Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том шестой

– Ни о чем не беспокойся, занимайся делами, – уверил его приятель, – мы с Адольфом проведем отличный день, сходим на берег, разожжем костер… – в трубке послышался лай филы. Макс насторожился:

– Аттила, кажется, беспокоится. Он обычно не подает голос, без дела… – обергруппенфюрер отогнал от себя эти мысли:

– Лает и лает, ничего особенного. Он, в конце концов, собака… – овчарки охранников, в госпитале и физической лаборатории, тоже завывали и скулили. Псы рвались с поводков, солдаты еле их удерживали. Провожая Максимилиана, начальник особого отделения больницы заметил:

– Резко изменилась погода. Тучи рассеялись, вышло солнце, после долгой метели. Животные на такое всегда реагируют, впрочем, как и люди… – и Эмма и Муха еще спали. Макс решил вернуться в больницу после испытания системы радиоуправления. Он одевался в пустой палате:

– Хорошо, что мне привезли мундир. Муха всегда боялся эсэсовских рун, хотя сам их носил… – Макс, впрочем, не собирался пугать зятя. Обергруппенфюрер взглянул в прорезь, в железной двери палаты,

– Он и так, достаточно, напуган. Он мне еще понадобится, для торжественного выступления… – зять громко храпел. Максимилиан, с отвращением, вдохнул застоявшийся запах гноя, перегара и мочи:

– Муха под себя сходил, во сне. Ладно, пара дней, и он станет кормом для рыб, на дне озера… – перегнувшись через борт катера, обергруппенфюрер взглянул на прозрачную воду:

– Рыб, кстати, не видно, хотя они обычно ходят стайками. 1103 молодец, за одну ночь все сделала… – он и не сомневался в способностях подопечной.

1103 сидела на корме катера, зажатая двумя охранниками. Ветер шевелил коротко стриженые, рыжие волосы. Женщина не надела сиротской, серой ушанки, в которой ее привезли с берега Татарского пролива. Макс, краем глаза, скользнул по синему, приютскому пальтишку, по тонким щиколоткам, в хлопковых чулках, в потрепанных туфлях, на плоской подошве:

– Я ей сказал, что у нас годовщина, десять лет знакомства… – он скрыл улыбку, – но это если считать близкое знакомство. Увидел я ее раньше… – как и в тридцать шестом году, в Кембридже, 1103 больше напоминала воробья. Хрупкие пальцы, в пятнах от чернил, уверенно держали плоскую, черную коробку, с рычажками и антенной. Максимилиан покуривал, опираясь на штурвал:

– Я хотел на ней жениться, предлагал ей виллу, прислугу, личный самолет, полную свободу, в исследованиях… – 1103 и на озере Фаньяно продолжала носить простые чулки, детское белье и лабораторные халаты.

Халаты, вкупе с полотенцем и постельным бельем, меняли каждую неделю. Стирала женщина сама, под краном. Максимилиан выбросил окурок:

– Волосы ей подстригает врач, из госпиталя, при осмотре. Ей ничего не надо, кроме дешевого мыла и зубного порошка. Истинно, создание не из этого мира. Но у нее есть чувства, и не только ненависть. Она совестливый человек, она помнит о невинных людях, погибших от ее рук… – Максу пришло в голову, что 1103 убила больше жертв, чем средний концлагерь:

– Надо подсчитать, на досуге, – развеселился он, – хотя американцы не сообщали точных цифр потерь, от ядерных бомбардировок. Мы потом заявим, устами доверенных политиков, что евреи сами придумали всю историю с их уничтожением. В концлагерях занимались трудом, и никого не убивали. Печи стояли для отопления, а в душевых проводили дезинфекцию прибывших… – второй катер отогнали на расстояние полукилометра.

Макс полюбовался изящными очертаниями маленького фау, на корме:

– Я помню, что Вернер сам делал копии большой системы. Хорошо, что он понятия не имеет, куда ушла «Валькирия», с ракетами на борту. Вернер продался американцам, за паспорт и гарантию безопасности, а сеньор Геррера, то есть мистер Горовиц, хоть и был на Эллсмире, но никаких ракет не видел. Даже если он и сообщил о нашем десанте начальству, никто ему не поверил. Я бы и сам не поверил, – усмехнулся Макс. Он ожидал сообщения от северной группы, с заброшенной взлетной полосы, или от патрулей, разосланных по берегам озера:

– Мы расстреляем мерзавцев и сбросим трупы на дно. Пусть гниют на глубине, в компании с Мухой… – маленькая фау, разумеется, была совершенно безопасна:

– Ракета полетает над озером и опустится, механизм не несет боевого заряда… – 1103 смотрела на корму второго катера, – нам важно проверить принцип управления… – по словам начальника лаборатории, устройство 1103 было экспериментальным, маломощным:

– Радиус действия не больше километра, – объяснил физик, – потом надо создать полноценную систему… – кроме охранников, Макса и 1103 в катерах больше никого не было. Физики ждали на берегу:

– Она все создаст, – сладко подумал Макс, – она гений, достояние нового рейха. Мы начнем управлять ракетами, у нас появится бомба… – заметив на корме темный ящик, Макс поинтересовался:

Что это, рядом с фау… – 1103, холодно, отозвалась: «Усилитель».

– Усилитель, так усилитель…. – Максимилиан взглянул на часы. Стрелка подходила к полудню:

– Она лучше знает, зачем это нужно. Я не лезу в дела ученых… – Констанца, на мгновение, опустила веки. «Сирена» работала восемь часов, с того момента, как ей доставили нужные материалы:

– Но конструкция стояла в комнате, а здесь открытое место… – восемь часов Констанца ощущала глухую, горькую тоску, – никто, никогда не изучал возможности боевого применения инфразвука. Я не знаю, что сейчас случится… – «Сирена» производила звуки гораздо ниже предела, слышимого человеческим ухом:

– Именно такой диапазон волны чувствуют животные, перед природными катаклизмами. Чувствуют и бегут, чтобы спастись. Человек остается, и погибает. На таких частотах переговариваются, например, киты… – Констанца вспомнила о мальчике, сыне Марты:

– Он защищен, он внутри здания. Но если он отправится на прогулку? Могу ли я так поступать… – рука сжала коробочку. Устройство, одновременно, подавало сигналы и фау и «Сирене». Констанца снабдила конструкцию автономным генератором питания:

– Он рассчитан на час работы, хотя все закончится быстрее… – она уперлась глазами в спину обергруппенфюрера:

– Понятно, что он пришел с оружием. И здесь пятеро солдат СС. Они могут меня расстрелять, прямо в катере… – Констанца напомнила себе:

– Делай, что должно и будь, что будет. Я рискую, но другого выхода нет… – фон Рабе кивнул:

– Полдень. Начинаем, уважаемая фрау… – он никогда не называл Констанцу по имени, даже наедине, – я уверен, что нас ждет успех…

Вздернув острый подбородок, Констанца щелкнула рычажком пульта.

Вчерашним утром, приехавший из госпиталя врач, осмотрев Теодора-Генриха, потрепал его по каштановой голове:

– Ангина прошла, горло в порядке. Температура у тебя упала, можно гулять… – доктор взглянул на сырую метель, за тяжелыми портьерами детской, – правда, погода не располагает к прогулкам… – сегодня, открыв глаза, мальчик обнаружил в окне голубое небо. Лазоревая вода озера блестела под солнечными лучами. Теодор-Генрих, фыркая, чистил зубы. Аттила раскинулся на муранской плитке ванной комнаты: