Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Часть третья. Том второй

– Бессмысленный жест. Те, кто не погиб при бомбардировке, станут инвалидами. Люди, находившиеся близко от эпицентра взрыва, умрут через несколько недель, в мучениях. Остальные тоже умрут, позже, как умерла бабушка Люси. Местность заражена, на десятки лет. Земля не даст плодов, даже рыба в реках и море понесет на себе печать радиации… – Констанце самой хотелось сгореть в огне, объявшем японские города. Пламя зажигалки лизало пальцы, она вздрогнула:

– Нет, не так. Охранники заметят пожар, прибегут сюда… – она заранее вывела из строя цифровой замок, однако Констанца хотела быть уверенной в своем одиночестве.

– Одиночество меня бы и ждало… – она вернулась к столу, – если Степан выжил, он бы сейчас отвернулся от меня. Он честный человек, а я убийца невинных людей. Я хуже нацистов, хуже фон Рабе… – в письме брату Констанца сообщала примерные координаты оазиса, в Антарктиде:

– Это моя обязанность, – она поставила подпись внизу страницы, – я не искуплю свою вину, но нельзя уносить с собой важные сведения… – Констанца принялась за письмо, когда охранники убрали обед. Она почти не притронулась к пище, не замечая, что стоит перед ней.

– Мэтью тоже обо всем знал, – поняла Констанца, – Мэтью и Оппенгеймер. Они лгали мне в лицо. И Джон, наверное, знал. Американцы не скрыли бы сведения о бомбе от союзников. Джон знал, и ни в одном разговоре, ничего, мне не сказал… – шуршали волны, в машине. За плотными шторами выл ветер. Констанца, еще раз, перечитала письмо:

– Стивен все поймет. Я пишу с точки зрения логики… – с точки зрения логики она не имела права жить дальше.

– Моей смертью не вернуть погибших людей… – Констанца вздохнула, – но в жизни человека наступают мгновения, когда, в отсутствие суда, он должен стать себе и судьей, и прокурором, и присяжными. Я обдумала приговор, и вынесла его, Стивен. Я приведу его в исполнение… – она прощалась с братом, и просила передать семье свою любовь. Констанца не стала дочитывать письмо. Она знала, что опять почувствует слезы на глазах, а сейчас ей нужна была спокойная голова.

– Слезы, физиологическая реакция организма… – сняв кольцо, кинув его в конверт, Констанца лизнула клей, – кора мозга содержит информацию о воспоминаниях. Я думаю о Стивене. Я болела, малышкой, он меня носил на руках… – брат пробирался в спальню Констанцы с апельсинами в карманах курточки:

– Мне было четыре года, а ему десять… – слезы капали на конверт, – няня свечу оставляла, чтобы я читала. Стивен брызгал в пламя апельсиновыми корками, чтобы меня развлечь… – над огоньком заиграла разноцветная радуга, запахло цитроном. Брат улыбнулся:

– Сейчас ты мне расскажешь, почему так происходит… – большие глаза, цвета жженого сахара, широко распахнулись:

– Я пока не знаю… – зачарованно сказала рыженькая девочка, – но узнаю, Стивен… – Констанца уронила голову на стол, вцепившись пальцами в острые углы. Она сдержала вой, кусая губу:

– Не смей, не смей. Не думай о Стивене, не думай о семье. Я не имею права называть себя человеком, я хуже нацистов. Я могла предотвратить смерть невинных людей, но ничего не сделала. Я могла отказаться от работы над бомбой, могла понять, что происходит… – Констанца напомнила себе:

– Эмоции бесцельны. Займись делом… – бритвы или ножа у нее не было. Оставался только один выход. Ей, внезапно, захотелось встретиться с девушкой, из Пенемюнде, ощутить пожатие крепкой, маленькой руки:

– Она меня спасла от нацистов, но зачем? Она тоже осудила бы меня, узнай она о бомбе. Я даже не могу спрятаться в изгнании… – тапки зашаркали в спальню, – меня найдут, и заставят вернуться к работе. Джон знал, что происходит, и молчал. В Британии тоже сделают бомбу… – Констанца не хотела и не собиралась повторять свое преступление.

– Или увидеть соседа, с которым мы здесь сидели… – в полутемной спальне, она выдвинула ящик комода, – он мне сообщил, что я в Америке. Американцы мной пользовались, но больше никогда такого не случится. Никогда я не стану частью зла… – от воя ветра дрожали толстые стекла, за шторами. Прислушавшись, Констанца уловила знакомый, тихий голос: «Настало время искупления».

– Да, – спокойно согласилась доктор Кроу. Забрав из ящика простые, хлопковые чулки, Констанца пошла в ванную комнату.

– Мейер отправляется на скамейку после флай-аута… – трибуны бейсбольного стадиона в Кливленде, League Park, домашней арены «Кливлендских Индейцев», взорвались.

Комментатор, с гнусавым, тяжелым бруклинским прононсом, смешливо добавил:

– Кажется, «Янкиз» покинут поле с победой. У «Индейцев» не осталось ни одного сильного игрока… – в будке охранников, рядом со шлагбаумом, перегораживающим выложенный камнем тоннель, размеренно гудела система охлаждения воздуха. Автомобили заезжали сюда по особо сделанной дороге, ведущей под месу. Путь наверх, в лаборатории, лежал через лифты, управлявшиеся с поста охраны. Машины персонал и гости оставляли в подземном гараже.

Стоянка почти опустела. Пользуясь выходными, многие ученые отправились в Санта-Фе. Город славился хорошими, мексиканскими ресторанами, барами, и картинными галереями. Работники базы предпочитали проводить выходные в отеле, у бассейна, с коктейлями и барбекю. Рядом с месой выстроили городок для персонала, но местность была унылой, засушливой, и не располагала к вечеринкам:

– Не то, что в Нью-Йорке… – вздохнул один из охранников, – откровенно говоря, и Санта-Фе, тоже деревня… – город населяли, в основном, мексиканцы и метисы, с индейской кровью. Вспомнив об индейцах, слыша недовольные крики с трибун стадиона, он протянул руку напарнику:

– Десять долларов с тебя.

Второй охранник возмутился:

– Матч еще не закончен… – сержант закатил глаза:

– Счет девять-четыре. «Индейцы» могут хоть сейчас бросить биты… – кроме спортивных трансляций и газет, суточную смену больше ничем было не скрасить.

Девушек в Лос-Аламосе не водилось, ни в армейском персонале, ни среди ученых. Охранники ездили за такими знакомствами в Санта-Фе. Мексиканки, католички, ожидали кольца на палец, но местные индианки славились вольными нравами.

– В резервациях они чуть ли ни с десяти лет с мужчинами живут… – сержант покуривал, взгромоздив ноги на стол, – но, откровенно говоря, на них второй раз и не посмотришь. Да и в первый лучше свет выключать… – отпив кофе из фляги, он заметил напарнику:

– Ладно. Но помяни мое слово, «Индейцы» больше не получат ни одного очка… – в матче настал перерыв, заиграла залихватская музыка. Девушки, на два голоса, расхваливали в песенке новинку, свежие бананы. Мелодия прервалась, радиоприемник затрещал:

– Внимание, внимание! Пост диспетчеров предупреждает… – взлетно-посадочная полоса лежала в пяти милях от месы, – движение авиатранспорта запрещается. На северо-западе замечен торнадо, вихрь движется в сторону базы… – по внутренней, безопасной связи, они говорили свободно.