Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Часть первая. Том первый

Пока они плыли на остров, в середине уединенного озера, Феодосия откинулась на корму лодки:

– Ночь сегодня какая, звезды падают, словно что их к земле тянет.

– Слыхал я, на севере на небе пазори играют. Видала ль ты их?

– Батюшка меня ребенком на Поморье возил. То вещь пречудесная, Федя, сполохи на небе разноцветные светятся, столбы света ходят, даже треск от них слышно.

– Не знала, что у тебя тут дом поставлен… – она прошла в низкую дверь.

Федор запалил свечу. Феодосия увидела широкое ложе, застеленное мехами, закопченный, сложенный из озерных валунов очаг:

– Охота хороша в лесах, да и рыбалка тоже… – Федор улыбался: «Срубил сторожку, вдруг придется на ночь остаться».

– Так бы и не уходила отсюда… – Феодосия вытянулась на медвежьей шкуре, Федор разжег очаг.

– Да и я бы тоже, – пошарив в темном углу, он вытащил бутыль мутного стекла: «На-ка, испей. Пока еще огонь разгорится, а ты промерзла вся, на воде-то.

Жидкость обожгла горло. Феодосия, закашлявшись, поперхнулась.

– Что сие, Федор?

– Хлебное вино. Отпей, у тебя руки какие, ровно лед… – Федор медленно провел губами по гладкой коже, от кончиков пальцев до запястья и выше, где на сгибе локтя билась нежная жилка.

– Я захмелею! – испугалась Феодосия.

– И хорошо… – усмехнулся муж:

– Я на тебе сколько женат, а во хмелю не видал. Охота посмотреть, а послушать и более того. Здесь тишь да безлюдье, не то что на Москве или в усадьбах. Стесняться некого.

От вина ли хлебного, от горевшего ли в очаге костра, Феодосию бросило в жар. Распустив косы, она расстегнула верхние пуговицы сарафана.

– Погоди, я сам… – Федор остановил ее.

– Говорил я, что люблю тебя более всего на свете? – он зарылся лицом в светлые волосы.

– Говорил… – Феодосия прикрыла глаза.

– Еще скажу и не устану повторять… – шепнул ей муж, – до самой смерти моей.

Проснувшись на рассвете, Федор почувствовал, что Феодосии рядом нет. Примятые меха еще хранили ее аромат, прохладных цветов. Выйдя на порог, он вгляделся в легкую дымку над озером.

Она стояла по колено в воде, собирая на затылке потемневшие в воде косы. Федор стиснул руку в кулак:

– Довольно одного слова Башкина и она сгорит, привязанная к столбу на торжище, заплеванная и опозоренная толпой, и не будет ей спасения… – Феодосия вышла на берег. Подняв ее на руки, Федор прижал жену к себе:

– Я на самую страшную казнь пойду, но спасу Федосью с Марфой… – не отрываясь от ее губ, он захлопнул дверь сторожки.

– Доставишь Феодосия до Твери, Степа, сдашь его на руки человеку, о коем в грамотце говорится и сразу назад.

Степан Воронцов умоляюще посмотрел на Вельяминова.

– Даже не думай, – отрезал боярин.

– Сказано, что поедешь в Новгород опосля венчания, значит опосля. Ишь чего захотел, со свадьбы родной сестры сбегать. Знаю я, что тебе братец не по душе, но ничего не поделаешь, сродственниками не бросаются.

– В Твери потише будь, – добавил Федор: «Возок у вас неприметный, одежу тоже невидную надень».

– Я, Федор Васильевич, не из тех, кто золотом обвешивается, ровно баба, – съязвил Степан.

Вспомнив о сыне, Федор смолчал.

– Я бы и до Новгорода его довез, – не унимался юноша.

– Делай, что велено тебе, Степа… – хмуро отозвался Вельяминов:

– От Твери до Новгорода они теми путями поедут, коих ты не ведаешь. Главное, чтобы до Твери вас не перехватили. Ищут Феодосия по Москве, хорошо, что большая она. На столбовую дорогу не суйтесь, езжайте проселочными. Не в быстроте дело, а в том, чтобы не нашли вас.

– Да понял я, – пробормотал Степан.

– Готово все, Федор Васильевич – вошел в горницу Башкин

– Зови Феодосия, наверху он.

Распахнув окошко, Феодосия высунулась во двор.

– Готов возок твой, прощаться надо.

– Как мне благодарить тебя, боярыня? – взглянул на нее Феодосий: «Руку ты мне спасла, укрывала, кормила да поила, семью свою оставила».

– Не надо мне благодарности, – вздохнула боярыня:

– Главное, чтобы ты живым и невредимым остался. Батюшка написал, что из Твери до Новгорода тебя окольными дорогами повезут. Ты на него положись, до ливонской границы и через нее проведут тебя.

– Храни тебя Бог, Феодосия, тебя и всю семью твою… – монах замешкался: «Стыдно мне, что вроде бегу я, а вы остаетесь».

– Дак у каждого судьба своя, – Феодосия пожала плечами: «Ежели не свидимся мы более, все равно я помнить о тебе буду».

В дверь постучали.

– Пора тебе… – Феодосия коснулась губами лба монаха… – благослови тебя Бог.

В прохладном тумане Федор проверил упряжь и лошадей.

– Заодно и руку набьешь, – весело сказал он племяннику:

– Нонче все верхами ездят, как вожжи натягивать и забыли давно. Не гони только, не хватало вам колесо сломать по пути. Здесь до Твери яма на яме, что на проселках, что на столбовой дороге.

– Тебе я вот что принес, – Вельяминов протянул монаху книгу: «Только вчера переплетать закончили. Первый Псалтырь московской печати. Откроешь на чужбине и вспомнишь про нас».

– Дак лучше боярыне… – запротестовал Феодосий.

– Боярыне тоже есть, – отозвался Федор, – нешто я про нее забыть мог.

Башкин приобнял Феодосия.

– Прощай.

– Ехал бы ты, Матвей Семенович, со мной, не будет тебе здесь жизни.

– Дак и там не будет, Феодосий. Дай тебе Бог счастья, а мне, горемычному, видно, и не испытать его… – Башкин понуро побрел к воротам.

Возок выкатился из усадьбы. Проводив его глазами, Федор пошел вслед за Башкиным.

– Матвей Семенович, погоди, надо парой слов перемолвиться.

Они двинулись по протоптанной среди луга тропинке.

Развиднелось, в небе завел песню жаворонок. После долгого молчания Вельяминов сказал:

– Не мое сие дело, Матвей Семенович, но не ходил бы ты на суд. Хочешь ты, чтобы услышали тебя, но кто на суде-то будет? Там сидящим хоша кол в голову вбей, ничего они не поймут. Зазря только погибнешь.

– Если боишься, Федор Васильевич, что я на тебя али кого из родных твоих укажу… – начал Башкин.

– Ты под пыткой не был, – перебил его Федор.

– И ты не был! – остановился Башкин.

– Не был… – признал Федор, – однако видел, что пытка с людьми делает.

– Феодосия пытали, однако он ни на кого не указал… – буркнул боярин.

– Люди, Матвей, они разные… – вздохнул Вельяминов:

– Иногда думаешь, кто, как не я, пытку выдержит? Выдержу и не скажу ничего. Но как раскаленными клещами зачнут ребра тянуть, дак не знаю я, снесешь ты это, или нет. Ежели не снесешь, дак жена моя на плаху ляжет рядом со мной, а дочь сиротой останется и сгинет в безвестности. Рассуди сам, что я должен делать?

– Мы, Федор Васильевич, одни… – Башкин посмотрел боярину в глаза… – ты сильнее, прикончи меня, и вся недолга. Тело ночью в лесу зароешь. Пропал и пропал я, кто искать будет?