Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Томас Вулф
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Томас Вулф, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

В первом романе американского писателя Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» жизненная ситуация настолько приближена к самому автору, что его можно во многом считать автобиографическим. Это не только цепь событий, вплотную следующих за биографией самого Вулфа, но и биография духа, повествующая о бурном «воспитании чувств», о любви и ненависти, о страстной привязанности к родине и бегстве от нее и, наконец, о творческих муках писателя. Критика отнеслась к роману очень хорошо, а вот на родине писателя, в Эшвилле, разыгрался скандал, потому что его жители немедленно «обнаружили» прототипы и восприняли роман как пасквиль.

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Томас Вулф

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

He was conspicuous at once not only because of his blunders, but also because of his young wild child's face, and his great raw length of body, with the bounding scissor legs.	Его сразу же выделили из остальных первокурсников, и не только из-за его промахов, но и потому, что его лицо было безумным и детским, тело - долговязым и костлявым, а ноги походили на подпрыгивающие ножницы.
The undergraduates passed him in grinning clusters: he saluted them obediently, but with a sick heart.	Другие студенты проходили мимо него ухмыляющимися группками - он покорно здоровался с ними, но его сердце сжималось.
And the smug smiling faces of his own classmen, the wiser Freshmen, complacently guiltless of his own mistakes, touched him at moments with insane fury.	А самодовольные, улыбающиеся лица его сокурсников, умудрённых опытом, кичливо неповинных в глупых промахах, иногда приводили его в буйную ярость.
"Smile and smile and s-mile - damn you!" he cursed through his grating teeth.	- Улыбайтесь, улыбайтесь, улыб-б-байтесь, чёрт вас дери! - ругался он сквозь скрежещущие зубы.
For the first time in his life he began to dislike whatever fits too snugly in a measure.	Впервые в жизни он почувствовал ненависть ко всему тому, что слишком уютно укладывается в мерки.
He began to dislike and envy the inconspicuous mould of general nature - the multitudinous arms, legs, hands, feet, and figures that are comfortably shaped for ready-made garments.	Он начал испытывать неприязнь и зависть к незаметной ординарности, несущей печать общности, - к бесчисленным рукам, ногам, запястьям, ступням и торсам, которые удобно сформированы для готовой одежды.
And the prettily regular, wherever he found it, he hated - the vacantly handsome young men, with shining hair, evenly parted in the middle, with sure strong middling limbs meant to go gracefully on dancefloors.	И где бы он ни встречал смазливую правильность, он её ненавидел - глупо красивых юношей с сияющими волосами, разделёнными на ровный пробор, с уверенными, сильными, не длинными и не короткими ногами, выписывающими грациозные па на полу танцевального зала.
He longed to see them commit some awkward blunder - to trip and sprawl, to be flatulent, to lose a strategic button in mixed company, to be unconscious of a hanging shirt-tail while with a pretty girl.	Он жаждал стать свидетелем какого-нибудь их глупого промаха - пусть бы кто-нибудь из них споткнулся и растянулся на земле во весь рост, испортил воздух, потерял стратегическую пуговицу в смешанном обществе, не заметил, болтая с хорошенькой девушкой, что рубашка выбилась у него из брюк.
But they made no mistakes.	Но они не делали ошибок.
As he walked across the campus, he heard his name called mockingly from a dozen of the impartial windows, he heard the hidden laughter, and he ground his teeth.	Когда он проходил по территории университета, он слышал, как его насмешливо окликают из десятка бесстрастных окон, он слышал сдерживаемый смех и скрежетал зубами.
And at night, he stiffened with shame in his dark bed, ripping the sheet between his fingers as, with the unbalanced vision, the swollen egotism of the introvert, the picture of a crowded student-room, filled with the grinning historians of his exploits, burned in his brain.	А ночью, костенея от стыда в тёмной постели, он рвал пальцами простыню, потому что в его мозгу, рождённый неуравновешенным воображением, раздутым самолюбием сосредоточенной в себе натуры, пылал образ аудитории, полной студентами - полной ухмыляющимися летописцами его выходок.
He strangled his fierce cry with a taloned hand.	Он душил рвущийся из горла вопль пальцами, скрюченными в когти.

He wanted to blot out the shameful moment, unweave the loom.	Он хотел стереть постыдную минуту, распустить ткань.
It seemed to him that his ruin was final, that he had stamped the beginning of his university life with folly that would never be forgotten, and that the best he could do would be to seek out obscurity for the next four years.	Ему казалось, что он погиб бесповоротно, что начало его университетской карьеры помечено нелепостями, которых никто никогда не забудет, и что у него есть только один выход: все остающиеся четыре года постараться быть как можно незаметнее.
He saw himself in his clown's trappings and thought of his former vision of success and honor with a lacerating self-contempt.	Он видел себя в наряде клоуна и со жгучим презрением к себе вспоминал свои прежние мечты об успехе и популярности.
There was no one to whom he could turn: he had no friends.	Искать сочувствия ему было не у кого - друзей у него не было.
His conception of university life was a romantic blur, evoked from his reading and tempered with memories of Stover at Yale, Young Fred Fearnot, and jolly youths with affectionate linked arms, bawling out a cheer-song.	Его представления о студенческой жизни были романтическими и неясными, - он почерпнул их из книг, и к ним примешивались воспоминания о Стовере в Йельском университете, о юном Фреде Фирноте и весёлых юнцах, которые, дружески ухватив друг друга под руки, во весь голос распевали университетский гимн.
No one had given him even the rudimentary data of the somewhat rudimentary life of an American university.	Никто не сообщил ему даже самых примитивных сведений о довольно-таки примитивной жизни американских университетов.
He had not been warned of the general taboos.	Его не предупредили о различных табу студенческого существования.
Thus, he had come greenly on his new life, unprepared, as he came ever thereafter on all new life, save for his opium visions of himself a stranger in Arcadias.	И в результате он наивно вступил в свою новую жизнь совсем к ней неподготовленным, как и в дальнейшем он вступал в каждую свою новую жизнь (если не считать его дурманных грёз о себе - незнакомце в Аркадии).
He was alone.	Он был один.
He was desperately lonely.	Он был отчаянно одинок.
But the university was a charming, an unforgettable place.	Однако университет был чудесным, незабываемым местом.
It was situated in the little village of Pulpit Hill, in the central midland of the big State.	Он находился в маленьком городке Пулпит-Хилл в самой середине большого штата.
Students came and departed by motor from the dreary tobacco town of Exeter, twelve miles away: the countryside was raw, powerful and ugly, a rolling land of field, wood, and hollow; but the university itself was buried in a pastoral wilderness, on a long tabling butte, which rose steeply above the country.	Студенты приезжали на автобусах из унылого табачного городка Эксетер в двенадцати милях от университета. Окрестности его были необжитыми, мощными и безобразными -холмистый край полей, перелесков и оврагов. Однако сам университет был погребён в сельской глуши; он был расположен на большом столовом холме, который круто поднимался над равниной.

One burst suddenly, at the hill-top, on the end of the straggling village street, flanked by faculty houses, and winding a mile in to the town centre and the university.	Добравшись до вершины холма, вы внезапно оказывались в конце извилистой улицы, по сторонам которой располагались дома преподавателей и которая тянулась на милю до центра городка и до университета.
The central campus sloped back and up over a broad area of rich turf, groved with magnificent ancient trees.	Территория его занимала широкое пространство прекрасных газонов и великолепных старых деревьев.
A quadrangle of post-Revolutionary buildings of weathered brick bounded the upper end: other newer buildings, in the modern bad manner (the Pedagogic Neo-Greeky), were scattered around beyond the central design: beyond, there was a thickly forested wilderness.	Ближний конец её замыкали построенные по сторонам внутреннего квадратного двора кирпичные здания начала XIX века. Дальше беспорядочно располагались корпуса поновее, построенные в скверной современной манере (неогреческий педагогизм); за ними начинались густые леса.
There was still a good flavor of the wilderness about the place - one felt its remoteness, its isolated charm.	Университет ещё хранил в себе приятный привкус нетронутой глуши - в нём была отчуждённость, очарование уединения.
It seemed to Eugene like a provincial outpost of great Rome: the wilderness crept up to it like a beast.	Юджину он казался провинциальным аванпостом великой Римской империи - первобытная глушь подкрадывалась к нему, как хищный зверь.
Its great poverty, its century-long struggle in the forest, had given the university a sweetness and a beauty it was later to forfeit.	Его бедность, его столетняя борьба с лесом придали университету тихую нежность и красоту, от которых он в дальнейшем отказался.
It had the fine authority of provincialism - the provincialism of an older South.	В нём жил чудесный авторитет провинциализма -провинциализма старинного Юга.
Nothing mattered but the State: the State was a mighty empire, a rich kingdom - there was, beyond, a remote and semi-barbaric world.	Тут ничто не имело значения, кроме штата. Штат был могучей империей, богатейшим царством, а дальше лежал неведомый полуварварский мир.
Few of the university's sons had been distinguished in the nation's life - there had been an obscure President of the United States, and a few Cabinet members, but few had sought such distinction: it was glory enough to be a great man in one's State.	Лишь немногие сыны этого университета оставили след в жизни страны - из его стен вышел один из малоизвестных президентов Соединённых Штатов и два-три члена кабинета, но мало кто и искал таких лавров: стать великим человеком в собственном штате - вот это была настоящая слава.
Nothing beyond mattered very much.	А всё остальное большого значения не имело.
In this pastoral setting a young man was enabled to loaf comfortably and delightfully through four luxurious and indolent years.	В этой пасторальной обстановке молодые люди получали возможность приятно бездельничать четыре упоительных ленивых года.
There was, God knows, seclusion enough for monastic scholarship, but the rare romantic quality of the atmosphere, the prodigal opulence of Springtime, thick with flowers and drenched in a fragrant warmth of green shimmering light, quenched pretty thoroughly any incipient rash of bookishness.	О, там, бог свидетель, хватало монастырского уединения для самых подвижнических занятий, но редкостная романтичность атмосферы, безрассудная щедрость весны, густо усыпанной цветами и утопающей в душистом тепле зелёного мерцающего света, быстро и надежно клали конец жалким потугам книжных червей.