Денис Коваленко - Татуированные макароны

— Вы со мной не хотите разговаривать потому что боитесь меня, ведь правда?! — Улыбка женщины стала озорной и игривой. И вся она как-то встрепенулась, и даже плечиками повела. Сейчас она была красива, красива своей детской игривостью, и на секунду Мусе показалось, что перед ним сидит ребенок, озорная девчонка, лет тринадцати, не больше.

Муся промолчал. Промолчал не оттого, что испугался, или ему нечего было ответить. Он почувствовал игру. Женщина была слишком странной; к тому же впервые к Мусе вот так запросто обращалась женщина и заводила с ним беседу. Ему захотелось поиграть. Желание это явилось не осознанно, а вдруг. Повернувшись к ней лицом, он кокетливо склонил голову, и хитро-хитро прищурился, словно желая ее этим передразнить. Женщина смутилась и потупила взгляд. И если Муся играл, то играла ли она, этого еще он не понял.

— Но все-таки… скажите мне что-нибудь, — с расстановкой произнесла она. — Я же могу и уйти, — и она подогнула ноги, как будто и впрямь решила подняться и уйти.

— Вы красивы.

— Правда?! — женщина так обрадовалась, что даже сделала короткое движение, словно хотела от такой откровенности обнять и поцеловать Мусю, но быстро опомнилась и, вновь вытянув ноги, приняла прежнюю спокойную позу. — Я очень люблю красивых людей, — произнесла она, точно собираясь говорить что-то очень длинное и значительное. — Вот вы красивый человек, я красивая. В этом мире должны жить только красивые люди. Достоевский сказал: красота спасет мир, — хотя сам он не был красивым человеком. Но так и должно быть: некрасивые славят красивых, глупые почитают умных, трусливые боятся смелых, слабые завидуют сильным… В этом мире есть гармония, и все, что выпадает из нее, умирает, — замолчав, она длинно и тяжело вздохнула, как вздыхают только люди, вспомнившие о чем-то далеком и печальном.

Муся молчаливо ждал, что будет дальше; разговор и женщина заинтересовали его; и она на самом деле была красива, освещенная слабым светом фонаря и уже отчетливо проявившейся на черно-синем небе Луны.

— Вы молоды, и я молода, — продолжала женщина, теперь с оттенком романтизма. — Вы, вероятно, еще школьник… Этим я не желаю вас обидеть, а лишь подчеркнуть вашу цветущую и еще не испорченную свежесть… Такие, как вы, красивые и свежие, должны править миром. И я с радостью служила бы вам. Знаю, именно вы станете владельцами и спасителями мира. А мы… Хотя я достаточно молода и красива. Мне всего лишь восемнадцать.

Здесь Муся смутился. Возраст женщины, именно из-за ее взгляда, улыбки и манер, сейчас поставил его в тупик. Сразу он и не подумал, сколько ей действительно лет. Возраст ее, казалось, менялся, как и настроение, мгновенно. Поверить, что ей восемнадцать? Может быть, а может и все тридцать. Для пятнадцатилетнего юноши все женщины старше восемнадцати, теряли свой возраст. Она была старше — это все, что он мог для себя определить… Но если только так, наобум. А если женщина вот так вот сидела рядом, кокетничала, по-детски улыбалась… словом, Муся поверил.

— А давайте пить водку, — то ли в шутку, то ли всерьез предложила она, чуть ли не коснувшись своим носом мусиного носа, при этом обдав его вполне ощутимым запахом спиртного, — или пить водку вам не разрешает классный руководитель?

Слово, произнесенное, наверняка, случайно, попало в точку. И уже подогретая мусина похоть, вздрогнув, сменилась ненавистью.

— Где мы будем пить водку? — спокойно спросил он.

— Ты мне нравишься! — женщина шлепнула его ладонью по колену и даже потрепала, как это делают в радостном довольстве лучшие знакомые. — Пойдем, — поднявшись, она увлекла его за собой. — Пойдем же! — и уже не оглядываясь, в полной уверенности, что он идет следом, она заспешила к магазину.

Полненькие и очень ровные красивые ножки, торопясь, обгоняли друг друга, и вся фигура ее была полненькая и даже чем-то напоминала фигуру девочки, только очень большой девочки. Шагала она, мелко перебирая ножками, животиком вперед и голову чуть склонив, а руки, словно нарочно, плотно прижимала к телу: руки ее хотели летать, но она их сдерживала, и от того более походила на взрослого ребенка. Поднявшись, Муся, не торопясь, пошел следом.

Возле самого магазина она обернулась и нетерпеливо замахала ему руками, словно желая этим сказать: «Ну, что же ты, скорее, а то опоздаем». Не меняя шага, Муся подошел к ней.

— Какой ты медлительный, — укоризненно произнесла она, — но такой классный! — Бесцеремонно она потрепала его по щеке.

Случилось это так неожиданно, что Муся просто не успел среагировать.

— У, ты, моя лапа, — ласково сюсюкнула женщина.

Эта фамильярная нежность не понравилась Мусе. Замешкавшись, он все же зашел в магазин, женщина уже стояла возле прилавка и с жаром что-то объясняла продавщице, кроме них в магазине не было никого.

— Так. Во-первых, — женщина загнула указательный пальчик, — сладких апельсинов, во-вторых, — загнула она следующий пальчик, — красных персиков, в-третьих, бутылочку водочки, в-четвертых, апельсинового соку и… в-пятых… две пачки «Салема».

Расплатившись и забрав все, что заказала, женщина на секунду задумалась, прижав указательный пальчик к губам. Сказала «все» и, вручив Мусе полный пакет, первой покинула магазин.

Она ждала его возле выхода.

— Какой ты все-таки странный. Тебя, наверное, все боятся. Я вот тоже тебя немножечко боюсь. — Она тронула ладошкой его руку, — такие горячие руки. Пойдем ко мне. Я живу здесь недалеко… Только не убивай меня, — добавила она, почему-то так сладко.

«Сумасшедшая», — мелькнуло у Муси, и, улыбнувшись широко, он оголил ряд белых, ровных зубов.

— Какие у тебя классные зубы! — восторженно, чуть не подпрыгнув, воскликнула она.

Ее беспокойное поведение раздражало Мусю. Весь путь до дома она говорила, молчала, вздыхала, смеялась, столько оттенков голоса, от нежного, романтического до грубого и нервного, Муся, пожалуй, не слышал. Отвращение, желание, ненависть… даже влюбленность. Пока они шли, Муся пережил столько чувств к этой странной сумасшедшей (в этом Муся уже не сомневался), что теперь его вело за ней только любопытство. Любопытство неизвестности.

Куда она вела его? Что будет там? Вопросы возникали и сразу исчезали. Но не испытывал он страха, лишь любопытство, маленькое, вредненькое любопытство неизвестного. Дом ее действительно стоял недалеко. От фонтана они шли не больше десяти минут. Это был старый, добротный дом сталинской постройки в форме колодца, в пять этажей, с фигурным карнизом, с одним входом-аркой во двор. Во дворе детская площадка с песочницей, качелями, лавочками. Все было аккуратненько, ухожено и уютно, точно московский дворик из старого кино. Это был один из лучших престижных домов города, где когда-то жили только партработники, а сегодня, преимущественно, бандиты и коммерсанты. Муся проходил мимо этого дома множество раз, и каждый раз сравнивал его со своей однокомнатной «хрущевкой», где они теснились втроем с отцом и матерью. Проходя, не раз Муся представлял себе квартиры этого дома: высокие потолки, огромные комнаты с паркетом, по которым можно кататься на велосипеде, здоровенная кухня. Муся мечтал побывать в этом доме. И только одно это заставило идти его быстрее.