Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Джозеф Конрад
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3/5. Голосов: 11
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Джозеф Конрад - Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Джозеф Конрад, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

«Сердце тьмы» – путешествие английского моряка в глубь Африки, психологическое изображение борьбы цивилизации и природы, исследование «тьмы человеческого сердца», созданное Джозефом Конрадом после восьми лет пребывания в Конго. По мотивам повести «Сердце тьмы» был написан сценарий знаменитого фильма Фрэнсиса Форда Копполы «Апокалипсис сегодня».

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Сердце тьмы - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Джозеф Конрад

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

I had taken him for a painter who wrote for the papers, or else for a journalist who could paint-but even the cousin (who took snuff during the interview) could not tell me what he had been-exactly. He was a universal genius-on that point I agreed with the old chap, who thereupon blew his nose noisily into a large cotton handkerchief and withdrew in senile agitation, bearing off some family letters and memoranda without importance.	Я его считал художником, который писал в газетах, или журналистом, умевшим рисовать, но даже кузен его (который нюхал табак в продолжение нашей беседы) не мог мне сказать, кем он, собственно, был, Куртц был универсальным гением... Я согласился со стариком, который шумно высморкался в большой бумажный платок и, взволнованный, удалился, унося с собой какие-то не имеющие значения семейные письма.
Ultimately a journalist anxious to know something of the fate of his 'dear colleague' turned up.	Наконец, посетил меня журналист, горевший желанием узнать о судьбе своего "дорогого коллеги".
This visitor informed me Kurtz's proper sphere ought to have been politics 'on the popular side.'	Этот посетитель сообщил, что Куртцу следовало бы избрать политическую карьеру.
He had furry straight eyebrows, bristly hair cropped short, an eyeglass on a broad ribbon, and, becoming expansive, confessed his opinion that Kurtz really couldn't write a bit-'but heavens! how that man could talk.	У журналиста были косматые прямые брови, торчавшие, как щетина, коротко остриженные волосы и монокль на широкой ленте. Разговорившись, он заявил, что Куртц, по его мнению, писать не умел, но "как этот человек говорил!
He electrified large meetings.	Он мог наэлектризовать толпу.
He had faith-don't you see?-he had the faith.	У него была вера - понимаете? - вера.
He could get himself to believe anything-anything.	Он мог себя убедить в чем угодно... в чем угодно.
He would have been a splendid leader of an extreme party.'	Из него вышел бы блестящий лидер какой-нибудь крайней партии".
'What party?' I asked.	- Какой партии? - спросил я.
' Any party,' answered the other.	- Любой! - ответил тот.
'He was an-an-extremist.'	- Он... он был... экстремист.
Did I not think so?	Не так ли?
I assented.	Я согласился.
Did I know, he asked, with a sudden flash of curiosity, 'what it was that had induced him to go out there?'	Он полюбопытствовал, не известно ли мне, что побудило его поехать туда.
'Yes,' said I, and forthwith handed him the famous Report for publication, if he thought fit.	- Известно, - сказал я и вручил ему знаменитую статью для опубликования, если он найдет ее пригодной.
He glanced through it hurriedly, mumbling all the time, judged 'it would do,' and took himself off with this plunder.	Он торопливо ее просмотрел, бормоча себе что-то под нос, затем произнес: - Пригодится, - и ушел со своей добычей.
"Thus I was left at last with a slim packet of letters and the girl's portrait.	Итак, я остался со связкой писем и портретом девушки.
She struck me as beautiful-I mean she had a beautiful expression.	Она была красива... Я хочу сказать, что выражение ее лица казалось мне прекрасным.

I know that the sunlight can be made to lie, too, yet one felt that no manipulation of light and pose could have conveyed the delicate shade of truthfulness upon those features.	Я знаю, что даже солнечный свет может лгать, но никакое освещение и никакие позы не могли придать ее лицу такое выражение, внушавшее полное доверие.
She seemed ready to listen without mental reservation, without suspicion, without a thought for herself.	Казалось, она умела слушать с открытой душой, не питая никаких подозрений, не думая о себе.
I concluded I would go and give her back her portrait and those letters myself.	Я решил лично вернуть ей ее карточку и письма.
Curiosity?	Любопытство?
Yes; and also some other feeling perhaps.	Да; и, быть может, еще какое-то чувство.
All that had been Kurtz's had passed out of my hands: his soul, his body, his station, his plans, his ivory, his career.	Все, что принадлежало Куртцу, от меня ускользало: его душа, его тело, его станция, его планы, его слоновая кость, его карьера.
There remained only his memory and his Intended-and I wanted to give that up, too, to the past, in a way-to surrender personally all that remained of him with me to that oblivion which is the last word of our common fate.	Осталось только воспоминание о нем и его "нареченная"; я хотел и это отдать прошлому, хотел уступить все, что у меня от него осталось, забвению - последнему слову общей нашей судьбы.
I don't defend myself. I had no clear perception of what it was I really wanted.	Я не защищаюсь: тогда я неясно себе представлял, чего именно я хочу.
Perhaps it was an impulse of unconscious loyalty, or the fulfilment of one of those ironic necessities that lurk in the facts of human existence.	Быть может, то был порыв бессознательной верности... или завершение одной из тех иронических неизбежностей, которые таятся в человеческом бытии.
I don't know.	Не знаю.
I can't tell.	Не могу сказать.
But I went.	Но я отправился к ней.
"I thought his memory was like the other memories of the dead that accumulate in every man's life-a vague impress on the brain of shadows that had fallen on it in their swift and final passage; but before the high and ponderous door, between the tall houses of a street as still and decorous as a well-kept alley in a cemetery, I had a vision of him on the stretcher, opening his mouth voraciously, as if to devour all the earth with all its mankind.	Я думал, что воспоминание о нем, подобно воспоминаниям о других умерших, которые накапливаются в жизни каждого человека, -отпечаток в нашем мозгу уходящих от нас теней. Но перед высокой и массивной дверью, между высокими домами, на улице, такой же тихой и нарядной, как аллея кладбища, мне предстало видение: я увидел его на носилках; он прожорливо открывал рот, словно хотел проглотить всю землю и всех людей.
He lived then before me; he lived as much as he had ever lived-a shadow insatiable of splendid appearances, of frightful realities; a shadow darker than the shadow of the night, and draped nobly in the folds of a gorgeous eloquence.	Он жил, жил так, как и раньше, - ненасытный призрак, стремившийся к блестящей видимости и страшной реальности; призрак более темный, чем тени ночи, и благородно задрапированный в складки великолепного красноречия.

The vision seemed to enter the house with me-the stretcher, the phantom-bearers, the wild crowd of obedient worshippers, the gloom of the forests, the glitter of the reach between the murky bends, the beat of the drum, regular and muffled like the beating of a heart-the heart of a conquering darkness.	Видение, казалось, вошло в дом вместе со мной: носилки, призраки носильщиков, дикая толпа послушных почитателей, мрак лесов, блеск реки, бой барабана, ровный и приглушенный, как биение сердца - сердца тьмы-победительницы.
It was a moment of triumph for the wilderness, an invading and vengeful rush which, it seemed to me, I would have to keep back alone for the salvation of another soul.	То был момент триумфа для дикой глуши, мстительный ее набег, которому, казалось мне, я один должен был противостоять, чтобы спасти другую душу.
And the memory of what I had heard him say afar there, with the horned shapes stirring at my back, in the glow of fires, within the patient woods, those broken phrases came back to me, were heard again in their ominous and terrifying simplicity.	И воспоминание о том, что я от него слышал там, под сенью терпеливых лесов, когда за моей спиной двигались рогатые тени и пылали костры, - это воспоминание снова всплыло, я вновь услышал отрывистые фразы, зловещие и страшные в своей простоте.
I remembered his abject pleading, his abject threats, the colossal scale of his vile desires, the meanness, the torment, the tempestuous anguish of his soul.	Я вспомнил гнусные его мольбы и гнусные угрозы, гигантский размах нечистых его страстей, низость, муку, бурное отчаяние его души.
And later on I seemed to see his collected languid manner, when he said one day,	А потом я услышал, как он однажды сказал сдержанно и вяло:
'This lot of ivory now is really mine.	- Вся эта слоновая кость, в сущности, принадлежит мне.
The Company did not pay for it.	Фирма за нее не платила.
I collected it myself at a very great personal risk.	Я сам ее собрал, рискуя жизнью.
I am afraid they will try to claim it as theirs though. H'm. It is a difficult case.	Все-таки я боюсь, как бы они не предъявили права на нее... Гм... Положение затруднительное.
What do you think I ought to do-resist? Eh?	Как вы думаете, что мне делать? Бороться, а?
I want no more than justice.'... He wanted no more than justice-no more than justice.	Я хочу только справедливости... - Он хотел только справедливости.
I rang the bell before a mahogany door on the first floor, and while I waited he seemed to stare at me out of the glassy panel-stare with that wide and immense stare embracing, condemning, loathing all the universe.	Во втором этаже я позвонил у двери из красного дерева, а пока я ждал, он, казалось, смотрел на меня с блестящей филенки, смотрел своим глубоким взглядом, обнимающим, осуждающим, проклинающим вселенную.
I seemed to hear the whispered cry,	Я снова слышал шепот:
"The horror!	"Ужас!
The horror!"	Ужас!"
"The dusk was falling.	Спускались сумерки.
I had to wait in a lofty drawing-room with three long windows from floor to ceiling that were like three luminous and bedraped columns.	Мне пришлось подождать в высокой гостиной, где три узких окна поднимались от пола к потолку, словно светящиеся и задрапированные колонны.
The bent gilt legs and backs of the furniture shone in indistinct curves.	Блестели изогнутые и позолоченные ножки и спинки мебели.