Нелли Шульман - Вельяминовы. Время бури. Книга вторая. Часть восьмая

– Если меня в плен возьмут, фон Рабе меня не упустит… – Адам посмотрел на хронометр:

– Допьем кофе и пора двигаться… – они с Серым Волком обнаружили, что родились в один год. Девиз начал воевать раньше, осенью тридцать девятого.

– Я в сороковом, под Дюнкерком… – Джон закрутил горлышко фляги, – в танковых войсках. Потом была Северная Африка, Бирма… – Адам подтолкнул его в бок:

– Ты не женат и не помолвлен даже, что ли?

Джон помолчал:

– Был помолвлен… – он поднялся, поляк смутился:

– Извини… – герцог рассовал по карманам куртки флягу и сигареты:

– Почти пять вечера. Надеюсь, мы скоро из-под земли вылезем… – Адам уверил его:

– Не больше километра осталось… – в темноте запищали крысы, до них донесся дальний звук шагов. Прижавшись к стене, потушив фонарик, Джон шепнул Адаму:

– Подпустим их поближе. Не стоит сразу стрелять, может быть, это свои… – автоматная очередь прошила сырую тьму, зазвенели осколки камней. Они с Адамом ответили на огонь.

Доктор Судаков навещал Варшаву восемь лет назад, но, несмотря на развалины, вдоль улиц, он видел, что идет по знакомым местам.

Они с Эстер оставили генерала Бора на Крохмальной, где до войны стоял детский дом пана доктора, Генрика Гольдшмидта. Врача, с подопечными, по словам Эстер, депортировали в Треблинку:

– Он не бросил ребятишек, до конца, – заметила жена, – как положено… – Авраам, опять, почувствовал вину:

– Но я не мог уехать с малышами в обитель, спрятаться за их спины. Идет война, я обязан воевать… – он так и сказал жене. Эстер пожала большую, натруженную ладонь:

– Я все понимаю, милый. Я сама в Польшу отправилась, а Элиза покойница за детьми присматривала. Хотя мы могли бы в Британию уйти, с рыбаками… – Эстер, успокаивающе, добавила:

– Ничего. Сегодня вечером увидим Джона, узнаем, где мальчишки… – она не боялась встречи с герцогом:

– Что было, то прошло. Джон меня любил, но, то дело давнее. Он обрадуется, что Авраам жив, что Циона нашлась. Джону год остался до тридцати. Он, наверное, помолвлен с кем-то, в Британии… – генерал Бор приглашал Эстер принять участие в трибунале. Доктор Горовиц отказалась:

– Это дело варшавского штаба, – объяснила женщина, – я, хоть и была личной связной генерала Ровецкого, но не след мне в такое влезать… – она была уверена, что предателей не пощадят:

– Ровецкого немцы, наверное, расстреляли давно… – по пути к Банковской площади, они прошли мимо разрушенного здания еврейской гимназии, где, в тридцать шестом году, выступал доктор Судаков.

– Я здесь познакомился с покойной мадемуазель Аржан… – Авраам смотрел на обвалившиеся, обгоревшие камни, – она тоже воспитанницей доктора была. Я ее в Израиль приглашал… – Эстер не выпускала руки мужа: «Она тебе нравилась».

– Было такое, – признал доктор Судаков, – однако сейчас я понимаю, что ничего бы не получилось, как с Региной. Надеюсь, она в безопасности, и Наримуне тоже… – с Японией, из-за войны, никакой связи не существовало. Эстер прижалась щекой к его плечу:

– Я любила ее съемки в журналах рассматривать. После войны я куплю все журналы, которые вышли, за четыре года. И еще долго брюки носить не буду, – Эстер, отчего-то, захотелось надеть шелковое платье, и туфли, на высоких каблуках:

– Джон меня водил танцевать, в Амстердаме, в отель «Европа». Потом в здание гестапо вселилось. Генрих в гостинице жил… – Эстер беспокоилась за дорогого друга, но, до встречи с Джоном, узнать о судьбе берлинской группы не представлялось возможным.

– Платье и туфли, здесь взять негде… – они с Авраамом стояли на расчищенной площадке, перед баррикадой, перегораживающей Сенаторскую улицу.

В штабе восстания, на Банковской площади, им выдали направление на склад. Эстер, с удовольствием, сбросила форму вермахта, хотя многие солдаты Армии Крайовой, ходили именно в ней, повязывая на рукав мундира красно-белую ленту:

– Все равно, не могу… – призналась Эстер мужу, – противно в руки брать немецкие тряпки… – на складе они получили старую польскую форму, времен начала войны, цвета хаки. Эстер застегивала пуговицы рубашки:

– Аарон покойный говорил, что у вас в Израиле, то есть у нас… – женщина улыбнулась, – и кафе есть, и танцы завели… – Авраам, наклонившись, коснулся губами светлых прядей, на ее затылке:

– Завели. Я, между прочим, неплохо танцую… – он вспомнил стук каблуков Розы по деревянному полу кафе, в Тель-Авиве, сладкий, пряный запах волос, соленый ветер, с моря, – когда мы окажемся дома, я тебя, непременно, поведу куда-нибудь… – на складе их снабдили запиской, в подвальные казармы Армии. Сержант, заведующий, заметил:

– Вам найдут закуток. Если хотите… – он указал на рукописную афишку, – то сегодня пан Фогг устраивает вечер танго, в кафе на Сенаторской улице… – Эстер подняла бровь: «В кафе?»

– У нас и кино показывают, – обиженно отозвался поляк, – довоенное… – кафе оказалось площадкой, под открытым, вечерним небом. Сенаторская была совсем рядом с Банковской площадью. Повстанцы надежно удерживали район, беспокоиться об атаке немцев было незачем:

– Сходим, и вернемся в штаб, – сказала Эстер мужу, – к тому времени и Джон подтянется, и генерал Бор освободится… – она оставила начальнику штаба армии отчет, о последних боях отряда:

– Блау не полезет на рожон, – Эстер, задумчиво, погрызла ручку, – я ему приказала не ввязываться в стычки с русскими. Пусть сидит тихо, ждет нашего возвращения… – они с начальником штаба поработали с картой. Эстер считала, что русские, замедлив продвижение на запад, повернут в Словакию:

– Они помогут местному восстанию, в отличие от польского… – тем не менее, план операции «Буря» оставался в силе. По дороге на Сенаторскую улицу Авраам думал о датах:

– Четырнадцатого августа начинается восстание в Лодзи. Меньше, чем через неделю. Но непонятно, что случится с Краковом… – Эстер принимала участие в расширенном заседании штаба, посвященном будущему краковскому восстанию. Командование Армии Крайовой пока не решило, что делать с городом, резиденцией главы генерал-губернаторства, Ганса Франка. Краков кишел войсками вермахта, и эсэсовцами, а у отрядов Армии Крайовой отчаянно не хватало оружия:

– Кроме того, архиепископ Сапега, по слухам, против восстания… – вспомнил Авраам:

– Надо вернуться в Краков, если Джон не знает, где дети. Увидеться с Оскаром, сходить в епископский дворец. Надо извиниться перед Джоном, я тогда вспылил… – покосившись на Эстер, Авраам, вслух, заметил:

– Это, наверное, пан Фогг. Сержант сказал, что он до войны известным певцом был… – закатное, мягкое солнце заливало площадку золотым светом. За столиками сидели парни, с девушками, в военной форме. Официант, в длинном переднике, разносил лимонад, и печенья. Эстер взяла одно, с тарелки: