Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть вторая. Том первый

Борис покачал головой. Прозрачные глаза боярыни Воронцовой-Вельяминовой следили за палатами. Она не поднималась от ложа государя, иногда кивая Марье Федоровне. Государыня меняла холодную тряпку на лбу царя или приносила снадобье.

Они были словно два ангела, одна повыше, другая пониже. Марфа покрывала волосы вдовьим черным платом. Царица носила опашень цвета голубиного крыла. Наклонившись к царскому ложу, Годунов мягко сказал:

– Поезжайте домой, боярыня, у вас детки. Марья Федоровна за государем присмотрит, тако же и мы с Богданом Яковлевичем.

Зеленые глаза зорко обшарили его лицо. Палаты жарко натопили, но по спине Бориса пробежал неприятный холодок.

– Государю помогут горячие ванны, – Марфа поднялась, – распорядитесь, Борис Федорович. Вы, государыня, продолжайте снадобье давать. Его много, на день хватит.

Проводив взглядом ее стройную фигуру, Годунов еле заметно кивнул Бельскому. Тот опустил ресницы.

– Может быть, Боренька, – осторожно сказал Федор Иоаннович, – пущай Марья Федоровна и Митенька в Кремле останутся? Нехорошо выходит, словно я брата единокровного ссылаю от Москвы подальше, – царь улыбнулся слабыми, влажными губами.

– Говорили уж о сем, государь, – Годунов убрал шахматы, – сие желание батюшки вашего покойного, дабы царевич Димитрий и мать его в Углич уехали, в удел его. Там не в пример лучше ребенку расти, нежели чем в Москве.

Федор Иоаннович встал, Годунов тоже поднялся. Государь прошел к низкому окну. Кошка устроилась на ярком персидском ковре.

– Лето славное сим годом выдалось, жаль, батюшка его не увидит, – царь погладил клочковатую рыжую бороду.

– Волнуюсь я за Митеньку, Боря, – царь повернулся, – хоша Марья Федоровна восьмой женой батюшке была, однако венчанной и царевич в браке рожден.

– Церковь сих браков не признает, – сухо ответил Борис. «Вы бы лучше, государь, о своих наследниках волновались. Нет оных по сей день, а надо, чтобы были». Федор Иоаннович что-то неразборчиво пробормотал. Годунов мягко улыбнулся.

– За царевича тревожиться не след. В Угличе ему будет с кем поиграть. Там боярские дети, кровей хороших. Вона, – он кивнул на дверь, – Михаил Никитович Битяговский ждет. Вызвал я его, дабы вам, государь, представить, – сморщив низкий лоб, царь беспомощно посмотрел на шурина.

– Вы назначили его правителем земских дел в Угличе, – помог Борис Федорович, – и смотрителем за хозяйством царевича, по моему представлению. На той неделе указ подписывали.

– Да, да, – рассеянно сказал Федор Иоаннович, – здесь он? Пусть войдет…

Толстый Битяговский, поясно покловшись царю, прижался губами к перстню с большим алмазом на пальце Федора Иоанновича.

– Ты там… – царь замялся.

– За здравием царевича и вдовствующей государыни следить непрестанно, жизнь свою положить, а их защитить, – отчеканил Годунов.

– Да, да, – согласился царь. Наклонив голову, он прислушался: «К вечерне звонят. Пойду к Иринушке, пора в церковь».

За Федором Иоанновичем закрылась низкая резная дверь, Годунов сказал:

– Михаил Никитович, помнишь, говорили мы о сем. Кормление у тебя с Углича хорошее будет, кроме того, – Годунов усмехнулся, – ежели сие дело получится, дак и не скучно тебе станет.

Дьяк улыбнулся пухлыми губами. «Выйдет у меня, Борис Федорович, не сумлевайтесь».

– Вот и славно, – Годунов потрепал его по щеке, – но, Мишка, помни, что я тебе говорил. Её больше всего опасайся. Она волчица такая, что скрозь тебя смотрит, и все чует.

– В монастырь бы ее сослать и дело с концом, – раздраженно сказал Битяговский. «Ради чего рисковать-то?».

– Знаешь… – Годунов прервался, – нет, ладно. Ты, Мишка, жди. Как нужда придет, я гонца пошлю.

Битяговский, поклонившись, вышел. Годунов, потрещав пальцами, посмотрел на шахматную доску.

После ванн государю стало лучше, он отдышался и даже сел за трапезу. На следующий день Борис отозвал Бельского темный угол: «Не действует яд-то».

– Погоди, – ответил тот, – не торопись, Борис. Он опекунов для царевича назначил, Углич ему отписал. Погоди.

– Сегодня Углич, а завтра он ему корону царей московских отпишет! – прошипел Годунов. «Нет, Богдан, надо кончать с ним, и чем быстрее, тем лучше».

– Сыро что-то, – поежился царь, сидя за шахматной доской, – Богдан Яковлевич, посмотри, что с печкой, дрова повороши.

Бельский поднялся. Лицо царя исказилось гримасой боли. Иван Васильевич попытался встать. Больное колено громко хрустнуло. Государь, застонав, упал на ковер.

– Позови, – прохрипел он, – лекарей, Марфу позови, Марью! Борис!

Бельский занес полено над головой государя. Годунов сжал сильные пальцы на морщинистом горле Ивана Васильевича. Отерев покрытые слюной и пеной руки о парчовый кафтан царя, Годунов спокойно велел: «Положи полено, Богдан».

Он пришел к государыне Марье Федоровне, когда тело Ивана Васильевича водрузили на огромную кровать в его опочивальне.

– Преставился государь, – Борис глядел в наполнившиеся слезами глаза женщины, – играл в шахматы, и задыхаться начал. То смерть быстрая была, царица, он и не почувствовал ничего.

– Призри его Господь во владениях своих, – услышал он вкрадчивый голос из сумрака опочивальни. Боярыня Воронцова-Вельяминова поклонилась Годунову. Глаза ее блеснули зеленоватым льдом и Годунов понял, что она все знает. Той ночью у гроба царя он слушал и не слышал монотонную скороговорку священника.

– Богдану говорить нельзя, – решил Годунов, – он испугается и к Федьке побежит. Тот хоша и дурной и блаженный, но царь. На колу я торчать не хочу. Надо ее запрятать как можно дальше. Из России ее выпускать нельзя, ино она всем о царёвой кончине расскажет. В монастырь ее тоже не отправить. Федьке она нравится, лечит его. Нет, надо по-другому.

Над зубцами кремлевской стены вилось воронье. Щелкнув пальцами, Годунов велел дьяку:

– Спосылай на Воздвиженку, к боярыне Воронцовой-Вельяминовой. Пущай завтра с утра в Кремль приезжает. Разговор у меня до нее есть, – дьяк выскользнул из палат. Вороны закаркали, Годунов пробормотал:

– Может, и не придется делать сего. Ежели у Федора наследник родится, пусть живет царевич. Господи, хоша сам с Ириной спи, хоша и грех это.

Удобнее устроив кружевную подушку, Марфа перевернула страницу книги. Петенька спокойно сопел рядом.

– Господи, – поняла Марфа, – на отца-то как похож, словно я его перед собой вижу.

– Матушка, – Лиза подобралась к ней поближе, – а мама моя красивая была?

– Очень, – вздохнула Марфа, – у тебя волосы, как у нее. Только она высокая была, а ты в батюшку ростом пошла, – Лиза воткнула иголку в свое вышивание:

– Как получилось, что мои батюшка и мама друг друга полюбили? Она была герцогиня, а он простой купец, – Марфа отозвалась: