Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том пятый

На Северном Урале Констанцу держали в отчаянной глуши, в нескольких часах езды от одного из больших лагерей, в особняке на берегу лесного озера. Доктор Кроу предполагала, что дачу выстроили для местных начальников, по ведомству МГБ. Пустынные, позолоченные, отделанные парчой апартаменты пропахли табаком, Констанца жила в большой, гулкой спальне, напоминавшей музейный зал.

Она повертела на пальце кольцо, тусклого металла:

– Окна выходили на северо-запад. Там я впервые увидела свечение, на горизонте, где, судя по всему, находятся семь скал… – Констанца, мимолетно, пожалела, что уезжает из СССР. Взобравшись на подоконник, покуривая, она приникла щекой к стеклу,

– Сочетание аномалий магнитного поля и оптических эффектов очень интересно, но не писать же мне в местную Академию Наук с предложением организовать экспедицию… – Констанца вспомнила обещание так называемого товарища Котова присвоить ей звание академика:

– Пошел он к черту, – разозлилась женщина, – ученого не покупают званиями и почестями, личными самолетами и дачами… – ей, все равно, было обидно, что природный феномен останется неизученным:

– В те края никто не ступает, кроме зэка и конвоев внутренних войск. Натали рассказывала, что уголовники, при побеге из лагерей, берут с собой человека, для пропитания… – Констанца закрыла глаза:

– Не думай об этом. Завтра все закончится, завтра я увижу Степана… – утром, в тоннелях северного участка, она привела в действие часовые механизмы бомб:

– Словно в Пенемюнде, когда меня спасли Марта и покойный Генрих. Но сейчас никто не пострадает. В пять вечера зэка поднимутся на поверхность, а новая смена только зайдет в ворота участка… – Констанца не хотела гибели невинных людей:

– Завтра утром Роза испортит канализацию в особняке. Соболев позвонит в бюро, вызовет меня, додж поедет на объект. К пяти вечера мы должны оказаться в бухте, где стоит самолет… – Констанца была уверена, что на подводной лодке их ждет кузен Джон. Она поняла, что улыбается:

– Меня и Степана отправят в Шотландию, поселят на закрытой базе, в маленьком коттедже, словно на озере Мьесен. По ночам я буду работать, а на рассвете запахнет кофе, он меня поцелует… – Констанца почувствовала прикосновение теплых губ, к виску:

– Спи, спи. То есть досыпай. Я сам все сделаю, тетради твои на столе, карандаш я очиню…

Она сворачивалась в клубочек на его нагретом, уютном месте, натягивая на себя одеяло. Рука задрожала, пепел упал на синюю, плиссированную юбку Констанцы:

– Мы скоро увидимся, – напомнила она себе, – завтра, то есть почти сегодня… – доктор Кроу огладила ладонью коротко стриженые волосы, цвета палой листвы:

– Два года прошло, но это неважно. Правильно говорил Степан, пока мы вместе, смерти нет. Я сохранила кольцо, а он, наверняка, прилетел с медальоном…

Констанца не собирала вещи. Кроме одинаковых юбок, блузок и кардиганов, школьного белья и простых чулок, у нее были только тетради. Она, заблаговременно, сожгла все выкладки третьей работы, об общей теории поля и пространственно-временном континууме:

– Это путь к звездам, – Констанца вернулась за стол, – не в стратосферу, куда человечество вырвется на конструкциях, подобных моей, но действительно, за пределы Солнечной системы. Это дорога к другим мирам и другим галактикам…

Все расчеты она помнила наизусть. В Шотландии она намеревалась восстановить две законченные работы и продолжить новую книгу. С собой она брала только личную, зашифрованную тетрадь, со сведениями о семи скалах, с рассказом покойной Лючии об итальянской синьоре Марте. Констанца подперла кулаком острый подбородок:

– Надо понять, кто она была такая. Лючия говорила, что Дюрер, на погибшей гравюре, изобразил ее с совой, символом мудрости. В молодости ее рисовал Ван Эйк. Она создала шифр, которым потом пользовалась леди Констанца… – доктор Кроу внесла в тетрадь информацию из папки, об оазисе:

– Туда надо отправить десант, не дать нацистам добраться до урана… – рядом с блокнотом лежали две потрепанные книги, в серых обложках: «Занимательная физика» и «Занимательная математика». Констанца полистала страницы:

– Группа авторов. Впрочем, какая разница? Надо будет издать их и на английском языке… – она подумала:

– Густи сейчас шесть лет, ей понравится. Инге тринадцать, он такое перерос. У него были хорошие способности. Надеюсь, он не бросил математику, и нам разрешат заниматься… – иллюстратор нарисовал мальчика, странным образом, немного похожего на Инге:

– Густи я никогда не видела, но настояла, чтобы девочка тоже появилась на рисунках… – аккуратная школьница, с косичками, и в нарукавниках, напомнила Констанце ее саму:

– Словно мне лет восемь. Дядя Джон повез меня в Кембридж, показал лабораторию бабушки Люси… – взяв еще одно яблоко, Констанца зашевелила губами:

– В погоне за временем. Можно ли в 8 часов утра вылететь из Владивостока и в 8 часов утра того же дня прилететь в Москву…

На деревянном столе, среди оплывающих свечей, громоздились открытые банки, скомканная, в жирных пятнах, пергаментная бумага. Ставни в сторожке закрыли. На керосинке пыхтела белая, облупившаяся, эмалированная кастрюлька. Пахло свежей, едва выловленной рыбой. Отрезав финским ножом, с янтарной ручкой, хороший кусок русского, ржаного хлеба, Максимилиан примерился к строганине:

– Покойный Отто рассказывал, как в Норвегии они солили лосося, на берегу горных ручьев. Он рыбу не ел, но обучил меня правильно ее разделывать…

Строганина таяла на языке. Не желая рисковать, Максимилиан велел зятю не болтаться долго у проруби. Пробыв на льду четверть часа, Муха принес целую охапку рыбы. Луком и даже тепличными помидорами, их снабдила мадам чекист, как весело звал ее Макс, оказавшаяся все-таки Ольгой. Острые зубы, Максимилиана, легко рвали мягкую горбушку:

– Уха, Петр Арсеньевич, это хорошо. Ржаная буханка с кухни МГБ тоже выше всяких похвал… – обергруппенфюрер ценил русский хлеб, с черной икрой, – однако венгерский рыбный суп, это нечто особенное… – он плеснул себе в стаканчик водки, из запотевшей бутылки:

– Но нужен острый перец. Ваш бывший ментор, судя по всему, не выращивает его в теплицах… – Макс потянулся:

– По возвращении мы отпразднуем удачное завершение операции. Перец у нас есть, в нашем озере отличная рыбалка. Мы устроим пикник с костром, на берегу… – Максимилиан надеялся на теплое лето:

– Мы окажемся дома в конце весны, застанем сезон цветов… – в ноябре и начале декабря патагонские степи и склоны гор покрывались разноцветным ковром. Он подумал о будущем племяннике или племяннице:

– Мухе я пока ничего не скажу. Он может разволноваться, он эмоционален, как все славяне. Ольга тоже едва не рыдает от счастья. Красавец, аристократ, увозит ее из дебрей гулага в родовой замок. Отличный сюжет для романа… – мадам чекист осыпала Макса комплиментами и поцелуями. Ольга смотрела на него влажными, томными глазами и без труда передала записку в большой особняк. Повертев пистолет, Максимилиан усмехнулся: