Маргарет Митчелл - Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Маргарет Митчелл - Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Маргарет Митчелл
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Маргарет Митчелл - Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Маргарет Митчелл, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Унесенные ветром» — единственный роман Маргарет Митчелл (1900—1949). Ее жизнь рано оборвалась из-за трагической случайности, но образам Скарлетт О'Хара и Ретта Батлера, рожденным воображением «маленькой смелой женщины» — как называли писательницу американские критики, — суждено жить вечно.
Это книга о любви и о войне, о предательстве и верности, о жестокости и о красоте самой жизни. Это одна из тех книг, к которым возвращаешься снова спустя годы и испытываешь радость от встречи...

Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Унесенные ветром. Том 2 - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Маргарет Митчелл

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

It would be so good to dance again.	А танцевать так хотелось!
But, of course, she could do more with Frank in this sequestered alcove than in a breathless reel and she could listen fascinated to his talk and encourage him to greater flights of foolishness.	Зато сидя в этой уединенной нише, она, конечно, куда быстрее сумеет вскружить голову Фрэнку, чем мелькая в бешеном вальсе: она станет с зачарованным видом слушать его болтовню, поощряя своим вниманием к еще большему полету глупости.
But the music certainly was inviting.	Но музыка так звала!
Her slipper patted longingly in time with old Levi's large splayed foot as he twanged a strident banjo and called the figures of the reel.	Скарлетт постукивала туфелькой в такт ударам широкой разлапистой ступни старика Леви, а он вовсю наяривал на сладкозвучном банджо и объявлял фигуры танца.
Feet swished and scraped and patted as the twin lines danced toward each other, retreated, whirled and made arches of their arms.	Ноги танцоров шаркали, скользили, постукивали по полу, две цепочки сходились, расходились, кружились, руки взлетали.
"'Ole Dan Tucker he got drunk--'	Старик Дэн Таккер захмелел...
(Swing yo' padners!)	(Кружите партнерш!)
'Fell in de fiah' an' he kick up a chunk!'	В камин упал и очумел!
(Skip light, ladies!)"	(Скользите, леди, скользите!)
After the dull and exhausting months at Tara it was good to hear music again and the sound of dancing feet, good to see familiar friendly faces laughing in the feeble light, calling old jokes and catchwords, bantering, rallying, coquetting.	После унылых, изнуряющих месяцев в Таре так хорошо было снова слышать музыку и шарканье ног по паркету, так хорошо было видеть вокруг в слабом свете свечей знакомые, дружеские, смеющиеся лица, слышать старые шутки и прибаутки, подтруниванья, заигрыванья.
It was like coming to life again after being dead.	Точно ты была мертва и снова вернулась к жизни.
It almost seemed that the bright days of five years ago had come back again.	И вернулось то веселое время, что было пять лет назад.
If she could close her eyes and not see the worn made-over dresses and the patched boots and mended slippers, if her mind did not call up the faces of boys missing from the reel, she might almost think that nothing had changed.	Если бы закрыть глаза и не видеть этих старых шитых-перешитых платьев, и залатанных башмаков, и чиненых туфель, если бы в памяти не вставали лица молодых людей, которые никогда уже не будут танцевать, - могло бы показаться, что и в самом деле ничего не изменилось.
But as she looked, watching the old men grouped about the decanter in the dining room, the matrons lining the walls, talking behind fanless hands, and the swaying, skipping young dancers, it came to her suddenly, coldly, frighteningly that it was all as greatly changed as if these familiar figures were ghosts.	Но сейчас, глядя на пожилых людей, толпившихся вокруг графина с вином в столовой, на матрон, стоявших беседуя вдоль стен и не знавших, куда девать лишенные веера руки, и на покачивавшихся, подпрыгивавших молодых танцоров, Скарлетт вдруг холодно, с пугающим спокойствием осознала, что все изменилось -изменилось непоправимо, так изменилось, словно перед ней были не люди, а призраки.
They looked the same but they were different.	Выглядели они как прежде, но были другими.
What was it?	Что же произошло?
Was it only that they were five years older?	Лишь то, что они стали на пять лет старше?

No, it was something more than the passing of time.	Нет, тут было что-то другое - не просто следы времени.
Something had gone out of them, out of their world.	Что-то ушло из них, ушло из их мира.
Five years ago, a feeling of security had wrapped them all around so gently they were not even aware of it.	Пять лет назад ощущение незыблемости окружающего жило в них столь прочно, было столь неизменно, что они даже не сознавали этого.
In its shelter they had flowered.	И цвели, укрытые им от бурь, как цветы в оранжерее.
Now it was gone and with it had gone the old thrill, the old sense of something delightful and exciting just around the corner, the old glamor of their way of living.	Теперь же это исчезло, как исчезли и былая радость, и былое ожидание чего-то чудесного, волнующего, и былой блеск их жизни.
She knew she had changed too, but not as they had changed, and it puzzled her.	Скарлетт знала, что и она изменилась, но не в такой мере, как они, и это озадачивало ее.
She sat and watched them and she felt herself an alien among them, as alien and lonely as if she had come from another world, speaking a language they did not understand and she not understanding theirs.	Она сидела и наблюдала за ними и чувствовала себя среди них чужой - совсем чужой и одинокой, словно явилась сюда с другой планеты, говорила на непонятном им языке и не понимала их языка.
Then she knew that this feeling was the same one she felt with Ashley.	И тут у нее мелькнула мысль, что такое же чувство испытывала она, когда бывала с Эшли.
With him and with people of his kind--and they made up most of her world--she felt outside of something she could not understand.	С ним и с людьми его типа, - а ведь именно они заполняли ее мир, - Скарлетт чувствовала себя как бы вне пределов знакомого и понятного.
Their faces were little changed and their manners not at all but it seemed to her that these two things were all that remained of her old friends.	Их лица почти не изменились, их манеры не изменились совсем, и все же у нее было такое ощущение, что только это и осталось от ее старых друзей.
An ageless dignity, a timeless gallantry still clung about them and would cling until they died but they would carry undying bitterness to their graves, a bitterness too deep for words.	Неподвластное возрасту достоинство, неподвластная времени галантность - все это по-прежнему было при них и будет с ними до конца дней, но, кроме того, они будут нести до могилы еще и вечную горечь-горечь слишком глубокую, чтобы описать ее словами.
They were a soft-spoken, fierce, tired people who were defeated and would not know defeat, broken yet standing determinedly erect.	Это были вежливые, пылкие, усталые люди, которые потерпели поражение, но не желали этого признавать, - люди, которых подкосила жизнь, а они упрямо продолжали стоять.
They were crushed and helpless, citizens of conquered provinces. They were looking on the state they loved, seeing it trampled by the enemy, rascals making a mock of the law, their former slaves a menace, their men disfranchised, their women insulted.	Они были раздавлены и беспомощны, эти обитатели покоренных провинций, они смотрели на свой край, который так любили, и видели, как топчет его враг, как всякие проходимцы превращают закон в посмешище, как бывшие рабы посягают на их благополучие, как мужчин лишают всех прав, а женщин оскорбляют.
And they were remembering graves.	При этом они не забывали о могилах своих близких.

Everything in their old world had changed but the old forms.	Все в их мире переменилось - все, кроме старого стиля жизни.
The old usages went on, must go on, for the forms were all that were left to them.	Старые обычаи сохранились - должны сохраниться, ибо это все, что у них осталось.
They were holding tightly to the things they knew best and loved best in the old days, the leisured manners, the courtesy, the pleasant casualness in human contacts and, most of all, the protecting attitude of the men toward their women.	И они крепко держались того, что лучше всего умели и больше всего любили в былые дни, - эта неспешность манер, изысканная галантность, милая непринужденность в общении, а главное -забота мужчин о женщинах.
True to the tradition in which they had been reared, the men were courteous and tender and they almost succeeded in creating an atmosphere of sheltering their women from all that was harsh and unfit for feminine eyes.	Следуя традициям, в которых они воспитывались, мужчины вели себя галантно и мягко, им почти удавалось создать вокруг своих женщин такую атмосферу, которая отгораживала их от всего жестокого и непотребного для женских глаз.
That, thought Scarlett, was the height of absurdity, for there was little, now, which even the most cloistered women had not seen and known in the last five years.	Вот уж это верх глупости, думала Скарлетт: ведь почти не осталось ничего такого, чего женщины, даже наиболее оберегаемые, не увидели бы и не узнали за последние пять лет.
They had nursed the wounded, closed dying eyes, suffered war and fire and devastation, known terror and flight and starvation.	Они ухаживали за ранеными, закрывали глаза покойникам, пережили войну, поджары, разрушения, познали страх, бегство, голод.
But, no matter what sights they had seen, what menial tasks they had done and would have to do, they remained ladies and gentlemen, royalty in exile--bitter, aloof, incurious, kind to one another, diamond hard, as bright and brittle as the crystals of the broken chandelier over their heads.	Но чего бы ни видели их глаза и каким бы тяжким трудом ни были заняты их руки, они оставались леди и джентльменами, коронованными особами в изгнании, - исполненные горечи, холодно безучастные, нелюбопытные, добрые друг к другу, твердые как алмаз и такие же блестящие и хрупкие, как хрустальные подвески разбитой люстры у них над головой.
The old days had gone but these people would go their ways as if the old days still existed, charming, leisurely, determined not to rush and scramble for pennies as the Yankees did, determined to part with none of the old ways.	Былые времена безвозвратно ушли, а эти люди будут по-прежнему жить согласно своим обычаям - так, словно ничего не изменилось, -очаровательно медлительные, твердо уверенные, что не надо спешить и, подобно янки, устраивать свалку из-за лишнего гроша, твердо решившие не расставаться со старыми привычками.
Scarlett knew that she, too, was greatly changed.	Да, Скарлетт знала, что и она сильно изменилась.
Otherwise she could not have done the things she had done since she was last in Atlanta; otherwise she would not now be contemplating doing what she desperately hoped to do.	Иначе не могла бы она жить так, как жила после своего бегства из Атланты; иначе не обдумывала бы сейчас тот шаг, который так отчаянно надеялась совершить.
But there was a difference in their hardness and hers and just what the difference was, she could not, for the moment, tell.	Но и твердость была иной, чем у них, а в чем разница, она сказать не могла.
Perhaps it was that there was nothing she would not do, and there were so many things these people would rather die than do.	Возможно, в том, что не было такого поступка, который она не могла бы совершить, тогда как у этих людей очень много было такого, чего они ни при каких условиях совершить не могли бы.