Денис Коваленко - Татуированные макароны

Лена поставила на плиту чайник, она стояла к Виталию спиной, говорила тихо и, словно, сама себе:

— Когда-то я жила совсем иначе, у меня была большая квартира на Патриарших прудах, у меня было все… а потом муж… он страшно бил меня, он выбил мне все зубы… он обокрал меня, оставил без средств к существованию, он хватал меня за волосы и бил головой о стену…

«Началось, — думал Виталий, с отвращением наблюдая за Леной, — сейчас будет страшная история про мужа-извращенца, про размен квартиры, про поломанную судьбу».

Все время, пока закипал чайник, она не отходила от плиты, с тихим, застенчивым ожиданием поглядывая на Виталия.

В каждом ее жесте, в каждом движении чувствовалось покорное согласие, покорное женское согласие со всем, что бы ни сказал сейчас ее молодой гость. Все в ней говорило: ну, вот я вся перед тобой, бери меня, люби, спасай, защищай, ты мужчина, я твоя женщина, ты покорил меня, теперь ты мой и хозяин, и покровитель.

Виталий отвернулся к окну. «Послушай, для чего тебе все это надо, зачем ты лезешь в эту грязь? — спрашивал он себя, бесцельно рассматривая окна соседнего дома. — Чего ты, вообще, сюда приперся? Хочешь узнать, чем все кончится? А вдруг что интересное случится? Ничего уже не случится; и так все уже случилось».

Лена поставила перед ним чашку, заварочный чайник, негромко произнесла:

— Я пойду, переоденусь, — и вышла из кухни.

«Вот тебе и история, — рассеянно рассматривая кухню, продолжал размышлять Виталий. — И что она себе возомнила… да и я хорош. Увидеть, как она ко мне приставать будет… — он криво, даже болезненно ухмыльнулся… — рубль ставлю, она еще будет добиваться, чтобы я к ней приставал… Вот тебе и жизнь: выбитые зубы и нищета… и желание любви…»

Отхлебнув чаю, он тут же отставил чашку. Чай оказался второй, а то и третьей заварки.

Вошла Лена. Теперь она была в розовеньком, вполне чистеньком халатике чуть выше колен.

Виталий посмотрел на нее спокойно, уже ничему не удивляясь.

Лена улыбнулась и почти шепотом похвалилась:

— Это мой самый любимый халатик, я надела его специально для тебя. И еще на мне очень красивые трусики — все это для тебя…

— А тот парень, с которым у вас роман, где он? — стараясь не смотреть на нее, даже как-то грубо выпалил Виталий.

— Ты ревнуешь! — наивно произнесла Лена, тон Виталия она, вероятно, приняла как всплеск ревности. — Прошу тебя, Виталий, не ревнуй, это было тогда, когда я еще училась в МАИ. Я была моложе тебя, глупа и неопытна.

— А покажите мне Ван Гога, вы говорили, у вас есть альбом с его картинами, — резко спросил Виталий, лишь бы не слышать еще одну «трогательную» историю.

— Да, конечно… Виталий, угости меня сигаретой… у меня кончились сигареты…

— У меня тоже, — пожал плечами Виталий.

— Женя!

Через некоторое время в кухне появился Женя, маленький, худенький, наверняка болезненный, подросток.

— Женя, это Виталий, мой друг… Женя, у тебя есть сигареты? — тон ее теперь был совсем не ласковый, таким тоном обычно говорят люди, желающие при других показать свое превосходство; типичный тон не имеющей власти матери, но желающей ее показать, тем более перед своим кавалером.

— Нет, кончились, — спокойно ответил Женя, даже слишком спокойно для шестнадцатилетнего подростка, у которого мать спрашивает сигареты.

— Пойди и купи… — строго произнесла Лена и, обернувшись к Виталию, почти заискивающе попросила: — Виталий, извини, у нас временные трудности… выдели ему денег, он сходит, купит нам сигарет.

— У меня нет денег, — ответил Виталий с той же извиняющейся улыбкой, которая только что проявилась на губах Лены, и которую Виталий так ненавидел, особенно в себе. — Нет денег, — уже жестко повторил он.

Повернувшись к сыну, Лена посмотрела на него строго и категорично заявила:

— Женя, у нас гость. К нам пришел гость, мой друг, а у нас нет сигарет. Сходи на улицу и стрельни сигарет.

Сцена была ужасно отвратительной, сжав зубы, Виталий с напряжением ждал, когда Женя спокойно пошлет ее куда подальше. Виталию очень хотелось, чтобы Женя послал ее, и послал обязательно далеко и надолго, чтобы сейчас, вот прямо сейчас, Женя посмотрел на нее долго и презрительно и произнес что-нибудь такое… такое…

— Хорошо, я сейчас схожу, — Женя вышел из кухни.

Довольная собой, Лена повернулась к своему гостю, всем своим видом говоря: «Ну что, видите, как у меня все строго».

Через несколько минут Женя вышел из квартиры. Закрыв за ним дверь, Лена, как и тогда, на троллейбусной остановке, кивнула своему кавалеру и скрылась в спальне.

«Вот тебе и развязочка» — поднявшись, Виталий направился следом.

Освещенная слабым светом из коридора, посреди спальни, медленно снимая халатик, стояла Лена.

— Иди ко мне, любимый, — произнесла она чуть слышно.

Глаза Виталия превратились в две маленькие щелки. Словно маленький капризный мальчик, решивший, что он сделает это, и сделает не иначе как непременно назло, и только самому себе, он подошел к Лене.

Как неуверенный в себе самоубийца, быстро выпивающий стакан яда — зло, резко — так, что не сделай он сейчас, потом уже не сможет — губами вляпался он в ее губы. Широко раскрытыми глазами смотрел он на ее тело — видеть все! Глаза не закрывать! — унижать себя, так унижать до конца! Смотреть! Глаза не закрывать! — настоящее безумие охватило его… хотя внешне все выглядело вполне прозаично, буря творилась внутри, внешне… что было внешне — об этом даже скучно рассказывать.

Натянув приспущенные до колен джинсы, заправив рубашку, он сел на пол, облокотившись спиной о стену. Возбуждение спало. Тихое, вязкое отвращение к самому себе медленно заполняло его тело. Слабо, почти безжизненно убрал он с лица волосы, почесал нос и отвернулся к окну.

Теперь смотреть на нее он уже бы не смог даже за деньги.

Лена с наслаждением закуталась в простыню.

— Виталий, иди ко мне, обними меня… ласковый мой, — почти пропела она.

— Я пойду, — тяжело поднявшись, произнес он.

— Не уходи, останься, мне так с тобой хорошо, я люблю тебя.

— Мне надо идти.

— Виталечка, останься…

Дверь открылась. Вошел Женя.

— Вот, — он протянул Виталию несколько разномастных сигарет.

Вернувшись в спальню, Виталий положил сигареты на кровать.

— Поцелуй меня, у тебя такие вкусные губы, — прошептала Лена.

Не желая того, Виталий поморщился и повел плечами, словно коснулся чего-то гадкого и противного.

— Пока, — произнес он и торопливо вышел из спальни, а затем из квартиры.

Этим утром Женя проснулся как обычно, в семь сорок, из двух колонок музыкального центра приятный женский голос предупредил: «Вы слушаете «Наше радио», сто один и семь. Наша музыка». И следом, сначала тихо заговорчески, но с каждым аккордом все настырнее и громче и, наконец, в дикой визжащей истерике зашептало, заревело, завизжало: «Рамамбахарамамбарум, Рамамбахарамамбарум, Рамамбахарамамбарум!!!» . Потянувшись, Женя спрыгнул с дивана и, подпевая и пританцовывая: Рамамбахарамамбарум угу-у-угу, рамамбахарамамбарум угу-у-гу, — вошел в ванную. Внимательно осмотрев в зеркале свое бледное, худое лицо, ощупав пальцами щеки, маленький, чуть курносый носик, лоб, закрытый косой челкой русых волос, Женя обнаружил возле правого виска несколько вылезших за ночь белых прыщиков; выдавив их и смазав ранки одеколоном, он тщательно вымыл лицо мылом, почистил зубы и, еще раз осмотрев себя, вернулся в свою комнату.