Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Джозеф Конрад
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Джозеф Конрад, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Сердце тьмы» – путешествие английского моряка в глубь Африки, психологическое изображение борьбы цивилизации и природы, исследование «тьмы человеческого сердца», созданное Джозефом Конрадом после восьми лет пребывания в Конго. По мотивам повести «Сердце тьмы» был написан сценарий знаменитого фильма Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня».

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Джозеф Конрад

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

All Europe contributed to the making of Kurtz; and by and by I learned that, most appropriately, the International Society for the Suppression of Savage Customs had intrusted him with the making of a report, for its future guidance.	Вся Европа участвовала в создании Куртца. Как я со временем узнал, "Международное общество по просвещению дикарей" поручило ему написать отчет, каковым можно было бы руководствоваться в дальнейшей работе.
And he had written it, too.	И он этот отчет написал.
I've seen it. I've read it.	Я его видел, читал.
It was eloquent, vibrating with eloquence, but too high-strung, I think.	Отчет красноречивый, но, сказал бы я, написанный на высоких нотах.
Seventeen pages of close writing he had found time for!	Он нашел время исписать мелким почерком семнадцать страниц!
But this must have been before his-let us say-nerves, went wrong, and caused him to preside at certain midnight dances ending with unspeakable rites, which-as far as I reluctantly gathered from what I heard at various times-were offered up to him-do you understand?-to Mr. Kurtz himself.	Но должно быть, это было им написано до того, как... ну, скажем, нервы его расходились и побудили мистера Куртца председательствовать во время полунощной пляски, закончившейся невероятными церемониальными обрядами. Впоследствии я, к досаде своей, разузнал, что обряды эти совершались в честь его... вы понимаете? в честь самого мистера Куртца.
But it was a beautiful piece of writing.	Но статья была прекрасная.
The opening paragraph, however, in the light of later information, strikes me now as ominous.	Впрочем, теперь, когда сведения мои пополнились, вступление к статье кажется мне зловещим.
He began with the argument that we whites, from the point of development we had arrived at, 'must necessarily appear to them [savages] in the nature of supernatural beings-we approach them with the might of a deity,' and so on, and so on.	Куртц развивал ту мысль, что мы, белые, достигшие известной степени развития, "должны казаться им (дикарям) существами сверхъестественными. Мы к ним приходим могущественными, словно боги" - и так далее и так далее.
'By the simple exercise of our will we can exert a power for good practically unbounded,' etc., etc. From that point he soared and took me with him.	"Тренируя нашу волю, мы можем добиться власти неограниченной и благотворной..." Начиная с этого места он воспарил и прихватил меня с собой.
The peroration was magnificent, though difficult to remember, you know.	Заключительные фразы были великолепны, но трудно поддавались запоминанию.
It gave me the notion of an exotic Immensity ruled by an august Benevolence.	У нас сохранилось впечатление о мире экзотическом, необъятном, управляемом могущественной благой силой.
It made me tingle with enthusiasm.	Я преисполнился энтузиазма.
This was the unbounded power of eloquence-of words-of burning noble words.	Такова неограниченная власть красноречия -пламенных, благородных слов.
There were no practical hints to interrupt the magic current of phrases, unless a kind of note at the foot of the last page, scrawled evidently much later, in an unsteady hand, may be regarded as the exposition of a method.	Никакие практические указания не врывались в магический поток фраз, и только в конце последней страницы - видимо, спустя большой промежуток времени - была нацарапана нетвердой рукой заметка, которую можно рассматривать как изложение метода.

It was very simple, and at the end of that moving appeal to every altruistic sentiment it blazed at you, luminous and terrifying, like a flash of lightning in a serene sky:	Она очень проста, и, после трогательного призыва ко всем альтруистическим чувствам, она вас ослепляет и устрашает, как вспышка молнии в ясном небе:
' Exterminate all the brutes!'	"Истребляйте всех скотов!"
The curious part was that he had apparently forgotten all about that valuable postscriptum, because, later on, when he in a sense came to himself, he repeatedly entreated me to take good care of 'my pamphlet' (he called it), as it was sure to have in the future a good influence upon his career.	Любопытно то, что он, видимо, позабыл об этом многозначительном постскриптуме, ибо позднее, придя, так сказать, в себя, настойчиво умолял меня хранить "памфлет" (так называл он свою статью), который должен был благоприятно отразиться на его карьере.
I had full information about all these things, and, besides, as it turned out, I was to have the care of his memory.	Обо всем этом у меня имелись точные сведения, а в будущем мне пришлось позаботиться и о его добром имени.
I've done enough for it to give me the indisputable right to lay it, if I choose, for an everlasting rest in the dust-bin of progress, amongst all the sweepings and, figuratively speaking, all the dead cats of civilization.	Я достаточно об этом позаботился - и потому, если бы захотел, имел полное право бросить этот памфлет в мусорную кучу прогресса - туда, где, фигурально выражаясь, покоятся все дохлые кошки цивилизации.
But then, you see, I can't choose.	Но, видите ли, у меня не было выбора.
He won't be forgotten. Whatever he was, he was not common.	Мистера Куртца нельзя было забыть, так как он, во всяком случае, человек незаурядный.
He had the power to charm or frighten rudimentary souls into an aggravated witch-dance in his honour; he could also fill the small souls of the pilgrims with bitter misgivings: he had one devoted friend at least, and he had conquered one soul in the world that was neither rudimentary nor tainted with self-seeking.	Он имел власть чаровать или устрашать первобытные души дикарей, которые в его честь совершали колдовскую пляску; он умел вселить злобные опасения в маленькие душонки пилигримов; он приобрел, во всяком случае, одного преданного друга, и он завоевал одну душу в мире, отнюдь не первобытную и не зараженную самоанализом.
No; I can't forget him, though I am not prepared to affirm the fellow was exactly worth the life we lost in getting to him.	Да, я не могу его забыть, хотя и не собираюсь утверждать, что он стоил того человека, которого мы потеряли, чтобы до него добраться.
I missed my late helmsman awfully-I missed him even while his body was still lying in the pilot-house.	Мне не хватало моего погибшего рулевого; я остро ощущал его отсутствие даже в тот момент, когда тело его еще лежало в рулевой рубке.
Perhaps you will think it passing strange this regret for a savage who was no more account than a grain of sand in a black Sahara.	Пожалуй, вам покажется странным это сожаление о дикаре, который имел не больше значения, чем песчинка в черной Сахаре.
Well, don't you see, he had done something, he had steered; for months I had him at my back-a help-an instrument.	Но поймите, он что-то делал, он правил рулем. В течение многих дней он стоял за моей спиной -мой помощник, мое орудие.
It was a kind of partnership.	Это было своего рода товарищество.
He steered for me-I had to look after him, I worried about his deficiencies, and thus a subtle bond had been created, of which I only became aware when it was suddenly broken.	Он правил за меня - я следил за ним. Меня тревожили его недостатки, и вот протянулась между нами тонкая нить, которую я заметил лишь тогда, когда она внезапно оборвалась.

And the intimate profundity of that look he gave me when he received his hurt remains to this day in my memory-like a claim of distant kinship affirmed in a supreme moment.	А глубокий задушевный взгляд, какой он на меня бросил, когда ему нанесли удар... я помню по сей день как утверждение далекого родства.
"Poor fool!	Бедняга!
If he had only left that shutter alone.	Если б только он не трогал этого ставня!
He had no restraint, no restraint-just like Kurtz-a tree swayed by the wind. As soon as I had put on a dry pair of slippers, I dragged him out, after first jerking the spear out of his side, which operation I confess I performed with my eyes shut tight.	У него не было выдержки - как не было ее у Куртца... Дерево, раскачиваемое ветром... Надев сухие туфли, я вытащил его из рубки. Предварительно я вырвал у него из бока копье, причем, признаюсь, эту операцию я произвел с закрытыми глазами.
His heels leaped together over the little doorstep; his shoulders were pressed to my breast; I hugged him from behind desperately.	Его пятки очутились за порогом; плечи его я прижимал к своей груди. Я обнял его сзади и тащил.
Oh! he was heavy, heavy; heavier than any man on earth, I should imagine.	О, каким он был тяжелым! Мне он казался тяжелее любого человека на земле.
Then without more ado I tipped him overboard.	Затем, не теряя времени, я спустил его за борт.
The current snatched him as though he had been a wisp of grass, and I saw the body roll over twice before I lost sight of it for ever.	Течение его подхватило, словно он был пучок травы; я видел, как тело два раза перевернулось и скрылось навеки.
All the pilgrims and the manager were then congregated on the awning-deck about the pilot-house, chattering at each other like a flock of excited magpies, and there was a scandalized murmur at my heartless promptitude.	Все пилигримы и начальник собрались на верхней палубе около рулевой рубки и трещали, словно стая взволнованных сорок; возмущенным шепотом отозвались они на мой бессердечный поступок.
What they wanted to keep that body hanging about for I can't guess.	Зачем было им оставлять здесь это тело - я не могу догадаться.
Embalm it, maybe.	Быть может, они собирались его набальзамировать.
But I had also heard another, and a very ominous, murmur on the deck below.	Но с нижней палубы донесся до меня шепот -зловещий шепот.
My friends the wood-cutters were likewise scandalized, and with a better show of reason-though I admit that the reason itself was quite inadmissible.	Мои друзья дровосеки также были скандализованы, и не без причины, но, признаюсь, их расчеты казались мне недопустимыми.
Oh, quite! I had made up my mind that if my late helmsman was to be eaten, the fishes alone should have him.	Я решил, что если моему покойному рулевому суждено быть съеденным, то пусть его съедят одни рыбы.
He had been a very second-rate helmsman while alive, but now he was dead he might have become a first-class temptation, and possibly cause some startling trouble.	При жизни он был посредственным рулевым, а после смерти мог сделаться первоклассным искусителем и, пожалуй, вызвать серьезное волнение.
Besides, I was anxious to take the wheel, the man in pink pyjamas showing himself a hopeless duffer at the business.	Кроме того, я хотел поскорее занять место у штурвала, так как парень в розовой пижаме оказался безнадежным идиотом.
"This I did directly the simple funeral was over.	Покончив с несложными похоронами, я поспешил его сменить.