Чарльз Диккенс - Холодный дом - английский и русский параллельные тексты

Тут можно читать онлайн Чарльз Диккенс - Холодный дом - английский и русский параллельные тексты - бесплатно ознакомительный отрывок. Жанр: Классическая проза. Здесь Вы можете читать ознакомительный отрывок из книги онлайн без регистрации и SMS на сайте лучшей интернет библиотеки ЛибКинг или прочесть краткое содержание (суть), предисловие и аннотацию. Так же сможете купить и скачать торрент в электронном формате fb2, найти и слушать аудиокнигу на русском языке или узнать сколько частей в серии и всего страниц в публикации. Читателям доступно смотреть обложку, картинки, описание и отзывы (комментарии) о произведении.

Читать книгу

Название:

Холодный дом - английский и русский параллельные тексты
Автор:

Чарльз Диккенс
Жанр:

Классическая проза
Издательство:

неизвестно
Год:

неизвестен
ISBN:

нет данных
Рейтинг:

3.4/5. Голосов: 101
Избранное:

Добавить в избранное
Отзывы:

Читать комментарии
Ваша оценка:
60

1

2

3

4

5

Чарльз Диккенс - Холодный дом - английский и русский параллельные тексты краткое содержание

Холодный дом - английский и русский параллельные тексты - описание и краткое содержание, автор Чарльз Диккенс, читайте бесплатно онлайн на сайте электронной библиотеки LibKing.Ru

Большой мастер создания интриги, Диккенс насытил драму "Холодный дом" тайнами и запутанными сюжетными ходами. Вы будете плакать и смеяться буквально на одной странице, сочувствовать и сострадать беззащитным и несправедливо обиженным - автор не даст вам перевести дух.

Холодный дом - английский и русский параллельные тексты - читать онлайн бесплатно ознакомительный отрывок

Холодный дом - английский и русский параллельные тексты - читать книгу онлайн бесплатно (ознакомительный отрывок), автор Чарльз Диккенс

Тёмная тема

Шрифт:

↓

↑

Сбросить

Интервал:

↓

↑

Закладка:

Сделать

Then is a fife heard trolling within the lodge on the inspiring topic of the	Тогда в сторожке заливается флейта, играющая вдохновенную мелодию
"British Grenadiers"; and as the evening closes in, a gruff inflexible voice is heard to say, while two men pace together up and down,	"Британских гренадеров", а под вечер двое мужчин прохаживаются взад и вперед и слышно, как кто-то произносит грубоватым твердым голосом:
"But I never own to it before the old girl.	"Но при старухе я этого не говорю.
Discipline must be maintained."	Надо соблюдать дисциплину".
The greater part of the house is shut up, and it is a show-house no longer; yet Sir Leicester holds his shrunken state in the long drawing-room for all that, and reposes in his old place before my Lady's picture.	Большая часть дома заперта, и посетителям его уже не показывают; но сэр Лестер, как и встарь, поддерживая свое одряхлевшее достоинство, возлежит на прежнем месте, перед портретом миледи.
Closed in by night with broad screens, and illumined only in that part, the light of the drawing-room seems gradually contracting and dwindling until it shall be no more.	По вечерам свечи в гостиной горят только в этом углу, огороженном широкими экранами, но кажется, будто круг света мало-помалу сужается и тускнеет, и недалеко то время, когда и здесь воцарится тьма.
A little more, in truth, and it will be all extinguished for Sir Leicester; and the damp door in the mausoleum which shuts so tight, and looks so obdurate, will have opened and received him.	Сказать правду, еще немного, и для сэра Лестера свет угаснет совсем, а сырая дверь мавзолея, которая закрывается так плотно и открывается с таким трудом, распахнется, чтобы его впустить.
Volumnia, growing with the flight of time pinker as to the red in her face, and yellower as to the white, reads to Sir Leicester in the long evenings and is driven to various artifices to conceal her yawns, of which the chief and most efficacious is the insertion of the pearl necklace between her rosy lips.	Длинными вечерами Волюмния, чье лицо с течением времени все больше багровеет там, где ему надлежит быть румяным, и все больше желтеет там, где оно должно быть белым, читает вслух сэру Лестеру и, вынужденная прибегать к различным уловкам, чтобы подавить зевоту, находит, что лучше всего это удается, когда берешь в рот жемчужное ожерелье и придерживаешь его розовыми губками.
Long-winded treatises on the Buffy and Boodle question, showing how Buffy is immaculate and Boodle villainous, and how the country is lost by being all Boodle and no Buffy, or saved by being all Buffy and no Boodle (it must be one of the two, and cannot be anything else), are the staple of her reading.	Читает она все больше многословные трактаты, в которых обсуждается вопрос о Баффи и Будле и доказывается, как непорочен Баффи и как мерзок Будл, или что страна погибает, ибо привержена к Будлу, а не к Баффи, или что она спасена, ибо предалась Баффи, а не Будлу (обязательно - тому или другому, а третьего быть не может).
Sir Leicester is not particular what it is and does not appear to follow it very closely, further than that he always comes broad awake the moment Volumnia ventures to leave off, and sonorously repeating her last words, begs with some displeasure to know if she finds herself fatigued.	Сэру Лестеру все равно что слушать, и слушает он не очень внимательно, хотя всякий раз, как Волюмния отваживается умолкнуть, он немедленно просыпается и, повторив звучным голосом последнее произнесенное ею слово, с легким неудовольствием осведомляется, не утомилась ли она?

However, Volumnia, in the course of her bird-like hopping about and pecking at papers, has alighted on a memorandum concerning herself in the event of "anything happening" to her kinsman, which is handsome compensation for an extensive course of reading and holds even the dragon Boredom at bay.	Впрочем, Волюмния, по-птичьи порхая и поклевывая разные бумаги, узрела как-то раз документ, относящийся к ней и составленный в предвидении того самого, что когда-нибудь "случится" с ее родичем, а документ этот должен так щедро вознаградить ее в будущем за нескончаемое чтение вслух, что уже теперь удерживает на почтительном расстоянии даже дракона Скуку.
The cousins generally are rather shy of Chesney Wold in its dullness, but take to it a little in the shooting season, when guns are heard in the plantations, and a few scattered beaters and keepers wait at the old places of appointment for low-spirited twos and threes of cousins.	Родственники перестали гостить в унылом Чесни-Уолде и съезжаются ненадолго лишь во время охотничьего сезона, когда в зарослях гремят выстрелы и несколько егерей и загонщиков, разбросанных по лесу, поджидают на прежних местах, не появится ли пара или тройка невеселых родственников.
The debilitated cousin, more debilitated by the dreariness of the place, gets into a fearful state of depression, groaning under penitential sofa-pillows in his gunless hours and protesting that such fernal old jail's--nough t'sew fler up--frever.	Изнемогающий кузен, которого здешняя скука доводит до полного изнеможения, впадает в ужасающе удрученное состояние духа и когда не охотится, стонет под гнетущим грузом диванных подушек, уверяя, что в этой чегтовой стагой тюгме пгямо взбеситься можно...
The only great occasions for Volumnia in this changed aspect of the place in Lincolnshire are those occasions, rare and widely separated, when something is to be done for the county or the country in the way of gracing a public ball.	Единственные праздники для Волюмнии в этом столь изменившемся линкольнширском поместье - это те немногие и очень редкие дни, когда она считает своим долгом послужить графству Линкольншир или всему отечеству вообще, украсив своим присутствием благотворительный бал.
Then, indeed, does the tuckered sylph come out in fairy form and proceed with joy under cousinly escort to the exhausted old assembly-room, fourteen heavy miles off, which, during three hundred and sixty-four days and nights of every ordinary year, is a kind of antipodean lumber- room full of old chairs and tables upside down.	И тогда эта чопорная сильфида преображается в юную фею и под конвоем кузенов, ликуя, трясется четырнадцать миль по скверной дороге, направляясь в убогий, запущенный бальный зал, который в течение трехсот шестидесяти четырех суток каждого невисокосного года напоминает дровяной склад у антиподов, - так набит он ветхими столами и стульями, опрокинутыми ножками кверху.
Then, indeed, does she captivate all hearts by her condescension, by her girlish vivacity, and by her skipping about as in the days when the hideous old general with the mouth too full of teeth had not cut one of them at two guineas each.	Тогда она и впрямь покоряет все сердца своей снисходительностью, девической живостью и способностью порхать не хуже, чем в те дни, когда у безобразного старого генерала со ртом, набитым зубами, еще не прорезалось ни одного зуба ценою по две гинеи за штуку.
Then does she twirl and twine, a pastoral nymph of good family, through the mazes of the dance.	Тогда эта буколическая нимфа знатного рода кружится и вертится, выполняя сложные фигуры танца.
Then do the swains appear with tea, with lemonade, with sandwiches, with homage.	Тогда к ней подлетают поклонники с чаем, лимонадом, сандвичами и комплиментами.
Then is she kind and cruel, stately and unassuming, various, beautifully wilful.	Тогда она бывает ласковой и жестокой, величавой и скромной, переменчивой и пленительно капризной.

Then is there a singular kind of parallel between her and the little glass chandeliers of another age embellishing that assembly-room, which, with their meagre stems, their spare little drops, their disappointing knobs where no drops are, their bare little stalks from which knobs and drops have both departed, and their little feeble prismatic twinkling, all seem Volumnias.	Тогда напрашивается забавная параллель между нею и украшающими этот бальный зал маленькими хрустальными канделябрами прошлого века с тощими ножками, скудными подвесками, нелепыми шишечками без подвесок, голыми веточками, разронявшими и подвески и шишечки, и чудится, будто все эти канделябры с их слабым радужным мерцанием - двойники Волюмнии.
For the rest, Lincolnshire life to Volumnia is a vast blank of overgrown house looking out upon trees, sighing, wringing their hands, bowing their heads, and casting their tears upon the window- panes in monotonous depressions.	Все остальное время жизнь Волюмнии в Линкольншире - это не жизнь, а длительное пустое прозябание в пережившем себя доме, взирающем на деревья, которые вздыхают, заламывают руки, склоняют головы и, предавшись беспросветному унынию, роняют слезы на оконные стекла.
A labyrinth of grandeur, less the property of an old family of human beings and their ghostly likenesses than of an old family of echoings and thunderings which start out of their hundred graves at every sound and go resounding through the building.	Величественный лабиринт, он теперь не столько обитель древнего рода живых людей и их неживых подобий, сколько обиталище древнего рода отзвуков и отголосков, что вылетают из бесчисленных своих могил после каждого звука и отдаются по всему зданию.
A waste of unused passages and staircases in which to drop a comb upon a bedroom floor at night is to send a stealthy footfall on an errand through the house.	Дом - пустыня, с коридорами и лестницами, по которым не ходят люди; дом, где стоит ночью уронить гребень на пол спальни, как послышатся чьи-то крадущиеся шаги, которые пойдут блуждать по всем комнатам.
A place where few people care to go about alone, where a maid screams if an ash drops from the fire, takes to crying at all times and seasons, becomes the victim of a low disorder of the spirits, and gives warning and departs.	Дом, по которому редко кто отваживается бродить в одиночку; где служанка взвизгивает, если из камина выпадает уголек, ни с того ни с сего принимается плакать, становится жертвой душевной тоски, предупреждает о своем намерении уволиться и уезжает.
Thus Chesney Wold.	Вот каков ныне Чесни-Уолд.
With so much of itself abandoned to darkness and vacancy; with so little change under the summer shining or the wintry lowering; so sombre and motionless always--no flag flying now by day, no rows of lights sparkling by night; with no family to come and go, no visitors to be the souls of pale cold shapes of rooms, no stir of life about it--passion and pride, even to the stranger's eye, have died away from the place in Lincolnshire and yielded it to dull repose.	Такой в нем теперь мрак и запустение; так мало он меняется, все равно, освещен ли он летним солнцем, или погружен в зимний сумрак; такой он всегда хмурый и безлюдный - днем над ним уже не развевается флаг, ночью не сияют огнями его окна; нет в нем больше хозяев, которые то приезжают, то уезжают, нет гостей, чтобы вдохнуть душу в темные холодные клетки комнат; не шевелится в нем жизнь, и даже чужому глазу видно, что страсть и гордость умерли в линкольнширском поместье и обрекли его на тупое спокойствие.
CHAPTER LXVII	Глава LXVII
The Close of Esther's Narrative	Конец повести Эстер
Full seven happy years I have been the mistress of Bleak House.	Вот уже целых семь счастливых лет, как я -хозяйка Холодного дома.