Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Джозеф Конрад
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Джозеф Конрад, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Сердце тьмы» – путешествие английского моряка в глубь Африки, психологическое изображение борьбы цивилизации и природы, исследование «тьмы человеческого сердца», созданное Джозефом Конрадом после восьми лет пребывания в Конго. По мотивам повести «Сердце тьмы» был написан сценарий знаменитого фильма Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня».

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Джозеф Конрад

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

I was within a hair's breadth of the last opportunity for pronouncement, and I found with humiliation that probably I would have nothing to say.	Я был на волосок от последней возможности произнести над собой приговор, и со стыдом я обнаружил, что, быть может, мне нечего будет сказать.
This is the reason why I affirm that Kurtz was a remarkable man.	Вот почему я утверждаю, что Куртц был замечательным человеком.
He had something to say.	Ему было что сказать.
He said it.	Он это сказал.
Since I had peeped over the edge myself, I understand better the meaning of his stare, that could not see the flame of the candle, but was wide enough to embrace the whole universe, piercing enough to penetrate all the hearts that beat in the darkness.	С тех пор как я сам поглядел за грань, мне понятен стал взгляд его глаз, не видевших пламени свечи, но созерцавших вселенную и достаточно зорких, чтобы разглядеть все сердца, что бьются во тьме.
He had summed up-he had judged.	Он подвел итог и вынес приговор:
' The horror!'	"Ужас!"
He was a remarkable man.	Он был замечательным человеком.
After all, this was the expression of some sort of belief; it had candour, it had conviction, it had a vibrating note of revolt in its whisper, it had the appalling face of a glimpsed truth-the strange commingling of desire and hate.	В конце концов, в этом слове была, какая-то вера, прямота, убежденность; в шепоте слышалась вибрирующая нотка возмущения, странное слияние ненависти и желания, - это слово отражало странный лик правды.
And it is not my own extremity I remember best-a vision of greyness without form filled with physical pain, and a careless contempt for the evanescence of all things-even of this pain itself.	И лучше всего запомнил я не те минуты мои, которые казались мне последними, - не серое бесформенное пространство, заполненное физической болью и равнодушным презрением к эфемерности всего, даже самой боли.
No!	Нет!
It is his extremity that I seem to have lived through.	Его последние минуты я, казалось, пережил и запомнил.
True, he had made that last stride, he had stepped over the edge, while I had been permitted to draw back my hesitating foot.	Правда, он сделал последний шаг, он шагнул за грань, тогда как мне разрешено было отступить.
And perhaps in this is the whole difference; perhaps all the wisdom, and all truth, and all sincerity, are just compressed into that inappreciable moment of time in which we step over the threshold of the invisible.	Быть может, в этом-то и заключается разница; быть может, вся мудрость, вся правда, вся искренность сжаты в этом одном неуловимом моменте, когда мы переступаем порог смерти.
Perhaps!	Быть может!
I like to think my summing-up would not have been a word of careless contempt.	Мне хочется думать, что, подведя итог, я не брошу слова равнодушного презрения.
Better his cry-much better.	Уж лучше его крик - гораздо лучше.
It was an affirmation, a moral victory paid for by innumerable defeats, by abominable terrors, by abominable satisfactions.	В нем было утверждение, моральная победа, оплаченная бесчисленными поражениями, гнусными ужасами и гнусным удовлетворением.
But it was a victory!	Но это победа!

That is why I have remained loyal to Kurtz to the last, and even beyond, when a long time after I heard once more, not his own voice, but the echo of his magnificent eloquence thrown to me from a soul as translucently pure as a cliff of crystal.	Вот почему я остался верным Куртцу до конца - и даже после его смерти, когда много времени спустя я снова услышал - не его голос, но эхо его великолепного красноречия, отраженного душой такой же прозрачной и чистой, как кристалл.
"No, they did not bury me, though there is a period of time which I remember mistily, with a shuddering wonder, like a passage through some inconceivable world that had no hope in it and no desire.	Нет, меня они не похоронили, но был период, о котором я вспоминаю смутно, с содроганием, словно о пребывании в каком-то непостижимом мире, где нет ни надежд, ни желаний.
I found myself back in the sepulchral city resenting the sight of people hurrying through the streets to filch a little money from each other, to devour their infamous cookery, to gulp their unwholesome beer, to dream their insignificant and silly dreams.	Снова попал я в город, похожий на гроб повапленный, и с досадой смотрел на людей, которые суетились, чтобы выманить друг у друга денег, сожрать свою дрянную пищу, влить в себя скверное пиво, а ночью видеть бессмысленные и нелепые сны.
They trespassed upon my thoughts.	Эти люди вторгались в мои мысли.
They were intruders whose knowledge of life was to me an irritating pretence, because I felt so sure they could not possibly know the things I knew.	Их знание жизни казалось мне досадным притворством, ибо я был уверен, что они не могут знать тех фактов, какие известны мне.
Their bearing, which was simply the bearing of commonplace individuals going about their business in the assurance of perfect safety, was offensive to me like the outrageous flauntings of folly in the face of a danger it is unable to comprehend.	Их осанка - осанка заурядных людей, уверенных в полной безопасности и занимающихся своим делом, - оскорбляла меня, как наглое чванство глупца перед лицом опасности, недоступной его пониманию.
I had no particular desire to enlighten them, but I had some difficulty in restraining myself from laughing in their faces so full of stupid importance.	У меня не было особого желания их просвещать, но я с трудом удерживался, чтобы не расхохотаться при виде их глупо-самоуверенных лиц.
I daresay I was not very well at that time.	Пожалуй, в то время я был не совсем здоров.
I tottered about the streets-there were various affairs to settle-grinning bitterly at perfectly respectable persons.	Я бродил по улицам - мне нужно было уладить кое-какие дела - и горько усмехался, встречая почтенных людей.
I admit my behaviour was inexcusable, but then my temperature was seldom normal in these days.	Допускаю, что я вел себя непозволительно, но в те дни моя температура редко бывала нормальной.
My dear aunt's endeavours to 'nurse up my strength' seemed altogether beside the mark.	Все усилия славной моей тетушки "восстановить мои силы" не достигали своей цели.
It was not my strength that wanted nursing, it was my imagination that wanted soothing.	Не силы мои нуждались в восстановлении, но мозг жаждал успокоения.
I kept the bundle of papers given me by Kurtz, not knowing exactly what to do with it.	Я хранил пачку бумаг, врученных мне Куртцем, и не знал, что с ними делать.
His mother had died lately, watched over, as I was told, by his Intended.	Его мать недавно умерла; мне сказали, что ухаживала за ней его "нареченная".
A clean-shaved man, with an official manner and wearing gold-rimmed spectacles, called on me one day and made inquiries, at first circuitous, afterwards suavely pressing, about what he was pleased to denominate certain 'documents.'	Однажды заглянул ко мне гладко выбритый человек, державший себя официально и носивший очки в золотой оправе. Сначала окольным путем, а затем с вкрадчивой настойчивостью он стал расспрашивать о том, что ему угодно было называть "документами".

I was not surprised, because I had had two rows with the manager on the subject out there.	Я не удивился, ибо успел дважды поссориться из-за этого с начальником.
I had refused to give up the smallest scrap out of that package, and I took the same attitude with the spectacled man.	Я отказался дать ему хотя бы один листок; так же я держал себя и с этим человеком в очках.
He became darkly menacing at last, and with much heat argued that the Company had the right to every bit of information about its 'territories.'	Наконец он стал мрачно угрожать и с жаром доказывать, что фирма имеет право требовать все, касающееся ее "территории".
And said he, 'Mr. Kurtz's knowledge of unexplored regions must have been necessarily extensive and peculiar-owing to his great abilities and to the deplorable circumstances in which he had been placed: therefore-' I assured him Mr. Kurtz's knowledge, however extensive, did not bear upon the problems of commerce or administration.	По его словам, "мистер Куртц должен был обладать обширными и своеобразными сведениями о неисследованных областях, ибо этот выдающийся и одаренный человек попал в исключительную обстановку, а потому...". Я уверил его, что мистер Куртц - какими бы сведениями он ни обладал - проблем коммерческих или административных не касался.
He invoked then the name of science.	Тогда он заговорил об интересе научном:
' It would be an incalculable loss if,' etc., etc.	"Потеря будет велика, если..." и.т.д. и.т.д.
I offered him the report on the	Я ему предложил статью
'Suppression of Savage Customs,' with the postscriptum torn off.	"Искоренение обычаев дикарей", оторвав предварительно постскриптум.
He took it up eagerly, but ended by sniffing at it with an air of contempt.	Он жадно ее схватил, но потом презрительно фыркнул.
'This is not what we had a right to expect,' he remarked.	- Это не то, на что мы имели право надеяться, -заметил он.
'Expect nothing else,' I said.	- Не надейтесь, - сказал я.
' There are only private letters.'	- У меня остаются только его частные письма.
He withdrew upon some threat of legal proceedings, and I saw him no more; but another fellow, calling himself Kurtz's cousin, appeared two days later, and was anxious to hear all the details about his dear relative's last moments.	Он удалился, пригрозив судебным преследованием, и больше я его не видел. Но два дня спустя явился еще один субъект, назвавший себя кузеном Куртца: ему хотелось узнать о последних минутах дорогого родственника.
Incidentally he gave me to understand that Kurtz had been essentially a great musician.	Затем он дал мне понять, что Куртц был великим музыкантом.
'There was the making of an immense success,' said the man, who was an organist, I believe, with lank grey hair flowing over a greasy coat-collar.	"Он мог бы иметь колоссальный успех", - сказал мой посетитель, бывший, кажется, органистом. Его жидкие седые волосы спускались на засаленный воротник пиджака.
I had no reason to doubt his statement; and to this day I am unable to say what was Kurtz's profession, whether he ever had any-which was the greatest of his talents.	У меня не было оснований сомневаться в его словах. И по сей день я не могу сказать, какова была профессия мистера Куртца - если была у него таковая - и какой из его талантов можно назвать величайшим.