Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Трое, четверо, пусть они даже десяток родственников сюда приволокли, они ничего не сделают. В комплексе тысяча человек… – внутри поселилось странное, болезненное чувство тоски:

– Я такое испытывал, когда оправлялся после будапештского ранения, когда думал о Цецилии. Все потому, что я думаю об Эмме… – выкинув окурок в форточку, Макс уселся за яйца-пашот, с голландским соусом, и соленую форель, с кухни «Орлиного гнезда». Наливая себе кофе, он вспомнил:

– Кто-то говорил, при мне, что рыбы в озере нет, второй день… – в свободное время товарищи часто брали катера, для рыбалки. Максимилиан прислушался:

– Нет рыбы, нет птиц. Обычно они стаями летают. Так случается, перед землетрясениями… – намазывая свежее масло на тост, он обругал себя:

– Какие землетрясения? Здесь сейсмически безопасный участок, геологи давно все проверили… – кофе он выпил залпом, как лекарство, и сразу налил себе вторую чашку.

Дел у обергруппенфюрера хватало. Он не сомневался, что Муха стрелял в Эмму спьяну:

– Дураку померещилось, что Эмма хочет сбежать. Он вернулся в палату и застал ее, якобы, прячущей ребенка под халат. Ерунда, она просто хотела покормить мальчика… – Петр Арсеньевич плакал, прося у Макса прощения, жалко всхлипывая. От зятя пахло кислым шампанским, гноем и рвотой. Мешочек давно переполнился, по щеке стекала густая, зеленовато-белая жидкость. Максимилиан не хотел тратить драгоценное время на разговоры с плохо стоящим на ногах человеком. Он велел препроводить зятя в палату с решетками на окнах и лично запер его:

– После побега Монахини здесь устроили такие палаты… – Макс опустил ключ в карман джинсов, – пусть проспится, а потом я решу, что с ним делать… – расстрелять русскую свинью было проще всего, но Макс не хотел торопиться:

– Вообще незачем пороть горячку… – напомнил он себе, – Эмма вне опасности… – пуля Мухи прошла по касательной, только слегка зацепив плечо сестры. Эмма спала, получив успокоительные средства. Максимилиан распорядился перевести племянника в отдельную палату, и выделить для Отто надежного врача:

– Эмма, все равно, сейчас на морфии. Она не захочет кормить мальчика, после таких новостей… – он считал, что Мухе все привиделось:

– Эмма не собиралась никуда бежать, зачем ей? Она придет в себя, и я поговорю с ней, все объясню… – кормящая женщина, со своим уродом, пребывала тоже в запертой палате. Макс не собирался отдавать Отто в руки уголовницы:

– Молоко у нее забирают, а больше мальчику ничего не надо… – он сам покормил ребенка, из бутылочки. Отто, покойно, сопел у него на руках. Наклонившись, Макс прикоснулся губами к нежному лбу мальчика:

– Ты испугался, мой милый, плакал. Но все закончилось, теперь я о тебе позабочусь. Я никогда тебя не оставлю. Мы вырастим тебя новым фюрером, наследником великого дела… – он поиграл серебряной вилкой:

– Муха может, например, оступиться и упасть в озеро. Мы устроим торжественный вечер, я выступлю с хорошими новостями, Муха все подтвердит. Сделаем вид, что Эмма была согласна, на манипуляции… – еврейская кровь в новом племяннике Макса не волновала:

– Дед Гейдриха был еврей, – усмехнулся он, – по совершенно точным сведениям. Не так важна кровь, как воспитание… – на вечере, по случаю появления на свет долгожданного результата программы «Феникс», подали бы вина и шампанское:

– И русскую водку, лично для Мухи… – Макс налил себе третью чашку кофе, – он захочет освежиться, я провожу его к озеру… – дальнейшее затруднений не представляло:

– На юг, буде настанет нужда, я его не возьму. Я избавлю Эмму от обузы, она будет счастлива… – Макс ожидал, что сестра с готовностью откажется от ребенка:

– Муха ее обманул. Ради высоких целей, из преданности фюреру, но обманул. Я не хочу навязывать Эмме заботу о малыше, которого она никогда не полюбит… – Макс уже любил младшего племянника:

– Ему и пары дней не исполнилось, – ласково подумал обергруппенфюрер, – он сирота, посмертное дитя. У него нет никого, кроме меня и братства СС… – он предполагал объяснить мальчику, что его мать умерла родами:

– Адольф считает, что Марта отравилась. Пусть считает, для него мать арийская героиня, а отец и дед, верные слуги рейха. Пусть так и остается… – в окно палаты виднелась охраняемая пристройка, с черепичной крышей. Вызвав перед завтраком начальника госпиталя, Макс распорядился:

– Ваши подчиненные должны подготовиться к массовой акции… – он повел рукой, – на расстрел у нас может не хватить времени, а инъекции фенола, дело быстрое… – технику давно опробовали в лагерях. Откинувшись на спинку венского стула, с чашкой кофе, Макс покуривал:

– В случае нужды мы освободим загоны. На юге есть свои кадры, незачем везти туда лишние рты… – он щелкнул резинкой черного блокнота:

– Ладно, подождем новостей с заброшенной военной базы. Охрана комплекса начеку, приметы бандитов у них имеются… – Макс, все равно, хотел позвонить в физическую лабораторию:

– Надо погрузить в самолеты тяжелую воду и ценное оборудование, на всякий случай. Надо узнать, как дела у 1103, я ей обещал ужин… – Максимилиан, намеревался сдержать обещание:

– В таких вещах важна размеренность. Покойный Отто говорил, что супружеская жизнь должна быть регулярной, тогда мужчина не стареет… – Макс пока чувствовал себя восемнадцатилетним:

– Когда я хотел пригласить на танец Дитрих и побоялся… – все еще улыбаясь, он снял трубку зазвеневшего телефона:

– Может быть, нашли мерзавцев. Хочется услышать хорошие новости… – Макс услышал. Звонил глава физической лаборатории. Закончив систему радиоуправления ракетами, 1103 собиралась провести испытания прибора.

Пристроив над костром стальной котелок, Степан высыпал в кипящую воду суповой концентрат:

– Последите здесь, – хмуро попросил полковник, – мы с Федором Петровичем и Меиром укладываем взрывчатку. Джон пошел на берег, с мальчиком… – после подрыва тропы в скалах, ведущей к заброшенной взлетной полосе, надо было посчитать оставшиеся пакеты. Марта, устало, отозвалась:

– Мы с Питером у огня посидим, кофе попьем… – она незаметно, под полой куртки, пожала руку мужа. На хронометре Марты время подходило к восьми утра. Озеро Фаньяно золотилось под ясным, прохладным рассветом. В точке рандеву и в расселине они с Питером почти не поговорили:

– Он и Меир, что называется, где стояли, там и упали. У них был тяжелый переход, по горам… – едва открыв глаза, Марта почувствовала странную тоску. Она лежала в большом спальном мешке, прижавшись щекой к знакомому, уютному плечу мужа, в шерстяном свитере. Каштановые ресницы дрожали, он спокойно, размеренно дышал:

– Я волнуюсь, потому, что Теодор-Генрих рядом, – вздохнула Марта, – меня даже подташнивает. Господи, Джон не мог поверить, что его сынишка нашелся. Эмма скоро увидит малыша… – за полуночным кофе, держа на коленях спящего мальчика, герцог заметил: