Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга пятая

– Скорее всего, из Аргентины, – понял младший диспетчер, – у гостя и сеньора Гутьерреса одинаковый акцент, – владелец фабрики выступал в церкви с проповедями, – ясно, кто они такие, – парень напомнил себе, что война закончилась почти тридцать лет назад.

– Нечего вспоминать о прошлом, – он опять чихнул, – все давно поросло быльем, – он решил, что сессна могла действительно прилететь и из столицы.

– До Сантьяго три с половиной часа, – хмыкнул он, – им понадобилась бы дозаправка, но здесь достаточно аэропортов, – он позвал напарника: «Хочешь еще кофе…»

Крутанувшись на ободранном кресле, парень ахнул. Прямо на него смотрел пистолет.

– Ведите себя тихо, – сказал холодный женский голос, – и никто не пострадает, – диспетчеров не снабжали оружием. В дни рейсов в аэропорту дежурил единственный зевавший полицейский. Младший парень покосился на разбитый, обмотанный изолентой телефон. Рыжая девушка, наставившая на них пистолет, казалась ему знакомой.

– Где-то я ее видел, – девица невозмутимо перерезала телефонный провод, – она, кажется, местная, – незнакомка повторила:

– Не совершайте необдуманных поступков, – девушка достала из кармана парки бельевую веревку, – и все останутся целы, – она коротко велела: «Руки». Младший диспетчер краем глаза заметил на поле какую-то фигуру.

– Вроде парень, – он присмотрелся, – они, что, решили угнать самолет? – веревка обмоталась вокруг его запястий, девица цапнула со стола связку ключей.

– Сидите здесь, – она связала руки старшему диспетчеру, – хорошего вам дежурства, – бесполезная телефонная трубка валялась на затоптанном линолеуме пола. Щелкнув замком двери, Полина отшвырнула ключи подальше.

– Теперь они не позвонят в полицию, – девушка заторопилась на взлетное поле, – но нельзя терять время, – она старалась не думать об оставшемся в Пунта-Аренасе Иосифе.

– В прошлый раз его выручили тетя Марта, Ева и Шмуэль, – в лицо Полине ударил косой дождь, – а сейчас это наша ответственность. Хватит полагаться на старших, мы повзрослели, – быстро вскарабкавшись по легкой лесенке, она плюхнулась в кресло рядом с Хаимом. Ягненок изучал приборную панель сессны.

– Не сложнее, чем угнать машину, – в Пунта-Аренасе, спустившись с крыш в заплеванный двор, они позаимствовали чью-то развалюху, – пристегните ремни и не курите, второй пилот, – он поцеловал Полину. Девушка хихикнула:

– Или штурман. Но я никогда не водила самолет, Хаим… – он начал разгон.

– Я тоже, – честно признался Ягненок, – и нам нужно заправиться, иначе машина не дотянет до Сантьяго, – Полина достала из-за козырька карту.

– Значит, заправимся, – по стеклу кабины ползли капли дождя, – как ты и предсказывал, бельевая веревка пригодилась, – Хаим потянул на себя штурвал, колеса сессны оторвались от полосы.

– Мы не имеем права вмешиваться в операцию Леоны, – сказал он, – Паук в Сантьяго, но нам нельзя его трогать, – самолет тряхнул порыв ветра, Полина крикнула:

– Я и не собираюсь! Но мне кажется, что Рауфф и Барбье тоже собрались в столицу. Если Иосиф выживет, – она запнулась, – мерзавцы могут потащить его туда, – Хаим отозвался:

– Выживет. Мы еще не погуляли на его свадьбе, – Ягненок внезапно улыбнулся, – но я обещаю, что так и случится, – белая точка сессны исчезла среди грозовых облаков.

Светловолосая девочка восседала на позолоченном коне. Крутилась деревянная карусель, в радиорупоре играло старое танго. На арке у входа в парк под свежим ветром реяли алые знамена. Очередь ребятишек выстроилась у лотка с мороженым. Улыбчивая тетушка принимала мелочь, оделяя детей эскимо и вафельными стаканчиками.

– У Моти эскимо, – Саша держал сына за руку, – я сплю, – он хорошо это понимал, – поэтому Мотя старше, чем он есть, – мальчику на вид было лет десять. Малышка размахивала палочкой с воздушным облаком сахарной ваты.

– Волосы у нее такие же, – полюбовался Саша, – словно облака, – белокурые локоны девочки падали на синее матросское платье.

– Не свалится Лиза, папа, – услышал он озабоченный голос Моти, – ей всего три года… – Саша потрепал сына по голове.

– Она хорошо держится в седле на пони, а это только карусель, – круг завертелся, запись танго заело.

– Взором, – пластинка жужжала, – взрм, взр, взр… – Саша услышал металлический лязг. Доски карусели затрещали, под солнцем сверкнули зубчатые колеса. Конь дернулся, девочка полетела вниз.

– Нет, – Саша рванулся вперед, – нет, Лиза, Лизонька…

Он вскинулся со сбитой постели. Рассветное солнце золотило рассохшиеся половицы. Его джинсы и футболка валялись на протертом плюшевом кресле с высокой спинкой. Лара любила устраиваться там по вечерам с книгой.

– Слушай, милый, – девушка держала на острых коленях томик в бумажной обложке, – он великий поэт. Он диссидент, – Лара развела руками, – но он еще получит Нобелевскую премию, – приватно Саша считал, что Бродского зря выпустили из страны.

– Сначала ему сделали биографию, – кисло подумал Скорпион, – а теперь он катается по университетам, изображая мученика режима. Мандельштам действительно умер в лагере, так честнее, – по мнению Саши, Бродского надо было склонить на сторону советской власти.

– Мандельштам писал оды Сталину, – однажды задумчиво сказал товарищ Котов, – и Пастернак не гнушался прославлением партии. Бродскому надо было дать квартиру, – он покрутил сильными пальцами, – обеспечить его работой, подвести к нему хорошую, – Котов со значением помолчал, – подругу. Он бы не стал менее гениальным поэтом, – вздохнул наставник, – однако он был бы нашей гордостью, а не изгоем, – Саша слушал нежный голос Лары.

– Так долго вместе прожили, что снег, коль выпадал, то думалось – навеки… – Саша сидел на ковре, девушка наклонилась.

– Словно мы с тобой, – Лара коснулась губами его лба, – мне кажется, что я знала тебя всю жизнь, Саша…

Пока Скорпион делал вид, что плохо понимает русский. По легенде, товарищ Вербье, французский коммунист, едва принялся за изучение языка восхищавшей его страны советов.

– Потом я во всем признаюсь Ларе, – Саша отдышался, – что за чушь, это только кошмар. Я волнуюсь, сегодня важный день, – на перилах балкона перекликались сонные голуби, с кухни тянуло ароматом кофе.

– И еще чем-то, – Саша принюхался, – Лара что, гладит… – ему нравилось смотреть на хлопочущих по хозяйству женщин.

– Даже на Пиявку, – усмехнулся он, – я говорил ей, что в прачечной не умеют хорошо гладить рубашки. Лара плохо гладит, она американка, у них все носят синтетику, – Саша не предполагал, что избалованная дочка мисс Кэтрин Бромли когда-то бралась за утюг.

– Я ее научу, – Саша натянул джинсы, – я отлично глажу, спасибо суворовскому училищу, – психоаналитик, в полезность которых Саша не верил, сказал бы, что он тоскует по матери.