утра въ Москвѣ — онъ только дѣловито:

— Скажите, а сюда нужно прикрѣпиться? Вѣдь это веселятся? По вольнымъ цѣнамъ? Поэтъ начнетъ сейчасъ изъ маузера стрѣлять? А тотъ въ углу — европеецъ — шьетъ рубахи на субботникахъ?

Очень хочется спросить:

— Простите, но я Поль-Луи, или нѣтъ?

Стыдится. Поэты ссорятся:

— Халтурникъ! Процѣдилъ! На пять минуть и требуетъ косую!

— Я тебя разоблачу, Сережка! Сколько продано входныхъ? Буфетчикъ тебѣ даетъ безплатно простоквашу — я самъ видѣлъ. Устроился! А я здѣсь каждый вечеръ распинаюсь, и — пятьсотъ — десятокъ папиросъ. Требую ревизіи!

Уходятъ — кончить торгъ — въ каморку. Особая. Ведутъ счета въ ней. Еще — экспрессіонисты бьютъ имажинистовъ по мордѣ. Для любовныхъ обработокъ. И главное — вбѣгаютъ, высыпаютъ на руку немного драгоцѣнной пудры и въ носъ. Глаза горятъ. Тѣло — песчинкой. Блаженство. Высота.

Подсѣла поэтесса Нина Сальвейгь изъ школы нео-фугистовъ. Знакома немного съ Вилемъ. На «смотрѣ поэтовъ» въ Политехническомъ онъ ее отъ стула оградилъ: бросилъ оскорбленный футуристъ въ акмеиста. По французски говоритъ. Дочь генерала. Съ виду обшмыганная выдра. Но Поль-Луи доволенъ — все-же дама. Напоминаетъ Парижъ.

Бойкая. Сыплетъ:

— Вы отстали. Во Франціи — лирика. Не понимаю. Все должно быть яснымъ. Жизнь — фуга. Утромъ я на службѣ въ Гисѣ. Вырабатываю планы. Потомъ — поэтесса — дѣлаю стихи. Ночью — женщина. У меня есть полъ. Безъ ложной стыдливости. У васъ тоже полъ. Надо использовать. Мнѣ девятнадцать лѣтъ. Черезъ одинадцать я буду старой вѣдьмой. Пока живу.

Нина — въ каморку. Вытащивъ завѣтный конвертикъ, понюхала немного.

— Я сегодня не буду спать. Виль, у васъ нѣть водки? Хочу пить, быть женщиной, въ движеніи. Фуга!

Чтожъ, Виль можетъ достать. Нетрудно. Тѣмъ паче, что Поль-Луи хочетъ. А Поль-Луи особенный, у него (на ухо Нинѣ) не только — полъ, но франки, марки, валюта, мощь. Можно достать у Бойрэ и остаться здѣсь послѣ закрытія, до утра.

Нѣть, Поль-Луи не хочетъ. Куда-нибудь, но прочь отсюда. Замерзъ. Ноги — чугунъ. Потомъ на стѣнахъ — квадраты, ромбы, оранжевыя палки, зеленая, невиданная сыпь. Виль увѣряетъ, что это картины новыхъ направленій. Поль-Луи чуетъ — страшнѣй. Вотъ это — вошь. Щупальцы и кольца. Штыкъ. Усы.

— Идемте! Здѣсь я больше не могу.

У выхода какой-то привязался. Всѣ языки путая — къ Поль-Луи:

— Разрѣшите съ вами. Я не поживиться. Позвольте представиться: художникъ Кучинъ. Вы видали мои конструкціи въ кафэ. Съ вами ѣдетъ Нина. А я того… Конечно, глупо… Но не могу безъ нея. Простите интимность… У васъ не принято… Чортъ возьми — я идіотъ!..