Фрэнк Маклинн - Чингисхан. Человек, завоевавший мир

Мухали вынашивал этот замысел с 1217 года, но Чингисхан наложил вето, сославшись на то, что за время его отсутствия в Хорезме цзиньцы окрепли. Мухали должен был сосредоточиться на востоке Китая: только там можно было реально досадить цзиньцам в краткосрочном плане. Когда ему сообщили, что Чингис согнул большой палец правой руки в знак одобрения, Мухали обрадовался и будто бы сказал: «Уже по одной этой причине я готов умереть за него, служа ему ревностно и отдавая все силы» [1193] Riasanovsky, Fundamental Principles p. 89–90. .

Он начал подготовку кампании с того, что запросил у тангутов разрешения пройти по их территории через Ордос; они не могли отказать, поскольку к этому времени Чингис окончательно разгромил шаха Мухаммеда в Центральной Азии. Полное затмение солнца 23 мая 1221 года, расцененное прорицателями как плохое предзнаменование, его совершенно не встревожило. Он пояснил провидцам, что исполняет божественную миссию по велению Чингисхана, разговаривавшего лично с самим Тенгри. Но отбытие задерживалось. Янь-ши спросил: как он преуспеет в Шаньдуне, если рядом не будет Мухали, а большая часть провинции находится в руках сунцев, формально монгольских союзников, но и партнеров «красных курток»? [1194] Franke & Twitchett, Cambridge History p. 359; Martin, Rise pp. 264–265.

Мухали затребовал посольство из империи Сун. К нему явилась большая сунская делегация, и то, как он принимал ее, дает нам редкое представление о нем, как о человеке, а не воителе [1195] Pelliot, 'Notes sur le "Turkestan",' loc. cit. pp. 13–14. . Монголы устроили одну из популярных игр с мячом (примитивное подобие бейсбола), рассчитывая на то, что на нее придут и сунцы. Когда гости не появились на игре, Мухали пригласил к себе старшего посланника и попросил разъяснить причины этого недружественного акта. Посланник сообщил, что их не приглашали. Мухали понравился спокойно-безмятежный тон собеседника, и он благодушно сказал, что с момента прибытия эмиссары являются де-факто членами его двора и автоматически приглашены на любые события и мероприятия. Он рассмеялся, видя, как смутился посол, и провозгласил, что гость подлежит наказанию шестью бокалами вина. Естественно, бокалы были большие, вино — крепкое, и посланник уходил от Мухали в сумерках и в большом подпитии [1196] Grousset, Conquerant p. 348. .

Затем разведка донесла ценные сведения о сунском менталитете и психологии. Он узнал, что на юге Китая существует «партия мира», выступающая за возврат к выплате дани ради того, чтобы избежать, по их определению, «бессмысленной войны с цзиньцами» [1197] Peterson, 'Old Illusions,' loc. cit. pp. 208, 210. . С другой стороны, партия войны предупреждала о том, что главный цзиньский генерал Чжао-фан уже отправлен на фронт [1198] For Chao Fang see Franke, Geschichte iv p. 273; Franke, Sung Biographies I pp. 54–56. . Вскоре стало ясно, что сунцы практически ничего не знают о монголах и явно недооценивают их силу, исходя из отбытия Чингисхана на войну с Хорезмом [1199] Charles A. Peterson, 'First Sung Reactions to the Mongol Invasions of the North, 1211–1217,' in Haeger, Crisis and Prosperity pp. 215–252 (at pp. 247–248). . В то же время у них, очевидно, не сформировалась четкая позиция в отношении повстанцев, воюющих с цзиньцами, поскольку они якобы находятся вне сферы их влияния; сунцы могли бы использовать «красные куртки» в своих интересах, но не хотели бы давать им приют южнее Янцзы или оказывать финансовую поддержку, поскольку военные расходы и без того высокие. Оказалось, что сунцы индифферентно относятся к союзникам и совершенно не умеют манипулировать солидарными племенами или отрядами, как это делали монголы с воинством Елюя в Маньчжурии [1200] Peterson, 'Old Illusions,' loc. cit. pp. 213–214, 219–220. . В то же время они радушно приняли двух цзиньских изменников: командующего Ли-чжуаня, которого и боялись и подозревали в нелояльности, и генерала Янь-ши, перебежавшего год назад и предложившего платить премию за каждого убитого цзиньского воина — с чем сунцы охотно согласились [1201] Lo, Yeh Shih pp. 105–107; Peterson, 'Old Illusions,' pp. 215–217. .

Переговоры завершились ничем; возможно, обе стороны понимали, что рано или поздно они столкнутся в Шаньдуне. Но Мухали получал удовольствие от общения, заставлял сунских посланников на равных участвовать в монгольских кутежах. Монголам нравилось наблюдать за тем, как сунцы не выдерживали состязания в выпивке, напивались вдрызг, возбужденно орали, блевали и отключались. Мухали видел в этих унизительных пьянках рациональное зерно: «Напиваясь, они становятся близкими нам по духу и похожими на нас» [1202] Herbert Franke, 'Sung Embassies: Some General Observations,' in Rossabi, China among Equals pp. 116–137 (at p. 136). . Он был настроен дружески и, когда делегация отбывала, напутствовал командира эскорта: «В каждом славном городе вы должны провести несколько дней. Если там есть славные вина, напоите их; если там есть славная еда, накормите их. Надо, чтобы везде играли славные флейты и били дробь славные барабаны» [1203] Herbert Franke, 'Sung Embassies: Some General Observations,' in Rossabi, China among Equals pp. 116–137 (at p. 136). .

Потом Мухали пошел на юго-запад и переправился через Хуанхэ в традиционном месте, у Дуншэна, где река круто поворачивает на юг, завершая конфигурацию подковы. Его воинство насчитывало около 50 000 человек и состояло наполовину из монголов и онгутов, а наполовину из китайцев и киданей [1204] Rachewiltz, 'Muqali, Bol,' loc. cit. pp. 52–53. . На Ордосе его встретили тангуты с армией численностью еще порядка 50 000 человек; они признали свою ошибку, когда отказались служить в Туркестане, возбудив гнев Чингисхана, и теперь решили исправиться. Мухали получил хорошие вести из Шаньси и восточного Хэбэя, где на сторону монголов перешли и цзиньский генерал, и сунский командующий [1205] Martin, Rise pp. 264–265. . Теперь он мог быть полностью уверен в своих силах, имея огромную объединенную армию и безопасный восточный фланг. Он избрал маршрут Самухи 1216–1217 годов. Город Цзячжоу, располагающийся на полпути ниже по течению Хуанхэ, сдался, не оказав никакого сопротивления. Здесь Мухали решил обустроить базу, оставил гарнизон численностью 5000 человек и распорядился возвести наплавной мост, соединяющий оба берега.

Полоса последовательных удач вдруг прервалась непредвиденными осложнениями, созданными тангутами. Очевидно, под впечатлением от недавних встреч с послом империи Сун Мухали потребовал от тангутского командующего генерала Дага-ганьбо (Дагэ-ганьпу) принести ему такую же клятву верности, какую он принес императору Сун. Вряд ли стоит удивляться тому, что генерал возмутился и увел свою армию. Мухали тоже прогневался, отправился за ним в погоню и после ночи форсированного марша настиг ранним утром тангутов, устроив бойню. Уцелевших тангутов собрали как стадо и привели обратно в лагерь монголов, где Дага-ганьбо совершил требуемый обряд коленопреклонения [1206] Martin, Rise pp. 265–266. .