Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

– Я сразу приобрел рукопись, мадам Тетанже. Потрясающий текст, сплав мистики и психологии. Автор женщина, она разбирается в таких вещах… – издатель повел рукой. Затянувшись сигаретой, Роза побарабанила длинными пальцами по доскам террасы. Она сидела, обложившись подушками, поджав под себя ноги, сбросив туфли:

– Он обещал, что Хичкок, непременно, купит права на экранизацию. Речь зашла об испанской войне, подали аперитив, мы пошли к столу…

В парадной столовой апартаментов, за летним, холодным супом из щавеля, за норвежским лососем и спаржей, войну больше не обсуждали.

Роза разозлилась на себя:

– Я помню модель платья, но забыла, как звали издателя, и о какой книге он говорил… – Розе, смутно, казалось, что она читала книгу, во французском переводе:

– Нет, не помню. Прошло почти десять лет, случилась война… – она покуривала, глядя на темные кудри девочек:

– Почему я так волнуюсь? Констанца уверена, что это почерк Степана. Он прилетел сюда с другом, британцем, тоже авиатором, аристократом… – мадам Соболева, которую, втайне от ее чекиста, Роза протащила в особняк, описала и полковника Воронова и его друга, высокого, голубоглазого блондина:

– Проклятый Максимилиан был блондин… – забытая сигарета дымилась в пальцах Розы, – но что здесь делать Максимилиану, или брату Воронова… – рассказав Констанце о Петре Арсеньевиче, Роза натолкнулась на хмурый взгляд:

– Степан говорил, – отрезала Констанца, – что его брат, хоть и советский разведчик, но честный человек. Он обещал помочь Степану, вытащить нас из СССР. Он не имеет никакого отношения к Власову, он играл роль, работал в подполье… – Роза промолчала:

– Во-первых, только Степан умеет водить самолеты, а во-вторых, Максимилиан давно сдох… – при упоминании фон Рабе в глазах доктора Кроу появлялся холодный, ненавидящий огонек:

– Максимилиан похитил ее, убил на ее глазах любимого человека, Максимилиан держал ее в заключении, в Дахау и Пенемюнде…

Роза, несколько раз, внимательно рассматривала записку. Бумага была самая обыкновенная, писал полковник Воронов химическим карандашом:

– Они прилетели сюда на самолете. В проливе их, то есть нас, ждет подводная лодка. Мадам Соболева, Ольга, сказала, что фамилия второго британца де Уинтер. Где-то я слышала такую фамилию… – Роза решила, что до войны встречала упоминание де Уинтеров в светской хронике:

– Ольга молчит, но по ее глазам понятно, что она здесь не останется. Нельзя ее винить, она выживала, как могла… – Роза потушила сигарету, – я не знаю, что сделала бы я, на ее месте… – по словам Ольги, британцы обосновались в сторожке на озере:

– Надо улетать, пока Соболев не вздумал отправиться на рыбалку, пока Гаврилов не вернулся из Хабаровска. Надо продумать, как все правильно устроить, с диверсией и побегом. Эмиль бы пригодился, он отлично планирует операции… – Роза поняла, что скоро увидит мужа. Она взглянула на заснеженные, ровно подстриженные деревья, за окном:

– Я хочу домой. Хочу проснуться рядом с Эмилем, тихо его поцеловать, спуститься на кухню. Хочу печь блины, заваривать кофе, заплетать малышкам косички и провожать Эмиля в госпиталь… – она услышала стрекот швейных машинок, в школьной мастерской, уважительные голоса женщин, в коридоре амбулатории:

– Доброго вам дня, мадам доктор… – Роза приносила мужу обед, в трофейном, немецком термосе:

– Хочу шить наряды для первого причастия, а вечером пойти с Эмилем на каток… – она счастливо закрыла глаза:

– Он смеялся, что на коньках и лыжах не хромает. Девчонкам тоже надо купить лыжи… – достав блокнот и карандаш, покачав корзинку, Роза принялась чертить план комплекса:

– Четверо взрослых, и трое детей, считая Паоло. Мы все поместимся в опель Соболева, но надо понять, что делать с доджем… – запахло сладостями, уверенная ручка схватила карандаш:

– Annette dessiner, maman… – Надин, восторженно, взялась за журнал:

– Maman… – Роза поцеловала мягкую щечку:

– J’ai aussi filmé, ma chérie… – Надин широко раскрыла глаза:

– Et je vais… – Паоло захныкал, Роза отдала старшей дочери блокнот:

– Поиграйте, милые, и пойдем обедать… – она устроила мальчика у груди:

– После обеда девчонки, и Паоло заснут. Посижу, начерчу расписание операции, со схемой, как мы делали в Сопротивлении. Кроме зажигательных бомб, от Констанцы, у нас нет оружия. Но ничего, мы справимся… – погладив теплую, уютную спинку мальчика, Роза забыла о неизвестном ей де Уинтере.

Дворники доджа размеренно двигались, стирая с лобового стекла крупные хлопья мокрого снега. К вечеру потеплело, над шоссе с северного тоннельного участка в Де-Кастри повисли тяжелые, набухшие метелью тучи. В натопленной кабине грузовика пахло крепким табаком, хорошо заваренным, свежим кофе. Держа левой рукой термос, Констанца просматривала свою тетрадь. Сзади, из окошечка, ведущего в кузов, доносились голоса охранников МГБ:

– Они ругают погоду… – одними губами сказала Натали, – рейсы из Хабаровска отменили. Гаврилов застрял в городе… – глаза, цвета жженого сахара, усмехнулись.

Наташа Юдина всегда забывала, что Констанца понимает русский язык. Начальник северного тоннельного участка, майор МГБ, объяснялся с Констанцей на ломаном немецком. Наташу и конвой на стройку не пускали. Грузовик ожидал начальство, как Наташа весело звала доктора Кроу, на заднем дворе временных, хозяйственных построек, у мощных, железных ворот. В шесть утра сюда приводили колонны зэка, из большого лагеря:

Наташа помнила бесконечную зиму сорок первого года:

– На Бире нас тоже так гоняли. Вохра орала, что мы лентяйки, что стране нужен лес, что идет схватка с фашизмом, не на жизнь, а на смерть. Вечером девочки падали в сугробы и не могли подняться. Мы их тащили волоком, иначе охранники пристрелили бы отстающих. Пять километров на лесной участок, и пять километров обратно, каждый день…

Весной сорок второго на Биру поступили новые, американские грузовики, присланные по ленд-лизу. В бараке Наташа делила нары с коммунисткой из США, приехавшей в СССР в начале тридцатых годов, с мужем:

– Ее мужа расстреляли, в тридцать седьмом, а она получила десять лет. Сейчас она должна освобождаться, если она жива. Хотя мы все в сорок пятом подписали продление срока… – на грубой бумажке слепым шрифтом отпечатали:

– В связи с требованиями военного времени… – женщины, не глядя, ставили закорючку:

– Она меня научила английскому, надоумила сказать, что я до ареста водила грузовики… – у Наташи имелись водительские права, однако до войны она сидела только за рулем эмки. Покуривая американскую сигарету доктора Кроу, Наташа следила за забором, отгораживающим вход в тоннель от хозяйственного участка