Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том третий

– Мать моя казашка, но меня она окрестила… – Настасья Павловна погладила сына по голове, – и я Ванечку крестила, в озере. У беспоповцев можно самим крестить, священников у них нет… – в красном углу Настасья Павловна держала доставшиеся ей от умершей в первый год войны свекрови иконы:

– Ваня, все равно, не пил и не курил… – гордо сказала женщина о покойном муже, – у каменщиков такое не принято… – услышав, что муж Марты тоже был старообрядцем, женщина, просто, сказала:

– Я за раба Божьего Максима помолюсь. За Ваню я молилась, но вот, как вышло… – она достала из тяжелого, с потрепанной бархатной обложкой, альбома, аккуратно сложенную похоронку. Сержант Кузнецов погиб на Зееловских высотах, при штурме Берлина. Настасья Павловна утерла темные, красивые глаза:

– Командир части мне написал. Ваня сразу в армию записался, добровольцем. Он в сельсовет пошел, когда о войне услышал… – радио, в глухой угол, разумеется, не провели. Сельсовет находился в селе Урунхайка, на восточном берегу озера:

– Ваня за патронами поехал… – муж Настасьи Павловны был охотником и рыбаком, – в селе он все и узнал. Мы тогда всего месяц, как расписались… – венчалась пара тайно, у местного старообрядческого наставника.

Настасья Павловна испекла коржики, из ржаной муки:

– Вы ешьте, Марфа Федоровна, – ласково сказала женщина, – ребенку сладкое полезно. И в мешок я вам провизии положу… – перехватив взгляд хозяйки, Марта, немного покраснела.

– Мужчины не видят, – подмигнула ей Настасья Павловна, – а от женщины такого не скроешь. Господь вам добром воздает, за то, что вы сироту взяли… – Уильям дремал на полу, рядом с маленьким Ванечкой и собакой, – родится у вас мальчик, вы его в честь отца покойного и назовете, как я сделала… – Марта подумала:

– В мае малыш на свет появится. К тому времени надо добраться до Индии… – вспомнив карту, она поежилась:

– Придется переходить Тибет. В здешних краях вряд ли завели телефон или телеграф, а в Китае гражданская война идет… – Осман с ней не говорил, но Марта видела грусть в его спокойных, пристальных глазах:

– Он человек чести, – твердо сказала себе женщина, – он не сделает ничего недостойного. Я найду оказию, в Индию, какой-нибудь караван, грузовик. В Гималаях есть перевалы… – в Гималаях лежали вечные снега. Марта взглянула на белые верхушки гор, в сиянии ясного заката:

– Здешние хребты в три километра высотой, а на юге они шести достигают, и даже семи… – Марта, уверенно, сказала себе:

– Все будет хорошо. Эйтингон нас не найдет, а завтра мы границу переходим… – она была рада, что проведет последнюю ночь в России в избе Настасьи Павловны. Они пожарили озерную рыбу. Женщина принесла стаканы с парным молоком, из-под козы:

– Я вам яиц сварю, хлеба своего положу, – она коснулась руки Марты, – не грустите, Марфа Федоровна. Муж ваш в чертогах райских обитает, вы ребеночку о нем расскажете. Максимом сына назовете, по батюшке его… – Марта всегда думала, что у нее родится девочка, но сейчас решила:

– Если мальчик получился, так правильно будет. Максим Максимович, как у Лермонтова. Маленький Волк… – ночью, на лавке, рядом с Уильямом, она повторяла:

– Лондон, Ганновер-сквер, особняк Кроу. Питер, я жива, я в Индии… – Марта положила руку на живот:

– А что я ему скажу? Все и скажу… – она дернула губами, – пусть услышит правду. Каждый может сделать ошибку, и я тоже. Мне надо найти Теодора-Генриха, отыскать родителей… – маленький Ванечка зашевелился. Овчарка встрепенулась, потыкав ребенка носом, посмотрев янтарными глазами на Настасью:

– Аттила так делал… – мучительно поняла Марта, – охранял сон малыша. Где он сейчас, мой сыночек? Что с Эммой случилось, с ее ребенком… – хозяйка подхватила сына на руки. Марта слышала сопение мальчика, вдыхала сладкий запах материнского молока:

– Пусть она счастлива будет, пожалуйста. Хорошая она женщина… – Марта шепнула:

– Пусть маленький ест, а я колыбельную спою… – она подперла щеку рукой, глядя на слабые звезды, над ближними горами, вокруг озера:

Черная тарелка в кабинете дежурного наряда пограничной заставы захрипела.

Важный, знакомый голос московского диктора сказал:

– Сегодня десятое февраля, воскресенье. Прослушайте речь товарища Сталина, на предвыборном собрании избирателей, Сталинского округа, города Москвы… – дежурный лейтенант держал наготове химический карандаш и тетрадку.

С утра низкое, каменное здание заставы солдаты разукрасили алыми флагами и бережно выписанными лозунгами, на кумаче. Над входом водрузили новый портрет товарища Сталина, в форме генералиссимуса, с орденами. Вокруг вилась надпись: «Слава творцу Великой Победы».

Из соображений безопасности, местное население в здание заставы не пускали. Урны для голосования, тоже обтянутые кумачом, поставили в поселковом доме культуры, бывшем церковноприходском училище, выстроенном стараниями местных богатеев. До революции через Алексеевку, в китайский Курумчи, и обратно, в империю, шел бесконечный поток контрабанды. Пользуясь неприступностью гор, ловкие людишки гоняли караваны, с контрафактным чаем и дешевым китайским шелком. Из России везли водку и оружие, для казахских и уйгурских бандитов.

Алексеевка была крепким, как говорили селом, с православным храмом, двумя старообрядческими молельнями и мечетью, для казахов. При церковноприходском училище даже организовали библиотеку. Лейтенант видел подмокшие, растрепанные стопки дореволюционных книг, выброшенные на улицу, при ремонте дома культуры. Местные жители растаскали тома для растопки печей. Зимы в горах стояли суровые, но лето этим годом выпало жаркое:

– У нас, хотя бы, озеро неподалеку, много рек… – лейтенант бросил взгляд на карту, – а дальше на запад, у иранской границы, совсем пустыня… – он получил назначение на рубеж с Китаем летом, после окончания училища пограничных войск. В сражениях прошлой войны лейтенант, по возрасту, не участвовал. Соученики, направленные на западные границы, намекали в переписке, что их служба ничем не отличается от боевой вахты. В сводках описывали нападения буржуазных националистов, недобитых бандеровцев, содержащихся на деньги бывших союзников, а ныне врагов, имеющих целью уничтожить советскую Родину.

Лейтенант хорошо помнил весенние политзанятия, где говорили о союзной дружбе и будущем разгроме фашистов, но рта не раскрывал:

– Товарищ Сталин говорит, что война поставила нам новые рубежи и задачи… – выборы, утром сегодняшнего дня, начались бойко. В февральском, морозном сумраке, у крыльца дома культуры собралась небольшая очередь. Каждому хотелось оказаться первым рядом с урной, и, может быть, попасть на фото, в районной газете.