Илья Эренбург - Шесть повестей о легких концах [старая орфография]

— Пожалуйста. Идемте. Будетъ веселѣе.

Нина, увидѣвъ Кучина, презрительно усмѣхнулась.

— Привязались? Все равно ничего не выйдетъ. Мнѣ нравятся военспецы и инженеры. Искусство — ерунда! По крайней мѣрѣ несите…

Всунула большой портфель. Въ немъ, на смѣтѣ Гиса, три фуги Нины, фунтъ хлѣба и наволочка — еще домашняя, мама вышивала мѣтку — несла чтобъ обмѣнять на кокаинъ — не взяли, хотятъ простыню, а простыни давно пошли въ оборотъ — Нина спитъ на жесткомъ драномъ тюфякѣ.

Морозъ крѣпчаетъ. Духъ захватываетъ. А до Бойрэ далеко. Виль придумалъ:

— Пока что, для бодрости предлагаю «Автоконьякъ».

За угломъ автомобиль чекистскій. Шофферъ, хоть европеецъ, но поддатливый. Согласился. Виль дѣловито выпилъ долю. Нина храбро — свою. Только отъ усилія глаза запотѣли. Кучинъ пилъ, плевался, стоналъ. А Поль-Луи отчаянно, — какъ въ снѣгъ. Бензинъ. Красильня. Все завертѣлось. Остатки Поль-Луи — «R.F.» и прочее — исчезли. Дальше — навожденье, вздоръ.

Пришли. Стучатъ. Условный — три короткихъ, одинъ долгій. Бойрэ самъ въ наусникахъ. Не знаетъ — онъ просто господрядчикъ. Ремонтъ театра. Питьемъ и прочимъ вѣдаетъ жена. Выплыла и зашуршала:

— Здѣсь? или съ собой возьмете?.. Здѣсь сегодня неудобно — сосѣдъ изъ комячейки. Хорошій, неразбавленный. Закусить? Нѣту. Завтра обѣщали принести окорокъ. Вотъ развѣ сладкое — бэзэ.

Берутъ три бутылки спирта, двѣ дюжины пирожныхъ. Бойрэ, франки получивъ, догадалась, кто этотъ съ Вилемъ, въ лайковыхъ перчаткахъ, часто задышала:

— Вы оттуда? Ради Бога! Мы такъ оторваны отъ міра. Скажите, правда-ли, что въ Парижѣ теперь носятъ коротенькія панталоны, почти поясокъ, легкость, бэзэ? Если бы вы знали, какъ я несчастна!..

Смутно предъ Поль-Луи прошла Жермэнъ, кружево, розовая лампа. Что отвѣтить? Онъ не Поль-Луи, а нѣчто среди снѣговъ, подъ скулами, въ Россіи.

На лѣстницѣ распили первую бутылку, не разбавляя. Царапало небо. Кучинъ плакалъ. Виль, выйдя на улицу, запѣлъ интернаціоналъ, но быстро перевелъ его въ танго. Поднявъ мѣховой воротникъ, откупорилъ вторую. Шаги — юркнулъ въ подворотню.

— Ну, чѣмъ не Аргентина?

Извозчикъ. Сани — ящикъ. Безъ полости. Кляча — цирковая — натянули кожу на шесты, вотъ, вотъ лопнетъ. Отъ хвоста остался десятокъ сѣденькихъ волосиковъ, не хвостъ — бичевка.

— Повезешь?

Извозчикъ, онъ не человѣкъ, онъ легковой, легчайшій духъ въ синей грузной рвани, оглядѣлъ — гуляютъ.

— Садитесь. А куды?

Вотъ — вопросъ? Въ общежитіе — запрещено. Кучинъ ждетъ ордера, пока что — по ночевкамъ. У Нины тѣсно и нельзя шумѣть.

— Послушай, товарищъ! А къ тебѣ — того — не выйдетъ? Заплатимъ. И спиртъ есть — выпьешь съ нами.

Везетъ. Кучинъ, уже пьяный, томный — на колѣняхъ Виля. Нина у Поль-Луи. Закрывъ глаза, по привычкѣ, и чтобъ не видѣть снѣга, онъ шаритъ подъ шубкой — гдѣ жалкое измотанное тѣло. А извозчикъ — бутафорія. Чуть что — разсыплется и онъ, и кляча, и наспѣхъ сколоченныя сани. Останутся косыя въ старомъ кошелькѣ, и конина — третій сортъ, на щи въ столовой категоріи Б.

Жарко. Кровать за сальной занавѣской. Тамъ со сна ругается хозяйка:

— Кого привезъ? Пентюхъ!

— Гуляютъ. Обѣщали — хорошо заплатятъ. Ты спи — чего тебѣ?

— Еще что? Ты гуляешь, а я лежи здѣсь? Чукча!

Быстро одѣлась, вышла. Въ тѣлѣ. Молода. Мужъ — съ иконы, угодничекъ, а баба прямо довоенная. Не по карточкамъ отпущено всего. Ни слова. Чашку взяла и пьетъ, не разбавляя, будто чай. Только густо покраснѣла, и вздыхаетъ — тяжело.

На сундукѣ въ углу дѣвочка. Крѣпко спитъ. Не слышитъ, какъ Кучинъ бьетъ кулаками по столу, грозитъ все ниспровергнуть, и плачетъ — выплесками, сразу — будто смѣется. Обалдѣлъ. Сначала — фасонъ. Онъ мужчина. Главное работать. Мѣшаютъ — истребить. Какіе тамъ Парижи! Мы — скифы! Вверхъ тормашками всѣхъ васъ!

И, давясь сивухой, Богъ вѣсть зачѣмъ — стихи:

Потомъ ужъ просто — къ Нинѣ. Все броситъ — и мазню, и скифство, только бы съ ней. Вѣдь онъ же любитъ! Понимаешь? Не стихи, а правда! Вотъ какъ! Отъ любви такая сила, такая!..

Сжимаетъ жалкіе младенческіе кулачки. Нина хохочетъ:

— Вы бы пошли во всеобучъ. Спортъ. Гимнастика. Я чувства презираю. Хочу использовать разумно свои девятнадцать лѣтъ.

Хозяинъ не пьетъ, но слыша разговоры всякіе, гдѣ-то подъ сплошной мочалкой бороды, волосъ, усовъ, бровей, — краснѣетъ. Тоже! Гуляютъ! И что тутъ жить? Одна тоска! Закашлялся, затрясся. Ну, что если разсыпется — какъ вырваться отсюда? Кто повезетъ назадъ?

Кучинъ вспоминаетъ — романъ французскій — психологія — вѣрный путь. Какъ не подумалъ — надо пробудить ревность. Маленькой козявкой прилипъ къ огромнымъ тѣлесамъ хозяйки, щекотнулъ и вопросительно уставился — что будетъ дальше? Сначала не замѣтила. Еще разъ. Крикнула:

— И ты туда же? Бойчакъ! Хорошъ мужикъ! Сопля въ штанахъ! Раздразнишь только, а потомъ тютю. Не лѣзь!

Выхлестала еще чашку. Завизжала:

— Мужъ! Какой онъ мужъ! Мѣшкомъ лежитъ, не шелохнется, окаянный. Идемъ въ совѣтъ — мигомъ разведутъ. Очень ты мнѣ нуженъ. Истомилась вся!

И Вилю:

— Поиграемъ, что-ли?

Виль оглядѣлъ, подумалъ, снова глазомъ измѣрилъ:

— Чтожъ!..

— Да ты не думай — за деньгу. Я просто. Хочу, — и все тутъ. — Мужу:

— Эй, ты… святитель, выйди на минутку. Въ теплѣ размякнешь. Завянешь весь. Иди! Иди!

Извозчикъ быстро шапку надѣлъ. Потомъ — смутившись — все таки чужіе:

— Ты, того, не расходись. А я пойду — конягу провѣдать…

Баба тутъ же заголила, и только вышелъ, съ Вилемъ — въ уголъ. За занавѣской — возня, хрипъ. Ничего. Быстро вышла. Виль зѣвалъ, на часы глядѣлъ. Хмѣль вышибло. Завтра утромъ засѣданіе. Баба на серединѣ, красная, въ поту. Пьяна совсѣмъ. Къ Вилю, плюетъ въ лицо!

— Отдѣлался! А я какъ? Съ нимъ теперь! Ухъ, хлюстъ!

И голоситъ навзрыдъ. Дѣвочка проснулась:

— Мама!

Шумъ. Слезы. Кучинъ въ ногахъ у Нины:

— Поцѣлуй! Хоть разъ! Все время одно — ты, тебя, съ тобой! Пожалѣй! Не то издохну!

— Я вамъ говорила — у васъ нѣтъ пола. И денегъ также нѣтъ. Вы хламъ изъ оперы. Ромео! Упраздненный шутъ!

Виль еще разъ зѣваетъ. Нинѣ:

— Я-бъ и съ тобой. Но утромъ засѣданіе — ослабѣлъ. Ты займись французомъ. Онъ ничего, и франки тоже дастъ.

Нина на минутку раскисла:

— Развѣ это фуга? Вѣдь вы не знаете — я только такъ пишу. Я дѣвушка. Не приходилось. Конечно, слабость, но хоть бы онъ слова какія нибудь говорилъ: «милая», «голубушка», а впрочемъ — чушь!.. Атавизмъ. Полъ и удобство.

Виль благословилъ. Взявъ у Поль-Луи немного марокъ — отдастъ на дняхъ, и папиросы египетскія съ золотымъ мундштукомъ — тихонько скрылся — боялся бабы — лютая, кончитъ плакать, изобьетъ.

А Нина — на колѣни Поль-Луи. Хохочетъ. Сама разстегиваетъ блузку: