Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть вторая. Том первый

– Коли люди друг друга любят, сие неважно. Хоша бы ты царица, однако любит не голова, а сердце. Твоя мама очень любила батюшку и я тоже. Такие люди, как он, редко встречаются.

– У нас батюшки не будет более? – робко спросила девочка.

– Посмотрим, – улыбнулась Марфа, – давай, милая, помолимся, и спать. Марья с Парашей седьмой сон видят, а мы заболтались.

– Я бы тоже полюбить хотела! – страстно сказала девочка. «Как мама моя и как ты, матушка!»

– Вырастешь, – Марфа коснулась губами теплого лба, – и полюбишь, – Лиза быстро задремала, а Марфа все лежала, слушая дыхание детей.

– Не уезжай, счастье мое, – Федор погладил ее по голове, – как я без тебя буду, Марфа? Мне пятый десяток идет. Я и не думал, что встречу сию, без которой жить не смогу.

Уткнувшись лицом в его плечо, Марфа вдыхала запах свежего дерева и краски. Неподалеку звонили к вечерне на церкви Всех Святых.

– Нет, Федя, – тихо ответила она, – мне о детях надо думать, а не о себе, хоша я тоже, – Марфа взглянула в его серые, потемневшие, будто грозовое небо, глаза, – люблю тебя, как и не думала, что полюблю, – он покачал ее.

– Марфа, Марфа… Думаешь о человеке, и ничего более не хочется, кроме как быть с ним. Тако же и мне с тобой, счастье мое, – Марфа отозвалась:

– Сам видишь, Федя, так бы и жила с тобой, и детей приносила бы, коли на то Господня воля была бы, и не надо было бы мне ничего другого. Но не здесь, не здесь, Федя.

Федор Савельевич долго молчал, а потом поцеловал ее.

– Как ты решишь, так тому и быть, Марфа, – женщина положила руку на живот.

– Как теперь уезжать-то? Дитя отца своего никогда не увидит, как я могу с ним так поступать? А остальные? – спокойно спящий Петя вдруг поворочался. Марфа перекрестила сына.

– Господи, отчего ты мне такой выбор дал? Ежели скажу я Федору, а как не сказать, как скрывать такое, дак он еще сильнее мучиться будет. Да и я тоже, – Марфа взглянула в красный угол, на темные глаза Богородицы.

– Приедет, он сразу и скажу, я там посмотрим.

– Что такое? – сонно пробормотала Лиза.

– Ничего, ничего, – Марфа задула свечу, – спи, милая.

– Марфа Федоровна, – свежее, красивое лицо Бориса Годунова расплылось в улыбке.

– Мы с похорон Ивана Васильевича, храни Господь его душу, не виделись. Вы хоша Марью Федоровну и навещаете, а ко мне никогда не заглядываете.

– Борис Федорович, ради чего я вас от дел-то государственных отрывать буду, – Марфа низко поклонилась, – вы глава совета регентского и государю рука правая, чего ради вас бабскими разговорами обременять?

– Вы садитесь, – ласково предложил ей Борис.

– На три года всего старше меня, – хмыкнул Годунов, – а глаза у нее, будто ей семь десятков лет. И как смотрит-то на меня, все знает, понимает все. Волчица, одно слово.

– Как сборы ваши, как детки? – Борис налил боярыне греческого вина. Пригубив, Марфа отставила бокал.

– С Божьей помощью, Борис Федорович, здоровы все. К Успению тронемся в Новые Холмогоры. Я сейчас вотчины свои продаю, не закончила еще дела.

– Вы бы не торопились, Марфа Федоровна, – Годунов ожидал увидеть недоумение в ее глазах, однако они смотрели так же спокойно. Он поднялся:

– Сидите, сидите, матушка Марфа Федоровна, вы меня старше и по крови мне с вами не равняться. Вы на ступенях трона царского рождены, – Годунов достал из серебряного ларца свернутый лист бумаги.

– А ежели заметит? Федька не заметил, хотя он придурок, куда ему что-то замечать? Но и Регентский совет не заметил, а они руку государя знают.

– Вы, Марфа Федоровна, слышали, наверное, – продолжил Годунов, садясь, – что государь Иван Васильевич перед смертью безвременной опекунов для царевича Димитрия назначил, как он дитя еще.

– Слышала, Борис Федорович, – она улыбнулась краем тонких губ.

– Регентский совет имеющейся у нас властью, Марфа Федоровна, выбрал из тех, что царь назначил, одного опекуна, и утвердил его, – Борис отчего-то закашлялся. Боярыня подвинула ему золоченый кубок с вином.

– И кого же, если мне позволено спросить? – она сцепила тонкие, унизанные тяжелыми кольцами пальцы. Сияние алмазов на мгновение ослепило Годунова, он поморщился.

– Вас, Марфа Федоровна, – ответил он, – сие царской руки назначение, а сие указ Регентского совета, – пристально просмотрев бумаги, Марфа отдала их Годунову.

– Сие для меня честь великая, Борис Федорович, однако я подданная Ее Величества королевы Елизаветы, так же и дети мои, и муж мой покойный, – женщина перекрестилась, – и дом наш в Лондоне.

– Марфа Федоровна, – почти нежно сказал Борис, – сыночек-то ваш, Петр Петрович на Москве родился. Вот у меня, – он помахал грамотой, – опись о крещении его имеется, в монастыре Воздвижения Честного Креста Господня, по соседству с усадьбой вашей городской. Так ведь это?

– Так, – подтвердила женщина. Годунов развел руками в широких рукавах богатого парчового кафтана.

– Поелику Петр Петрович на Москве рожден, он есть подданный нашего государя Федора Иоанновича. Мы, Марфа Федоровна, никак не можем позволить нашего подданного за границу без царского указа особого вывозить, сие есть законов нарушение. Хотите, дак оставляйте Петра Петровича и отправляйтесь сами, куда вам угодно, – Годунов добавил:

– Не обессудьте, но я стрельцов в усадьбу вашу послал. Мы за Петра Петровича беспокоимся, он наследник целого рода боярского, да и какого рода!

Марфа незаметно раздула ноздри: «Сами знаете, Борис Федорович, что мать свое дитя не оставит».

– Вот и славно, – Борис хлопнул в ладоши. Перед Марфой поставили резную чернильницу рыбьего зуба и перо. Годунов велел:

– Распишитесь здесь, боярыня, что принимаете на себя бремя опекунства.

Сжав перо захолодевшими пальцами, Марфа расписалась. Годунов посыпал бумагу песком.

– И здесь, любезная Марфа Федоровна, что вы ознакомились с указом Регентского совета, тоже распишитесь.

Женщина, побледнев, положила перо. «Я сие не подпишу, Борис Федорович».

– Подпишете, не подпишете, – отмахнулся Годунов, – сие, Марфа Федоровна, неважно. Я и на словах могу сказать, при свидетелях, – он указал на дьяков у дверей палат, – что Регентский совет запрещает вам и детям вашим выезд за границы до особого распоряжения, – Годунов поднялся.

– Езжайте на Воздвиженку, сбирайтесь, Марья Федоровна скоро в Углич отправляется с царевичем. Вам как опекуну, в ее поезде пребывать надо.

Марфа нашла в себе силы поклониться. Высоко неся голову, боярыня вышла из палат. Она и не помнила, как спустилась на крыльцо, и отыскала возок. Захлопнув все оконца, женщина скорчилась в углу. Острая боль билась в животе. Подняв сарафан, Марфа увидела пятна алой крови на подоле рубашки.

Отступив назад, Федор Воронцов-Вельяминов оценил чертеж. Большой лист грубой бумаги прибили гвоздями к доске, держащейся на деревянной треноге. Парень погрыз перо и задумался. На рисунке изобразили часть крепостной стены с ласточкиными хвостами и узкими бойницами.