Нелли Шульман - Вельяминовы. За горизонт. Книга пятая

– Придется репетировать без премьеров театра, – подмигнул он жене, – собирай остальную труппу, через полчаса мы начинаем, – он прошелся по подмосткам.

– Словно ягуар, – полюбовалась Леона, – он не ходит, а танцует… – Виктор повернулся к ней.

– Мне говорили, что Софокл сейчас никому не нужен, – он помахал томиком Чехова, – и скажут, что Чехов тоже ни к чему, -Виктор шагнул вперед, – а я отвечу, что мы отдохнем, что мы услышим ангелов, мы увидим все небо в алмазах, мы увидим, как все зло земное, все наши страдания потонут в милосердии, которое наполнит собою весь мир… – Леона тихо сказала:

– Тебе надо сыграть дядю Ваню… – Виктор бережно положил томик на старое пианино.

– И сыграю, в следующем году, а пока скажи мне, о чем «Антигона»?» Леона удивилась:

– О противостоянии свободной личности и тоталитарной власти, разумеется, – Виктор пробормотал:

– Именно. И мне еще говорят, что Софокл устарел. Иди сюда, – он подал руку Леоне, – будешь Антигоной, незачем терять время, – Виктор вручил ей потрепанные страницы пьесы, – следи за моими словами и отвечай вовремя…

Встряхнув распущенными волосами, Леона забралась на сцену.

В недорогом пансионе в баррио Парис-Лондрес, как район значился на карте, понимали французский. Месье Вербье сначала объяснялся по-испански, но парнишка за стойкой улыбнулся.

– Позвольте мне практиковать язык, – он вернул Саше паспорт, – мой прадедушка в начале века приехал в Чили из Бордо. Хороший виноградарь всегда найдет работу, а в Чили в то время строились первые винодельни, – район Саша выбрал по рекомендации соседа на его парижском рейсе.

– Вы не пожалеете, – сказал разговорчивый француз, – улицы там напоминают монмартрские, – по серому булыжнику мостовой жаркий ветер носил желтую пыль цветущих акаций. Портье сказал, что первый месяц весны обычно не выпадает таким теплым.

– Хотя в этом году в стране горячо во всех отношениях, – добавил парень, – я поддерживаю центристов, но считаю, что Альенде сделал много хорошего для Чили. Говорят, что он избран на советские деньги, но он действительно заботится о правах трудящихся. И потом, – парень выдал ему ключ с медной бляхой, – военные получат средства от США и наши шахты перейдут в руки американцев. Мы не для того боролись за независимость страны, месье Вербье…

В гостиничной анкете Саша указал, что он журналист. Парнишка принес ему кипу свежих газет.

– Я помогу, если надо что-то перевести, – заметил он, – я учусь на журналиста, а здесь подрабатываю. Мой старший брат занимается вином, а меня отпустили следовать мечте…

Саше понравилась простая комната со старинными половицами и такой же древней кроватью, блестящей медной спинкой.

– Даже фаянсовый кувшин поставили, – он вытащил из рюкзака кипятильник и пачку молотого кофе, – напоминает комнаты с картин Ван Гога, – кафе напротив пансиона тоже походило на заведения с полотен постимпрессиониста. Сидя под холщовым зонтиком, Саша с удовольствием съел тарелку острого рыбного супа.

– Словно марсельский буйабес, – он откинулся на спинку скрипучего стула, – и вино здесь тоже замечательное, – над стойкой заведения он заметил портрет Альенде. По соседству висела эмблема местной коммунистической партии.

– В Италии коммунисты владеют частными предприятиями, – вспомнил Саша, – ничего страшного в мелкой собственности нет. Владимир Ильич это понял в двадцатых годах, хотя к нэпманам в то время относились с презрением, – хозяин принес ему запотевший стакан белого вина.

– С их винодельни, – он кивнул в сторону пансиона, – у нас сложились деловые отношения, – вино, не дотягивая до французского, все же оказалось очень хорошим.

За кофе и вафлями с дуче де лече он занялся газетами. Сашиного испанского хватало, чтобы понять, о чем идет речь.

– Правой прессы здесь нет, – хмыкнул он, – но я и так знаю, о чем напишет правая пресса. Альенде собирается продать Чили в руки советских коммунистов, которые установят здесь диктаторский режим. Как будто хунта собирается устраивать демократические выборы… – Саша усмехнулся.

Ему надо было найти автобусную остановку. Виктор Хара возглавлял театр в Техническом Университете Чили.

– Куда идет автобус, – Саша оставил хозяину хорошие чаевые, – кстати говоря, здесь обретается и дочь покойной мисс Бромли, – судя по донесениям из США, мисс Зильбер окончательно и бесповоротно радикализировалась.

– Я бы на ее месте тоже так сделал, – Саша отыскал нужный ему маршрут, – убийцы ее матери не понесли наказания, – девушка вступила в коммунистическую партию, а потом и вовсе покинула США, отправившись в Чили добровольцем Корпуса Мира.

– В обычных условиях, – заметил товарищ Котов, – я посчитал бы ее работником ЦРУ. Половина их так называемых добровольцев замаскированные агенты, однако я склонен верить в ее искренность, – Саша не предвидел опасности в случайной встрече с мисс Зильбер.

– Ее мать ничего не соображала и не могла меня описать, – он стоял перед большим планом университета, в засаженном цветущими акациями дворе, – Леона, наверняка, считает виновниками ее смерти парней из Клана, – Саша вспомнил серо-голубые глаза мисс Зильбер. Он видел девушку почти ребенком в Нью-Йорке.

– Тогда ей было двенадцать лет, – театр помещался в здании Школы Искусств и Ремесел, – а сейчас двадцать четыре, она еще девчонка, – дверь зрительного зала приоткрыли. Саша отчего-то подумал:

– Она мне снилась в Америке и в Москве. Она чем-то напоминает меня, у нас похожий очерк лица. Словно мы с ней как-то связаны, но это ерунда… – Саша не верил в ставшую модной парапсихологию.

– Профессор Лебедев тоже всегда ее громит, – он осторожно толкнул дверь, – он заядлый материалист…

На Сашу повеяло театральным запахом пыльной ткани и краски. Скрипели подмостки, луч солнца пробивался сквозь спущенные жалюзи. Ее волосы горели тусклым янтарем.

– Чего ж ты медлишь? – девушка остановилась на просцениуме, – мне твои слова не по душе и по душе не будут. Тебе ж противны действия мои… – Саша на мгновение забыл, как дышать.

Она откинула назад красивую голову.

Но есть ли для меня превыше слава, чем погребенье брата своего? – повернувшись к пустому залу, Леона Зильбер вытянула руку.

– Словно она указывает на меня, – понял Саша, – она могла бы стать отличной актрисой… – девушка поклонилась, он крикнул:

– Браво! Браво, товарищи. Простите за вторжение в творческий процесс, но я французский журналист и представляю здесь «Юманите»…

Саша по-хозяйски пошел навстречу спустившемуся со сцены Виктору Хара.

Прозрачное агуардиенте переливалось в граненых стаканах. Под потолком подвального бара на калле Лондрес медленно вращались старомодные вентиляторы. В углу хрипела древняя радиола пожелтевшего пластика. Саша разобрал знакомый голос.