Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]

Тут можно читать онлайн Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты]
Автор:

Томас Вулф
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

4/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
80

1

2

3

4

5

Томас Вулф - Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] краткое содержание

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - описание и краткое содержание, автор Томас Вулф, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

В первом романе американского писателя Томаса Вулфа «Взгляни на дом свой, ангел» жизненная ситуация настолько приближена к самому автору, что его можно во многом считать автобиографическим. Это не только цепь событий, вплотную следующих за биографией самого Вулфа, но и биография духа, повествующая о бурном «воспитании чувств», о любви и ненависти, о страстной привязанности к родине и бегстве от нее и, наконец, о творческих муках писателя. Критика отнеслась к роману очень хорошо, а вот на родине писателя, в Эшвилле, разыгрался скандал, потому что его жители немедленно «обнаружили» прототипы и восприняли роман как пасквиль.

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Взгляни на дом свой, ангел [английский и русский параллельные тексты] - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Томас Вулф

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Finally, he would burst in on Eliza in the kitchen, plunging to the heart of denunciation with a mad howl.	В конце концов он врывался на кухню и с сумасшедшим воплем обрушивал на Элизу свои обличения, сразу беря быка за рога.
His turbulent and undisciplined rhetoric had acquired, by the regular convention of its usage, something of the movement and directness of classical epithet: his similes were preposterous, created really in a spirit of vulgar mirth, and the great comic intelligence that was in the family - down to the youngest - was shaken daily by it.	Благодаря постоянной и неизменной практике его буйное и прихотливое красноречие до некоторой степени приобрело стройность и выразительность классической риторики - его уподобления были невероятны, и порождались они духом простецкой насмешки, а присущее всей семье (вплоть до самого младшего её члена) острое восприятие смешного получало ежедневно всё новую пищу.
The children grew to await his return in the evening with a kind of exhilaration.	Дети теперь ждали вечерних появлений отца с ликующим нетерпением.
Indeed, Eliza herself, healing slowly and painfully her great hurt, got a certain stimulation from it; but there was still in her a fear of the periods of drunkenness, and latently, a stubborn and unforgiving recollection of the past.	И даже сама Элиза, медленно и с трудом залечивавшая свою жестокую рану, черпала в них некоторую поддержку. Однако в ней по-прежнему жил страх перед его запоями и где-то в глубине пряталось упрямое и непрощающее воспоминание о прошлом.
But, during that winter, as death, assaulted by the quick and healing gaiety of children, those absolute little gods of the moment, lifted itself slowly out of their hearts, something like hopefulness returned to her.	Но с течением зимы, по мере того как смерть медленно снимала свою руку с их сердец под натиском буйной и целительной весёлости детей, этих всесильных божков бегущего мгновения, она вновь начинала обретать подобие надежды.
They were a life unto themselves - how lonely they were they did not know, but they were known to every one and friended by almost no one.	Их жизнь замыкалась в них самих - они и не подозревали о своём одиночестве, но знакомы с ними были почти все, а настоящих друзей у них не было вовсе.
Their status was singular - if they could have been distinguished by caste, they would probably have been called middle-class, but the Duncans, the Tarkintons, all their neighbors, and all their acquaintances throughout the town, never drew in to them, never came into the strange rich color of their lives, because they had twisted the design of all orderly life, because there was in them a mad, original, disturbing quality which they did not suspect.	Их положение было особым: если бы они поддавались сословному определению, то их, пожалуй, пришлось бы отнести к зажиточному мещанству, однако ни Данкены, ни Таркинтоны, ни остальные их соседи, а также и все прочие их знакомые в городе никогда не были по-настоящему близки с ними, никогда не приобщались сочным краскам их жизни - потому что они разбивали все рамки размеренной упорядоченности, потому что в них крылось сумасшедшее, пугающее своеобразие, о котором они не догадывались.
And companionship with the elect - those like the Hilliards - was equally impossible, even if they had had the gift or the desire for it.	Дружба же с избранными - людьми вроде Хильярдов - была столь же невозможна, даже если бы они обладали нужными для этого дарованиями и искали её.
But they hadn't.	Но они ими не обладали и не искали её.
Gant was a great man, and not a singular one, because singularity does not hold life in unyielding devotion to it.	Г ант был великим человеком, а не чудаком, потому что чудачество не поклоняется жизни с исступленной преданностью.

As he stormed through the house, unleashing his gathered bolts, the children followed him joyously, shrieking exultantly as he told Eliza he had first seen her "wriggling around the corner like a snake on her belly," or, as coming in from freezing weather he had charged her and all the Pentlands with malevolent domination of the elements.	Когда он ураганом проносился по дому, меча накопленные грома, дети весело бежали за ним и восторженно взвизгивали, когда он сообщал, что Элиза, "извиваясь, выскочила на него из-за угла, как змея на брюхе" или когда, вернувшись с мороза, он обвинял её и всех Пентлендов в злокозненном господстве над стихиями.
"We will freeze," he yelled, "we will freeze in this hellish, damnable, cruel and God-forsaken climate.	- Мы все замёрзнем, - вопил он, - мы все замёрзнем в этом адском, проклятом, жестоком и богом забытом климате.
Does Brother Will care?	А брату Уиллу есть до этого дело?
Does Brother Jim care?	А брату Джиму есть до этого дело?
Did the Old Hog, your miserable old father, care?	А Старому Борову, твоему презренному папаше, было до этого дело?
Merciful God!	Боже милосердный!
I have fallen into the hands of fiends incarnate, more savage, more cruel, more abominable than the beasts of the field.	Я попал в лапы доподлинных дьяволов, более злобных, более свирепых, более ужасных, чем звери полевые.
Hellhounds that they are, they will sit by and gloat at my agony until I am done to death."	И эти исчадия ада будут сидеть и смаковать мои смертные муки, пока я не испущу дух!
He paced rapidly about the adjacent wash-room for a moment, muttering to himself, while grinning Luke stood watchfully near.	Несколько минут он расхаживал по прачечной, примыкавшей к кухне, и что-то бормотал себе под нос, а Люк, ухмыляясь, подбирался поближе.
"But they can eat!" he shouted, plunging suddenly at the kitchen door.	- Но жрать они умеют! - вопил он, внезапно врываясь в кухню.
"They can eat - when some one else will feed them.	- Жрать они умеют, когда их кто-нибудь кормит!
I shall never forget the Old Hog as long as I live.	Я до смертного часа не забуду Старого Борова!
Cr-unch, Cr-unch, Cr-unch,"- they were all exploded with laughter as his face assumed an expression of insane gluttony, and as he continued, in a slow, whining voice intended to represent the speech of the late Major: "'Eliza, if you don't mind I'll have some more of that chicken,' when the old scoundrel had shovelled it down his throat so fast we had to carry him away from the table."	Хрясть! Хрясть! Хрясть! Они все покатывались от хохота, потому что на его лице появлялось выражение неописуемой жадности, и он продолжал визгливо и медленно, якобы изображая покойного майора: - "Элиза, с твоего разрешения я возьму ещё кусочек курочки!" А сам запихнул её себе в глотку с такой поспешностью, старый негодяй, что нам пришлось его унести от стола на руках!
As his denunciation reached some high extravagance the boys would squeal with laughter, and Gant, inwardly tickled, would glance around slyly with a faint grin bending the corners of his thin mouth.	Когда его обличения достигали головокружительных высот, мальчики хохотали как одержимые, а Г ант, втайне польщённый, исподтишка посматривал по сторонам, и в уголках его узкогубого рта пряталась усмешка.
Eliza herself would laugh shortly, and then exclaim roughly:	Элиза тоже смеялась, а потом, оборвав смех, говорила грозно:
"Get out of here!	- Убирайтесь отсюда!
I've had enough of your goings-on for one night."	На сегодня с меня хватит ваших представлений!

Sometimes, on these occasions, his good humor grew so victorious that he would attempt clumsily to fondle her, putting one arm stiffly around her waist, while she bridled, became confused, and half-attempted to escape, saying:	Иногда всё это приводило его в такое победоносно добродушное настроение, что он пытался неуклюже приласкать Элизу и неловко обнимал её одной рукой за талию, а она сердилась, смущалась и, вырываясь, хотя и не очень энергично, говорила:
"Get away!	- Оставьте.
Get away from me!	Ну оставьте же.
It's too late for that now."	Время для этого давно прошло.
Her white embarrassed smile was at once painful and comic: tears pressed closely behind it.	Её белая смущённая улыбка была одновременно и жалкой и смешной - где-то совсем близко за ней прятались слёзы.
At these rare, unnatural exhibitions of affection, the children laughed with constraint, fidgeted restlessly, and said:	При виде этих редких, неестественных проявлений нежности дети неуверенно смеялись, переминались с ноги на ногу и говорили:
"Aw, papa, don't."	- Ну, пап, не надо!
Eugene, when he first noticed an occurrence of this sort, was getting on to his fifth year: shame gathered in him in tangled clots, aching in his throat; he twisted his neck about convulsively, smiling desperately as he did later when he saw poor buffoons or mawkish scenes in the theatre.	Юджин впервые осознал одну из подобных сцен, когда ему шёл пятый год, - в нём колючими сгустками поднялся стыд, царапая горло; он конвульсивно дёрнул шеей и улыбнулся отчаянной улыбкой, как улыбался впоследствии, когда смотрел на скверных клоунов или на актёров, разыгрывающих сладенькую сентиментальную сцену.
And he was never after able to see them touch each other with affection, without the same inchoate and choking humiliation: they were so used to the curse, the clamor, and the roughness, that any variation into tenderness came as a cruel affectation.	И с этих пор всякая нежность между ними вызывала в нем это первозданное мучительное чувство унижения: проклятия, вопли, грубость стали для них настолько привычными, что даже намёк на ласку воспринимался как безжалостная аффектация.
But as the slow months, gummed with sorrow, dropped more clearly, the powerful germinal instinct for property and freedom began to reawaken in Eliza, and the ancient submerged struggle between their natures began again.	Однако по мере того, как медлительные месяцы, замутнённые горем, начали проясняться, в Элизе постепенно вновь пробуждалось могучее врождённое стремление к собственности и свободе, а вместе с этим возобновилась и былая скрытая борьба их противоположных натур.
The children were growing up - Eugene had found playmates - Harry Tarkinton and Max Isaacs.	Дети подрастали, у Юджина уже завелись приятели - Гарри Таркинтон и Макс Айзекс.
Her sex was a fading coal.	Женская природа в ней угасала, как зола.
Season by season, there began again the old strife of ownership and taxes.	Одно время года сменялось другим, и вновь разгорался старый раздор из-за налогов, с которыми было связано владение землёй.
Returning home, with the tax-collector's report in his hand, Gant would be genuinely frantic with rage.	Возвращаясь домой с налоговой повесткой в руке, Гант кричал с искренним бешенством:
"In the name of God, Woman, what are we coming to?	- Во имя бога, женщина! К чему это приведёт?